Алексей Апухтин - Полное собрание стихотворений

Из разных стран родного края,
Чтоб вспомнить молодость свою,
Сошлись мы, радостью блистая,
В одну неровную семью.

Иным из нас светла дорога,
Легко им по свету идти,
Другой, кряхтя, по воле Бога,
Бредет на жизненном пути.

Всё, что с слезами пережито,
Чем сердце сжалося давно,
Сегодня будет позабыто
И глубоко затаено.

Но хоть наш светлый пир беспечен,
Хоть мы весельем сроднены,
Хоть наш союз и свят, и вечен,
Мы им гордиться не должны.

Мы братья, да. Пусть без возврата
От нас отринут будет тот,
Кто от страдающего брата
С холодным смехом отойдет.

Но, не кичась в пределах тесных,
Должны мы пламенно желать,
Чтоб всех правдивых, добрых, честных
Такими ж братьями назвать.

Вельможа ль он, мужик, вития,
Купец иль воин – всё равно:
Всех назовет детьми Россия,
Всем имя братское одно.

Минувшей юности своей
Забыв волненья и измены,
Отцы уж с отроческих дней
Подготовляют нас для сцены.
Нам говорят: «Ничтожен свет,
В нем все злодеи или дети,
В нем сердца нет, в нем правды нет,
Но будь и ты как все на свете!»
И вот, чтоб выйти напоказ,
Мы наряжаемся в уборной;
Пока никто не видит нас,
Мы смотрим гордо и задорно.
Вот вышли молча и дрожим,
Но оправляемся мы скоро
И с чувством роли говорим,
Украдкой – глядя на суфлера.
И говорим мы о добре,
О жизни честной и свободной,
Что в первой юности поре
Звучит тепло и благородно;
О том, что жертва – наш девиз,
О том, что все мы, люди, – братья,
И публике из-за кулис
Мы шлем горячие объятья.
И говорим мы о любви,
К неверной простирая руки,
О том, какой огонь в крови,
О том, какие в сердце муки.
И сами видим без труда,
Как Дездемона наша, мило
Лицо закрывши от стыда,
Чтоб побледнеть, кладет белила.
Потом, не зная, хороши ль
Иль дурны были монологи,
За бестолковый водевиль
Уж мы беремся без тревоги.
И мы смеемся надо всем,
Тряся горбом и головою,
Не замечая между тем,
Что мы смеялись над собою!
Но холод в нашу грудь проник,
Устали мы – пора с дороги:
На лбу чуть держится парик,
Слезает горб, слабеют ноги…
Конец. Теперь что ж делать нам?
Большая зала опустела…
Далёко автор где-то там…
Ему до нас какое дело?
И, сняв парик, умыв лицо,
Одежды сбросив шутовские,
Мы все, усталые, больные,
Лениво сходим на крыльцо.
Нам тяжело, нам больно, стыдно,
Пустые улицы темны,
На черном небе звезд не видно –
Огни давно погашены…
Мы зябнем, стынем, изнывая,
А зимний воздух недвижим,
И обнимает ночь глухая
Нас мертвым холодом своим.

Посреди гнетущих и послушных,
Посреди злодеев и рабов
Я устал от ваших фраз бездушных,
От дрожащих ненавистью слов!
Мне противно лгать и лицемерить,
Нестерпимо – отрицаньем жить…
Я хочу во что-нибудь да верить,
Что-нибудь всем сердцем полюбить!

Как монах, творя обет желанный,
Я б хотел по знойному пути
К берегам земли обетованной
По песку горячему идти;
Чтобы слезы падали ручьями,
Чтоб от веры трепетала грудь,
Чтоб с пути, пробитого веками,

Мне ни разу не пришлось свернуть!
Чтоб оазис в золотые страны
Отдохнуть меня манил и звал,
Чтоб вдали тянулись караваны,
Шел корабль, – а я бы всё шагал!
Чтоб глаза слипались от дороги,
Чтоб сгорали жаждою уста,
Чтоб мои подкашивались ноги
Под тяжелым бременем креста…

Покинутый тобой, один в толпе бездушной
   Я в онемении стоял:
Их крикам радости внимал я равнодушно,
   Их диких слез не понимал.

