Семён Раич - Поэты 1820–1830-х годов. Том 2

Мечта исчезла — дух уныл,
Блуждаю мыслию неясной,
Свет дивный взоры ослепил:
Я, мнится, видел мир прекрасный.
Душой я к небу возлетел,
Я близок был к высокой цели, —
Тот мир не юности удел,
И силы скоро ослабели.
Едва луч чистый, неземной
В душе свободной отразился,
Я пал во прах — и снова тьмой
Дух проясневший омрачился.
Вы зрели ль, как младый орел,
Младые силы испытуя,
Парит сквозь огнь громо́вых стрел,
Над тучей грозно торжествуя:
Под ним шумят и дождь и гром,
Летит отважный с новой силой;
Но солнце взоры ослепило…
Содрогся в ужасе немом,
В нем пламень доблестный хладеет,
Чуть движет трепетным крылом,
Падет — лишь миг — и прах на нем
Оков враждебных тяжелеет.
Я пал, к родной стремясь мете, —
Минутный вечного свидетель,
Зрел Истину и Добродетель
В согласной неба Красоте.
Я пал; но огнь в душе таится,
Не замер в ней свободы глас:
Кто видел свет единый раз,
Престанет ли к нему стремиться?
Бежит души моей покой,
Меня сгубили сердца страсти;
Но силы духа! вы со мной —
Еще в моей паренье власти.
Рассейтесь, мрачные мечты,
Светлей, мой дух, в жилище праха,
Крепись — и воспари без страха
Ко храму вечной Красоты.

Кто эта странница печальная? Откуда?
Зачем вся в трауре? К чему туманит флер
Ее задумчивый, от слез потухший взор?
Но плакать так при всех не стыдно ли? Отсюда
Мне кажется мила… Поближе подойду —
Не ошибиться бы! В России на беду
                      Я без парижского лорнета
Смотреть уж не могу на круг большого света.
Посмотрим же: ай, ай! какой же я дурак!
Как может Водевиль так в лицах ошибаться!
Да рожи эдакой нельзя не испугаться;
Но, ах! — не в первый раз попался я впросак.
                      Какая бледность и убранство,
Гримасы скучные, притворное жеманство!
И плачет нехотя. — На сцену б годилась…
Лицо знакомое — мне кажется, в Париже
Встречался с нею я; но подойдем к ней ближе
                      И посмеемся для проказ.
            Дерзну ль спросить, сударыня, я вас,
О чем вы плачете? Дерзну ли я в несчастье
Принять, прелестная, живейшее участье
                      И вас утешить?

                                        Ах!
Я плачу, потому что слезы мне веселье.

(про себя)
                 Вот редкость!.. Плачет от безделья!
(Ей)
По ком вы в трауре?

                                          По милых, по мечтах,
По светлом призраке давно протекшей славы,
                      По юности и по любви!
Слеза горячая и вздох — мои забавы;
В унылой горести текут все дни мои.
                      Я поутру всегда влюбляюсь
И плачу с радости, пою про негу, лень;
                      Но в полдень я любви лишаюсь,
                           И снова мрачен день.
                                    Чего желаю,
                                    Сама не знаю,
                          О чем-то тайном я грущу,
Чего-то милого, небесного ищу;
            В восторге я себя не понимаю
И с грустною душой в туманну даль лечу.
          А вечером над хладною могилой
Стенаю я в стихах по милом иль по милой;
                      Но завтра снова влюблена,
                      А к вечеру опять грустна,
                      Морфея храм — мое жилище,
                             А мой Парнас — кладби́ще!

(про себя)
Ах, как она смешна!
(Ей)
                         Скажите, неужели
Все вас в страданьи забывают?

Меня?.. меня не любят — обожают:
Поэты сотнями за мною вслед рыдают,
А девушки кричат невинно: «C’est joli!»[67]
                      Во многих я страна́х живала,
Цвела во Франции, в Германии певала.
      Но признаюсь, нигде я не видала
                              Честей таких.
                      Хоть, правда, севера ль морозы,
Иль ласки частые поэтов записных
На девственных щеках мои сгубили розы;
                      Я, правда, иногда бледна,
Румянец не всегда с невинностью живою
Играет на лице; с умом я не дружна,
И болью головной бываю я больна;
        Зато, когда рыдают все со мною,
Зато как весело мне плакать от души!
Поэта ли создать? Скажу ему: «Пиши!»
Стихами в честь мою в журналах все страницы
Наполнены — меня уважил русский вкус,
                      И в здешнем царстве муз
                      Я титлом почтена царицы.

(с усмешкой)
                     Дерзну ль узнать, кто ж вы?

                                                 Увы!
Один ты не узнал Елегии печальной,
Ужель не отгадал мой голос погребальный?..
Ах, бедненький! нет, ты поэтом не рожден.

Как! вы Елегия! Я, право, изумлен!
Поэты вашею прельстились красотою,
В наш просвещенный век вам вслед бегут толпою,
И вам, сударыня, соперник Водевиль?

Соперник Водевиль? Повеса тот французский,
Который остротой в глаза пускает пыль,
Быть русским думает, кафтан надевши русский,
Поэтам, комикам всем головы кружит
И ныне завладел пустынной русской сценой,
                      От чьих невежеств и обид
Рыдают Талия с бедняжкой Мельпоменой!
И он соперник мне… парижский этот шут!
Покамест всех прельстил он не своим нарядом;
Но блеск его пройдет чрез несколько минут —
                      И он останется с накладом.
                      О! слава эта ли моя?
Ты знаешь ли его?

