Демьян Бедный - Том 4. Стихотворения 1930-1940

Комсомольцы, прочтя этот план, онемели
И, лишась языка,
Подозрительно крайне глядели
На Кулика,
Дескать, парень в уме ли?
А Кулик… Не узнать паренька:
Он, Кулик, вдохновенно-надменный,
Удивительный и несравненный,
Говорил, торжествуя, как в сладостном сне,
В высшей степени планово и окрыленно:
«Ну, ребята! Теперь мы готовы к весне!
Определенно!»

   Дав смертный бой всему гнилому,
   Сметя всю старую муру,
   Уж мы не учим по-былому
   Свою родную детвору.
   Культурой новою пригреты,
   Растут советские птенцы.
   Со стен на них глядят портреты –
   Иного строя образцы.
   Товарищ Сталин в окруженье
   Своих соратников-бойцов
   У нас в любви и уваженье,
   И у отцов и у юнцов.
   Вожди – их перечень не длинен.
   - Кто это?
              Маху не дает,
   «Михал Иванович Калинин!» –
   Грудной ребенок узнает.

   Калиныч! Кто ж его не знает!
   Михал Иваныч! Пустячки?
   Он словно что-то вспоминает,
   С портрета смотрит сквозь очки.
   Да, вспомнить может он о многом
   Из жизни славно прожитой.
   Боролся он с царем и богом,
   С насильем, с рабством, с темнотой.
   Деревни отпрыск бедной, хилой,
   Рабочий-токарь с юных дней,
   Боролся он с враждебной силой,
   Не отступая перед ней.
   Пред тем как пали вражьи стены,
   Узнать не раз пришлось ему
   Скорбь пораженья, яд измены,
   Изведать ссылку и тюрьму.
   Вот кто с шеренгою стальною
   Шагал, отвагою горя,
   Когда над нашею страною
   Гремели громы Октября.

   Прошла пора лихой напасти.
   Величьем классовым велик,
   Символом стал советской власти
   Рабочий-токарь-большевик.
   В любом углу Страны Советов
   Пятнадцать лет, великих лет,
   Среди излюбленных портретов
   Висит калининский портрет.
   Уже врагов не удивляет
   Столь неприятный им момент:
   Пятнадцать лет, как. укрепляет,
   Как власть советов возглавляет
   Рабочий-токарь-президент!

Калиныч! Кто ж его не знает?
Калиныча другого где найдешь?
В собраниях, его завидя, начинает
Приветливо шуметь и хлопать молодежь,
Шумит и хлопает, восторга не скрывая,
И слушает его, большого мудреца,
Любовно слушает, очей не отрывая
От «по-калинински» лукавого лица:
Вдруг задрожит на нем смешливая морщинка,
Предвестник острого и меткого словца,
Словцо летит, и вот – обычная картинка –
Смеются в зале все от старца до юнца.
С неделанной, ему присущей, простотою
Средь молодежи он, Калиныч, юный, свой!
В нем добродушие дружится с остротою
Так органически, как сердце с головой.
Да, тертый он калач, да, видывал он виды,
Боец, проделавший походов без числа,
Но он еще совсем не метит в инвалиды,
Энергия его с годами возросла.
О прожитых годах Калиныч не затужит:
Есть чем их помянуть! Путь пройденный велик!
Но революции – хо! хо! – еще послужит
Наш замечательный, наш молодой старик!
Еще не раз мы с ним наш общий праздник встретим!
Застанет вместе нас, мы верим, та пора,
Когда, отбив врага от нашего двора,
Победным маршем мы советский путь отметим
И на приветствие Калинина ответим
   Мир сотрясающим УРА!

Пятнадцать лет – каких и на каком посту!
Дум наших творческих размах и высоту,
Неизмеримое свершенных дел величье,
Всей нашей жизни стиль, и мощь, и красоту
Рисует, в мудрую облекшись простоту,
Твое рабочее, родное нам обличье.