А ты? Твои глаза блестели хладнокровно,
   Твой детский смех мне слышен был,
И сердце билося твое спокойно, ровно,
   Смиряя свой ненужный пыл.

Не знало сердце то, что близ него другое,
   Уязвлено, оскорблено,
Дрожало, мучилось в насильственном покое,
   Тоской и злобою полно!

Не знали те глаза, что ищут их другие,
   Что молят жалости они,
Глаза печальные, усталые, сухие,
   Как в хатах зимние огни!

Холодна, прозрачна и уныла,
Ночь вчера мне тихо говорила:
«Не дивися, друг, что я бледна
И как день блестеть осуждена,
Что до утра этот блеск прозрачный
Не затмится хоть минутой мрачной,
Что светла я в вашей стороне…
Не дивись и не завидуй мне.
Проносясь без устали над вами,
Я прочла пытливыми очами
Столько горя, столько слез и зла,
Что сама заснуть я не могла!
Да и кто же спит у вас? Не те ли,
Что весь день трудились и терпели
И теперь работают в слезах?
Уж не те ль заснули, что в цепях
Вспоминать должны любовь, природу
И свою любимую свободу?
Уж не он ли спит, мечтатель мой,
С юным сердцем, с любящей душой?
Нет, ко мне бежит он в исступленье,
Молит хоть участья иль забвенья…
Но утешить власть мне не дана:
Я как лед бледна и холодна…
Только спят у вас глупцы, злодеи:
Их не душат слезы да идеи,
Совести их не в чем упрекать…
Эти чисты, эти могут спать».

Он умирал один на скудном, жестком ложе
    У взморья Дарданелл,
Куда, по прихоти богатого вельможи,
    Принесть себя велел.
Когда рабы ушли, плечами пожимая,
    В смущении немом,
Какой-то радостью забилась грудь больная,
    И он взглянул кругом.
Кругом виднелися знакомые мечети,
    Знакомые дворцы,
Где будут умирать изнеженные дети,
    Где умерли отцы.
Но берег исчезал в его поникшем взоре…
    И, тяжко горячи,
Как золотая сеть, охватывали море
    Последние лучи.
Стемнело. В синие окутавшись одежды,
    Затеплилась звезда,
Но тут уставшие и старческие вежды
    Закрылись навсегда.
И жадно начал он внимать, дивяся чуду,
    Не грянет ли волна?
Но на море была, и в воздухе, и всюду
    Немая тишина.
Он умирал один… Вдруг длинными листами
    Дрогнули дерева,
И кто-то подошел чуть слышными шагами,–
    Послышались слова…
Уж не любовники ль сошлися здесь так поздно?
    Их разговор был тих…
И всё бы отдал он, Ахунд, властитель грозный,
    Чтоб только видеть их.

«Смотри-ка, – говорил один из них, зевая,–
    Как вечер-то хорош!
Я ждал тебя давно, краса родного края,
    Я знал, что ты придешь!»
– «А я? Я всё ждала, чтоб все уснули дома,
    Чтоб выбежать потом,
Дорога предо мной, темна и незнакома,
    Вилася за плетнем.
Скажи же мне теперь, зачем ты, мой желанный,
    Прийти сюда велел?
Послушай, что с тобой? Ты смотришь как-то странно,
    Ты слишком близко сел!
А я люблю тебя на свете всех сильнее,
    За что – и не пойму…
Есть юноши у нас, они тебя свежее
    И выше по уму.
Вот даже есть один – как смоль густые брови,
    Румянец молодой…
Он всё бы отдал мне, всё, всё, до капли крови,
    Чтоб звать своей женой.
Его бесстрашен дух и тихи разговоры,
    В щеках играет кровь…
Но мне не по сердцу его живые взоры
    И скучная любовь!
Ну, слушай, как-то раз по этой вот дороге
    Я шла с восходом дня…
Но что же, что с тобой? Ты, кажется, в тревоге,
    Не слушаешь меня…
О Боже мой! Глаза твои как угли стали,
    Горит твоя рука…»

И вдруг в последний раз все струны задрожали
    В душе у старика,
Ему почудились горячие объятья…
    Всё смолкло вкруг него…
Потом он слышал вздох, и тихий шелест платья,
    И больше ничего.