                                       Я знаю, как себя.
Достоинство и честь завистников не чужды;
                      Но Водевилю нет в том ну́жды.
                      О! сколько раз театр стонал
                      От тех торжественных похвал,
Которыми его согласно величали;
                      Признайтесь, сколько раз
Поэтов за него на сцену вызывали!
        Не для его ль затейливых проказ
Артистов целый хор трудится, сочиняет?
Как он всегда остро, как мило говорит!
Петь вздумалось — поет, то мимикой играет,
                      То каламбуром рассмешит,
                      И как всё кстати — и куплеты,
                      И превращенья, и балеты —
Чего в нем не найдешь! Нет нежных лишних чувств,
                      Зато уж льются епиграммы!
Не он ли выбрал всё изящное из драмы?
О! Водевиль в наш век есть Гений всех искусств.
Под властию его все сказки, анекдоты,
Сюжетов тысячи, лишь стало бы охоты
                                   Да времени писать.
Как мастер имена и платья он менять!
                      Что день, то уж другой на сцене!
И где ж тягаться с ним слезливой Мельпомене?
А вы, сударыня, как часто по сту раз
                      (Скажу я правду, извините!)
Под тем же именем одно и то ж твердите,
                      И если б мог кто для проказ
                      Творенья ваши напоказ
Извлечь из областей забвения туманных,
Ну, вышло б томов пять Елегий безымянных!
                      Но наконец скажу я вам,
Что ваш соперник я…

                    Как! вы, сударь?.. Простите…
Об вас судила я по слухам… извините.

К чему учтивости? Я также слышал сам
Об вас, сударыня, что плачете притворно,
Что ваши рифмы — бред бессмысленный и вздорный.
И — что греха таить? — я слышал много раз,
Что будто на лице, сударыня, у вас
                      Блистает накладной румянец…

Забылись вы, сударь… Я слышала сама,
Что вы для легкого французского ума
Приманчивы, а здесь на сцене — самозванец;
Что вы и дышите парижской остротой,
И весь ваш ум, признайтесь, выписной.
Слыхала я, суда́рь, как вас переряжают
Плохие комики, с каким трудом ломают
Нерусский ваш язык, и что едва ль кому
Труд долгий удался; что будто потому
                      Над вами более смеются,
Что ваши остроты́ у вас не удаются.
К пустым стишкам слух русский не привык;
Не ваше ль обличал, признайтесь, самозванство
                      То исковерканный язык,
                      То ваше странное убранство?
Бывало всё бы так, да нет, чужой парик,
А уж бессмыслицы, что слово — то…

                                                 Пустое!
Ну вам ли упрекать в бессмыслице меня!
                      В журналах вы, уж верно, вдвое
                      О ней заботились, чем я.
                      Но если вы пошли на ссоры,
                      То верьте — с завтрашнего дня
На сцену выведу все ваши бредни, вздоры —
И вам достанется!..

                                     Я тотчас соберу
                      Совет моих друзей-поэтов,
Повею ветерком знакомых им приветов
                      И вас в Елегии заране уморю.
Смерть под моей рукой — и в области Плутона
                      Я важную играю роль.

(про себя)
У женщин на вранье, к несчастью, нет закона!
Захочет — уморит.
(Ей)
                  А головная боль?
А ваше в слабостях невинное признанье?
Какое скажете на это оправданье?
Все выведу грехи! — на сцене всё видней.
Вольно же ссориться…

                                            Но я не начинала.
                      Вы, сударь, смелостью своей
Меня встревожили — и я сердиться стала,
Но, право, в первой раз… Я так добра, тиха…
                       (Про себя)
Уж этот мне остряк! Ни одного греха
Не скрылось от него — ах! как бы помириться!

                      А! струсили — вот то-то горячиться!
Но я не мстителен. Оставим лучше спор;
                      Я вам представлю договор,
                      А вы извольте согласиться.

Извольте говорить.

                         Где скрыться от молвы?
Кто эту дерзкую в болтаньи остановит?
И сколько ни кричи, всё Критика злословит.

                              Увы!
Всё правда! Как же быть?

                                 Хотите ль, воружимся
Противу Логики, задавим здравый вкус,
Зажмем рот Критике, с Грамматикой сразимся —
                      И будет крепок наш союз.
                      Да что? — моя пустая шутка
Сильнее во сто раз холодного рассудка,
                      А ваша нежная слеза
                      Так ослепит глупцам глаза,
Что над Елегией они про вкус забудут.
                      Под вашим ведомством да будут
                      Все роды разные стихов!
                      Морите, плачьте и рыдайте,
                      Вздыхайте, пойте и стенайте,
Стихами нежными журналы наводняйте,—
Пусть мыслей нет, да больше звучных слов;
                      Хвалить меня не забывайте;
Да чур мне не мешать! Из всех моих жрецов
                                Я общества составлю,
                      Сдружу их с вашими — и всех
                      Друг друга их хвалить заставлю.
                      Но чтобы полон был успех,
Мы сыщем и Батте, он сочинит систему,
Изгонит из нее трагедию, поему,
Искусной новизной в глаза он бросит пыль,
                      С системой новой согласятся,
И в здешнем царстве муз, поверьте, воцарятся
                                     Елегия и Водевиль.

Прекрасно! По рукам. Смешите, как хотите,
А вы, Грамматика и Логика, простите,
                      Простите, ум и здравый вкус,
                      Вам память вечная у муз:
                      Вы перед нами замолчите.
Вот и надгробная; но мне уже пора:
                      Один питомец мой вчера
                      Всё посылал ко мне моленья:
                      Бедняжка просит вдохновенья
Воспеть собачки смерть — скончалась эта тварь,
                      Уж немила ему денница!..
              Итак — прости, мой закулисный царь!

До завтрашнего дня, журнальная царица.
                                     И мне пора: я сам
                      Спешу на сцену — нынче там
Уснули зрители в гостях у Мельпомены,
Пора их разбудить — долой ее со сцены!