Эпохи ленинской и сталинской – двойной –
Старейший из бойцов колонны головной,
На высях почестей не ставший изваяньем,
Ты люб и дорог нам, Калиныч наш родной,
Своей особенной какой-то стороной,
Своим «калининским», особым обаяньем.

В тот день, когда тебе приветственный поток
Шлют юг, и север наш, и запад, и восток,
Вся необъятная советская округа,
Вплетая в твой венок мой скромный лепесток,
Приветствую тебя, соратника и друга!

Вперед иди не без оглядки,
Но оглянися и сравни
Былые дни и наши дни.
Старомосковские порядки –
Чертовски красочны они.
Но эти краски ядовиты
И поучительно-страшны.
Из тяжких мук народных свиты
Венки проклятой старины.
На этих муках рос, жирея,
Самодержавный гнусный строй,
От них пьянея и дурея,
Беспечно жил дворянский рой,
Кормились ими все кварталы
Биржевиков и палачей,
Из них копились капиталы
Замоскворецких богачей.

На днях в газете зарубежной
Одним из белых мастеров
Был намалеван краской нежной
Замоскворецкий туз, Бугров,
Его купецкие причуды,
Его домашние пиры
С разнообразием посуды,
Им припасенной для игры.
Игра была и впрямь на диво:
В вечерних сумерках, в саду
С гостями туз в хмельном чаду
На «дичь» охотился ретиво,
Спеша в кустах ее настичь.
Изображали эту «дичь»
Коньяк, шампанское и пиво,
В земле зарытые с утра
Так, чтоб лишь горлышки торчали.
Визжали гости и рычали,
Добычу чуя для нутра.
Хозяин, взяв густую ноту,
Так объявлял гостям охоту:
   «Раз, два, три, четыре, пять,
   Вышел зайчик погулять,
   Вдруг охотник прибегает,
   Прямо в зайчика стреляет.
   Пиф-паф, ой-ой-ой,
   Умирает зайчик мой!»
Неслися гости в сад по знаку.
Кто первый «зайца» добывал,
Тот, соблюдая ритуал,
Изображал собой собаку
И поднимал свирепый лай,
Как будто впрямь какой Кудлай.
В беседке «зайца» распивали,
Потом опять в саду сновали,
Пока собачий пьяный лай
Вновь огласит купецкий рай.
Всю ночь пролаяв по-собачьи,
Обшарив сад во всех местах,
Иной охотник спал в кустах,
Иной с охоты полз по-рачьи.
Но снова вечер приходил,
Вновь стол трещал от вин и снедей,
И вновь «собачий» лай будил
Жильцов подвальных и соседей.

При всем при том Бугров-купец
Был оборотистый делец, –
По вечерам бесяся с жиру,
Не превращался он в транжиру,
Знал: у него доходы есть,
Что ни пропить их, ни проесть,
Не разорит его причуда,
А шли доходы-то откуда?
Из тех каморок и углов,
Где с трудового жили пота.
Вот где купчине был улов
И настоящая охота!
Отсюда греб он барыши,
Отсюда медные гроши
Текли в купецкие затоны
И превращались в миллионы,
Нет, не грошей уж, а рублей,
Купецких верных прибылей,
Обогащал купца-верзилу
Люд бедный, живший не в раю,
Тем превращая деньги в силу,
В чужую силу – не в свою.

