Демьян Бедный - Том 4. Стихотворения 1930-1940

Рассказ подкован мной солидно.
Героя сам я не встречал,
Но мне, однако, ясно видно,
Где роковой его причал.
Еще герой не чует бури,
«Под ним струя светлей лазури»,
Его карьера на мази,
Он усмехнулся б явной дури,
Что буря, дескать, вот, вблизи.
Но ни вином уже, ни бромом
Не успокоит нервов он,
Когда над ним ударит громом
Вот этот самый фельетон.

А между тем отнюдь я зычно
Не собираюся рычать.
Все это дело так обычно,
Что я, настроившись лирично,
Хочу с амурных строк начать.
Амур! О нем мы пишем редко,
А если пишем, то затем,
Чтоб посмеяться очень едко
Над пустотой амурных тем.
И в самом деле, в нашу пору
Нельзя брать темы без разбору.
Учтем и возраст мой к тому ж.
И все же вот скребу я темя,
Воззрясь в дилемму – выбрал время! –
«Что есть жена и что есть муж?»
Но мой герой – сие отметим –
Он не болел вопросом этим,
Когда вступал он в брачный сад
Годочков шесть тому назад.
Вношу поправку – сразу клякса! –
Брак не оформлен был, – без загса.
К чему формальности в любви?
Любовь – она в душе, в крови,
В сердечной ласке, в нежном взгляде,
А не в каком-то там обряде.
Герой сказал, не скрыл – к чему? –
Он был женат уже однажды,
Не утолив сердечной жажды.
Не посчастливилось ему:
Грызня, конец бракоразводный.
Зато – счастливый и свободный –
Теперь он в выборе своем
Вполне уверен. «Будь моею!»
Он пел влюбленным соловьем:
«О, будь моею! Будь моею!»
Герою девушка – на шею
(Такой уж исстари прием).
«Мы будем счастливы вдвоем!»

«Вдвоем!» Герой поклялся Оле.
(Звалась так новая жена.)
Прошло два месяца, не боле,
И Оля – плачет уж она,
Душа у Оли сожжена,
Разбито сердце, жизнь разбита:
Муж – он совсем, совсем иной,
Он, оказалось, волокита,
Живет не с Олею одной,
Но и с оставленной женой.
Потом дополнилась картина:
Герой – отчаянный детина,
Не темперамент – кипяток,
Срывал он за цветком цветок.
И жен, особый вид обузы,
Меняя чаще, чем рейтузы,
Переменил уже с пяток, –
Амурных тонкостей знаток,
Шаров не гнал он мимо лузы,
Вступал он в брачные союзы
Здесь, там, и всюду, и везде,
Счастливой вверяся звезде.

Для Оли жизнь не жизнь, а мука.
О, где ты, счастья колыбель?
Пошла семейная вампука.
Герой стонал: «Какая скука!..
Противна эта канитель!»
И вот – чрез несколько недель
Уже разрыв, уже разлука,
Жена живет уже с сестрой,
И – вновь свободен наш герой,
Он ходит смело, смотрит браво,
С женой расставшися с шестой,
Жену седьмую, мысля здраво,
Он вновь искать имеет право:
Не жить же жизнью холостой
В прохладе комнаты пустой!
С женой в прохладе не прохладно!
Он говорить умеет складно.
Приманчив так амурный спорт.
Все хорошо. Одно неладно:
От Ольги письма. Что за черт!
Он их читает, хмуря брови,
И, губу закусив до крови,
Строчит: «Беременна?.. Аборт!»
Вновь письма – грустные курьеры,
И вновь ответ, он так же тверд:
«Аборт!.. Не порть моей карьеры!»
«Мне страшно… Я…»
                    «Аборт! Аборт!»
Увы, природа не ленива,
Она по-своему ревнива
К своим естественным правам.
И как герой наш ни кривился,
На свет у Оли появился
«Цветочек жизни». – Наше – вам!
Желаем в славной цвесть эпохе! –
Герой в немалой суматохе.
«Карьера» треснет вдруг по швам!
Он извивается, хлопочет,
Он ни при чем, ну, ей-же-ей!
Галины, дочери, не хочет
Признать он дочерью своей.
«Твоя!» – гудела надоедно
Вокруг стоустая молва.
Герой чрез месяц или два,
Себя не чувствуя победно,
Исчез из города бесследно.
Но дочь имеет тож права.
Пеленки шьют не из портянок.
Ухода требует дитя.
«Журнал работниц и крестьянок»
Вмешался в дело не шутя.
Был след отцовский найден вскоре.
Герой притянут был к суду.
Он показал в судебном споре,
Что у него детей – на горе –
От разных жен, как дней в году:
«Я сам им счета не сведу!»
Бывали всякие былины,
В нем темперамент бьет ключом,
Но что касается Галины,
Так он тут, право, ни при чем,
Не помнит с Ольгой он момента…
Сама ведь липла, словно клей…
Он из зарплатных прибылей
Дать может Ольге алимента
От силы в месяц… пять рублей!
Суд тем законность успокоил,
Что приговор соорудил,
Которым пять рублей удвоил:
Десятку в месяц утвердил.
Дитя – героя дочь по плоти –
Росло у матери и тети.
Одето было часто в рвань,
Кормилось тож порой отвратно.
Герой положенную дань
Вносил не очень аккуратно
И терпеливо ждал всегда
Напоминаний от суда.
В стремленье к денежной ужимке
Достиг того герой-отец,
Что оказался под конец
За год за целый в недоимке.
Герою совесть не указ:
Она в нем намертво уснула.
Писала Ольга много раз
И, наконец, рукой махнула:
Придется с дочерью зимой
Перебиваться ей самой.

