Леонид Трефолев - Собрание сочинений

                                     I

                      . .

                                     II

                         Не я пою — народ поет.
                         Во мне он песни создает;
                         Меня он песнею связал,
                         Он ею сердце пронизал
                         И братски-нежно приказал
                         О зле и радостях в тиши
                         Петь, по желанию души.
                         Народом песня создана,
                         И электрически она
                         На душу действует мою,
                         И я, бедняк, ее пою.
                         Я только эхо песни той
                         Святой, младенчески-простой.
                         Я только ею грею кровь,
                         При ней лишь чувствую любовь.
                         Отрадно сердцу моему,
                         Когда к груди своей прижму
                         Десницу брата: под рукой
                         Трепещет грудь моя с тоской;
                         Но с верой в близость лучших дней
                         В груди становится вольней.
                        …Так создается песня в ней!

                                    III

                         Не я пою — весь мир поет;
                         Во мне он песни создает,
                         И вижу я его красу
                         В родной реке, в родном лесу.
                         Когда они заговорят,
                         Когда помчится тучек ряд,
                         Когда вдруг ветерок порхнет —
                         С души спадет тяжелый гнет,
                         И я, открывши грудь мою,
                         Гостей сзываю и пою.
                         Мои мечты, слетев ко мне,
                         В моей Душевной глубине
                         Не могут поместиться в ряд,
                         И беспорядочно шумят,
                         И веселят меня игрой,
                         Шумят-жужжат, как пчелок рой,
                         Пророчат много светлых дней,
                         И дышит грудь моя полней.
                        …Так создается песня в ней!

                     Мы пьем, веселимся, а ты, нелюдим.
                        Сидишь, как невольник, в затворе.
                     И чаркой и трубкой тебя наградим,
                        Когда нам поведаешь горе.

                     Не тешит тебя колокольчик подчас,
                        И девки не тешат. В печали
                     Два года живешь ты, приятель, у нас, —
                        Веселым тебя не встречали.

                     "Мне горько и так, и без чарки вина,
                        Не мило на свете, не мило!
                     Но дайте мне чарку; поможет она
                        Сказать, что меня истомило.

                     Когда я на почте служил ямщиком,
                        Был молод, водилась силенка.
                     И был я с трудом подневольным знаком,
                        Замучила страшная гонка.

                     Скакал я и ночью, скакал я и днем;
                        На водку давали мне баря.
                     Рублевик получим и лихо кутнем,
                        И мчимся, по всем приударя.

                     Друзей было много. Смотритель не злой;
                        Мы с ним побраталися даже.
                     А лошади! Свистну — помчатся стрелой…
                        Держися, седок, в экипаже!

                     Эх, славно я ездил! Случалось, грехом,
                        Лошадок порядком измучишь;
                     Зато, как невесту везешь с женихом,
                        Червонец наверно получишь.

                     В соседнем селе полюбил я одну
                        Девицу. Любил не на шутку;
                     Куда ни поеду, а к ней заверну,
                        Чтоб вместе пробыть хоть минутку.

                     Раз ночью смотритель дает мне приказ;
                        "Живей отвези эстафету!"
                     Тогда непогода стояла у нас;
                        На небе ни звездочки нету.

                     Смотрителя тихо, сквозь зубы, браня
                        И злую ямщицкую долю,
                     Схватил я пакет и, вскочив на коня,
                        Помчался по снежному полю.

                     Я еду, а ветер свистит в темноте,
                        Мороз подирает по коже.
                     Две версты мелькнули, на третьей версте…
                        На третьей… О господи боже!

                     Средь посвистов бури услышал я стон,
                        И кто-то о помощи просит,
                     И снежными хлопьями с разных сторон
                        Кого-то в сугробах заносит.

                     Коня понукаю, чтоб ехать спасти;
                        Но, вспомнив смотрителя, трушу.
                     Мне кто-то шепнул: на обратном пути
                        Спасешь христианскую душу.

                     Мне сделалось страшно. Едва я дышал;
                        Дрожали от ужаса руки.
                     Я в рог затрубил, чтобы он заглушал
                        Предсмертные слабые звуки.

                     И вот на рассвете я еду назад.
                        По-прежнему страшно мне стало,
                     И, как колокольчик разбитый, не в лад
                        В груди сердце робко стучало.

                     Мой конь испугался пред третьей верстой
                        И гриву вскосматил сердито:
                     Там тело лежало, холстиной простой
                        Да снежным покровом покрыто.

                     Я снег отряхнул — и невесты моей
                        Увидел потухшие очи…
                     Давайте вина мне, давайте скорей,
                        Рассказывать дальше — нет мочи!.."

                    "Великий муж, — читаю я в газете, —
                    Отправился ad patres…" [22] Вот беда!
                    Что этот муж существовал на свете,
                    Не ведал я, клянусь вам, господа!
                    Богатые скрываются в могилах,
                    Но и туда, угаснув, вносят спесь;
                    А я, бедняк, покуда мыслить в силах,
                    Мечтаю так, что не угасну весь,
                    Что хоть денек после моей кончины
                    Я в песенках моих останусь жив,
                    Что вы, друзья, в минуту злой кручины
                    Припомните тоскливый их мотив.
                    Но, может быть, мечтаю я напрасно
                    И дерзостно? Простите мне, друзья!
                    Мечтать — не грех. Мечтают безопасно
                    И пахари и гордые князья.
                    Мечтает тот, кто орошает потом
                    Свой тяжкий труд. Мечтает и богач…
                    Идти пешком, отдавшися заботам,
                    Или помчись в карете барской вскачь, —
                    Не все ль равно? Одной достигнешь цели,
                    Отправившись в сырую землю-мать,
                    С той разницей, что я в досках из ели
                    На кладбище улягуся дремать,
                    А ты уснешь, великих дел сподвижник,
                    Муж доблестный, под мраморной плитой!
                    А надо мной увесистый булыжник
                    Окажется близ сосенки густой.
                    Там — кипарис, а здесь — сосна… Но вздохом
                    Безумно я не выражу тоски:
                    Булыжник мой покроется лишь мохом,
                    А мрамор твой рассыплется в куски.