Бугров, не знаю, где он ныне,
Скулит в Париже иль в Берлине
Об им утерянном добре
Иль «божьей милостью помре»,
В те дни, когда жильцы подвалов
Купца лишили капиталов
И отобрали дом и сад,
Где (сколько, бишь, годков назад?
Года бегут невероятно!)
Жилось купчине столь приятно.
Исчез грабительский обман.
Теперь у нас рубли, копейки
Чужой не ищут уж лазейки,
К врагам не лезут уж в карман,
А, силой сделавшись народной,
Страну из темной и голодной
Преобразили в ту страну,
Где мы, угробив старину
С ее основою нестойкой,
Сметя хозяйственный содом,
Мир удивляем новой стройкой
И героическим трудом.
Не зря приезжий иностранец,
Свой буржуазный пятя глянец,
В Москве пробывши день иль два
И увидав, как трудовая
Вся пролетарская Москва
В день выходной спешит с трамвая
Попасть в подземное нутро,
Чтоб помогать там рыть метро,
Всю спесь теряет иностранец
И озирается вокруг.
Бежит с лица его румянец,
В ресницах прячется испуг:
«Да что же это в самом деле!»
Он понимает еле-еле,
Коль объясненье мы даем,
Что государству наш работник
Сам, доброй волею в субботник
Свой трудовой дает заем,
Что он, гордясь пред заграницей
Своей рабочею столицей,
В метро работает своем,
Что трудовой его заем
Весь оправдается сторицей:
Не будет он спешить с утра,
Чтоб сесть в метро, втираясь в давку, –
Он сам, жена и детвора
В метро усядутся на лавку
Без лютой брани, без толчков,
Без обдирания боков,
Без нахождения местечка
На чьих-нибудь плечах, грудях, –
Исчезнет времени утечка
И толкотня в очередях, –
Облепленный людскою кашей
Не будет гнать кондуктор взашей
Дверь атакующих «врагов».
Метро к удобствам жизни нашей –
Крупнейший шаг из всех шагов,
Вот почему с такой охотой
– Видали наших молодчаг? –
Мы добровольною работой
Спешим ускорить этот шаг.
Не надо часто нам агитки:
Мы знаем долг какой несем,
И так у нас везде во всем
От Ленинграда до Магнитки,
От мест, где в зной кипит вода,
От наших южных чудостроев
И до челюскинского льда,
Где мы спасли своих героев.
На днях – известно всем оно! –
Магниткой сделано воззванье.
Магнитогорцами дано
Нам всем великое заданье:
Еще налечь, еще нажать,
Расходов лишних сузить клетку
И новым займом поддержать
Свою вторую пятилетку.
Воззванье это – документ
Неизмеримого значенья.
В нем, что ни слово, аргумент
Для вдохновенья, изученья,
Для точных выводов о том,
Каких великих достижений
Добились мы своим трудом
И вкладом в наш советский дом
Своих мильярдных сбережений.

Магнитострой – он только часть
Работы нашей, но какая!
Явил он творческую страсть,
Себя и нас и нашу власть
Призывным словом понукая.
Да, мы работаем, не спим,
Да, мы в труде – тяжеловозы,
Да, мы промышленность крепим,
Да, поднимаем мы колхозы,
Да, в трудный час мы не сдаем,
Чертополох враждебный косим,
Да, мы культурный наш подъем
На новый уровень возносим,
Да, излечась от старых ран,
Идя дорогою победной,
Для пролетариев всех стран
Страной мы стали заповедной,
Да, наши твердые шаги
С днем каждым тверже и моложе!
Но наши ярые враги –
Враги, они не спят ведь тоже, –
Из кузниц их чадит угар,
Их склады пахнут ядовито,
Они готовят нам удар,
Вооружаясь неприкрыто;
Враг самый наглый – он спешит,
Он у границ советских рыщет,
Соседей слабых потрошит, –
На нас он броситься решит,
Когда союзников подыщет,
Он их найдет: где есть игла,
Всегда подыщется к ней нитка.

Сигнал великий подала
Нам пролетарская Магнитка.
Мы в трудовом сейчас бою,
Но, роя прошлому могилу,
В борьбе за будущность свою
Должны ковать в родном краю
Оборонительную силу.
И мы куем, ее куем,
И на призыв стальной Магнитки –
Дать государству вновь заём –
Мы, сократив свои прибытки,
Ответный голос подаем:
Да-е-е-е-ем!!