И вдруг негаданно, нежданно
Герой… Не сон ли? К Ольге вновь
Вдруг забурлила в нем любовь.
Как забурлила! Ураганно!
Он телеграммы шлет – как странно!
«Вернись! Я жду тебя! Я жду!»
Что значит страсть! В ажиотаже
Он Ольге деньги выслал даже.
Бродила Ольга, как в чаду,
И, торопя к отъезду сборы,
Вела с дочуркой разговоры:
«Ну вот, на пятом хоть году
Мы дождались отцовской ласки!»
Дитя смеялось, щуря глазки.
Вот сказка! Пряник на меду!
Не ждали вы такой развязки?
Для завершенья дивной сказки
Я к документам перейду.

Пред нами явственный «герой»
На свой особенный покрой.
В Сибири, в области Хакасской,
Партийною прикрывшись маской,
– Подумать странно даже: где? –
Он восседает… в крайсуде,
Он – правосудия икона,
Он – ну, не дикий разве бред? –
Он – нашей совести полпред,
Он – страж советского закона!

Ну что ж? Успех лихой игры,
Как говорится, до поры.
Рассказ подкован мной солидно.
Героя сам я не встречал,
Но мне, однако, ясно видно,
Где роковой его причал.
Да, ни вином уже, ни бромом
Не успокоит нервов он,
Когда над ним ударит громом
Вот этот самый фельетон,
Когда амурные аферы,
В которых он преуспевал,
Преобразятся вдруг в провал
Его удачливой карьеры.
Я, впрочем, лично не спесив
И, документы огласив,
«Топить» героя не намерен:
Бедняжка выплывет авось.
Но я, признаться, не уверен,
Что он, проверенный насквозь,
Докажет, что, имея вины
По части лично-бытовой,
В болотный смрад мещанской тины
Все ж не погряз он с головой
И не прогнил до сердцевины.
По части «женской половины»
Ему, допустим, «не везло».
Но подозрительно в герое
Не просто лично-бытовое,
В нем воплотившееся зло.
Всего вернее, проросло
В нем нечто чуждо-типовое,
Что нас не может не колоть,
Что губит лучшие породы,
Что мы обязаны полоть,
Оберегая наши всходы,
Что грязью падает с копыт
Скотов, чинящих нам потраву,
Что в наш здоровый новый быт
Вливает гнойную отраву.

И, наконец, – нельзя забыть! –
С «цветами жизни» как же быть?
Мы их защита и опора.
Мы коммуниста-прокурора
И столь отпетого отца
Должны проверить до конца:
Кто эту темную фигуру
Мог пропустить в прокуратуру?
Как отпрыск чуждой нам среды
Проник в партийные ряды?
Ведя борьбу с партийным «чванством»,
Где им глупцы заражены,
С «коммунистическим мещанством»
Шутить мы тоже не должны.
Проверкой строгой и искусной
Все обнажая вереда,
Не пожалеем мы труда,
Чтоб нам с «буслаевщиной» гнусной
Покончить раз и навсегда!