Вера Меркурьева - Тщета: Собрание стихотворений

Смотрите все сквозь ясные туманы,
Сквозь видимую тайны пелену –
На мига закрепленную волну,
На вечности колеблемые планы.

Вонзаются лучи в мои курганы,
Но им мою не тронуть глубину.
И если я в сияниях тону –
Двух тайн я разделяю океаны:

Слияния пронзающих лучей,
Сияния зияющих ночей,
Двух бездн запечатленные арканы.

В пролетах бездн – мой двоесветный серп.
Смотрите все, как бел и ал ущерб,
Как светятся лучей блаженных раны.

Как светятся лучей блаженных раны,
Так не светиться язвам страстных стрел.
Ведь лишь луча, что всеедино бел,
Изломы так слепительно багряны.

И алых роз не так дыханья пряны,
Как белых лилий непорочных тел.
И самый острый, тонкий яд – в удел
Дан миндалю, чьи лепестки медвяны.

Поистине, безумье – мудреца
Творит поэтом, делает ребенком.
И в краске расписного леденца,

И в лязге шутовского бубенца –
Как и в венке сонетов самом тонком –
Кровавый выем белого венца.

Кровавый выем белого венца,
Его кайма в червонной позолоте.
О, в чьей крови – какой дробимой плоти –
Подножие воздушного дворца?

Ты, Солнце, ты, обличив ловца,
Ты пьешь – ненасытимое в охоте –
И капли влаги ржавой на болоте,
И брызги крови на шипах волчца.

И стынет в небе дальняя морена –
Воды и крови пенная струя.
И славят Солнце роды и колена,

Не ведая, что вечно – только я,
Моя неволя – тленности края,
Моя свобода – солнечного плена.

Моя свобода – солнечного плена,
Меж небом и землей моя черта –
Менять все облики и все цвета,
Чтоб новый миг – иного действа сцена.

Быть чашею божественного тлена:
Она полна, и вот – она пуста.
Меняясь, знать, что вся моя тщета –
Есть неизменность чаши той накрена.

Земного бытия небесный прах –
Улыбка я на солнцевых устах,
И – грустным, постоянно предстоящим –

Я им кажусь почти ненастоящим,
Затем, что так светла на высотах
Моя судьба – быть вечно-преходящим.

Моя судьба – быть вечно-преходящим,
Без целей, без желаний, без тревог.
Не знать ни на единой из дорог –
Зачем, куда по ней себя мы тащим.

И зеркалам – то тусклым, то блестящим –
Из века в век твердить, из рока в рок
Один и тот же повторять урок:
Как быть – сказуемым, не подлежащим.

О, тяжесть легких бегов долгих лет!
О, лёта кратких мигов долгий след!
О, перемен прочитанная книга!

Но мой устав – святить чужой завет,
Но как свое – беру чужое иго.
Моя любовь – приняв, рассеять свет.

Моя любовь – приняв, рассеять свет
По темному, по горестному свету,
Я новый подарю напев поэту,
Я намекну сомненью на ответ.

Я освежу ночной больного бред,
Я укажу исканию примету,
Я дуновенье дам прохлады лету,
И осени напомню вешний цвет.

Но то, что радость – скорби выраженье,
Что верно – только правды искаженье,
Что набожен, как надо – только черт,

И то, что жизнь – фатальных карт подмена,
И то, что смерть – веселый жуткий спорт, –
Моя душа, игры пустая пена.

Моя душа – игры пустая пена,
На призрачном прозрачная вуаль.
Что новый миг, и – та она, не та ль, –
Но как верна себе ее измена!

И если ночь – она темней эбена,
И если день – светлее, чем хрусталь.
И всё манит, и всё уходит вдаль –
Желанная, неверная Елена.

Моих дрожаний радужный туман,
Моих сияний радостный обман –
Равно горит счастливым и скорбящим.

Ни от кого лица я не таю,
Но душу, душу мнимую мою —
Ее даю одним бессонно-спящим.

Ее даю одним бессонно-спящим –
Иронию молитвы Никому,
Улыбку уходящего во тьму
От света, что не всяким светит чащам.

Ее даю – высокое таящим
Безличие к позору своему,
Принявшим всё – во всем, и ко всему
Бесцельно и безбольно нисходящим.

Им, только им, при жизни неживым –
Не тень, не свет, а синеватый дым,
Но не пожара душная угроза,

А – нежный и пустой дурман наркоза,
Им, кто – самих себя лишь силуэт,
И тем, кто есть лишь там, где больше нет.

И тем, кто есть лишь там, где больше нет,
Кто слишком свят в своем сарказме истом,
Чтоб быть культистом, или оккультистом,
Чьей этике мешает – этикет,

Кто из размеров выберет сонет,
А между птиц любуется Фенистом,
Кто меж людей останется артистом,
Равно – эстет, атлет или аскет, –

Им быть одно среди цветов иль терний,
В хламиде или в рясе чернеца.
И, проходя – всё тише и размерней —

Случайно мимо своего крыльца,
Они поднимут, на заре вечерней,
Ко мне – глаза, и руки, и сердца.

Ко мне – глаза, и руки, и сердца
Все лики, времена, пределы, страны
Шлют – на мои бескрайние поляны –
За взглядом взгляд, как за гонцом гонца.

Ни от кого не утаю лица.
Смотрите все сквозь ясные туманы,
Как светятся лучей блаженных раны –
Кровавый выем белого венца.

Моя свобода – солнечного плена.
Моя судьба – быть вечно-преходящим.
Моя любовь – приняв, рассеять свет.

Моя душа — игры пустая пена.
Ее даю одним бессонно-спящим
И тем, кто есть лишь там, где больше нет.

Давно я знахарки личину
Таскаю с песенной клюкой.
Давно пора бы в домовину
Костям усталым на покой.

Да не уйти, пока другому
Не передать проклятый дар –
Той песни жуткую истому,
Тот непроглядный морок чар.

И я с мольбой, и я с тоскою
Пытаю по чужим дворам:
Кому я слово колдовское,
Кому я силу передам?

Она иному не по нраву,
Она другим невмоготу.
Кто бросит счастье, как забаву,
За окаянную мечту?

Ответа нету от неровни,
Не по плечу им тягота.
Но будет время – выйдет кровник
И примет дух из уст в уста.

И станет он, как я, по чину
Глухою ночью ворожить,
И заговаривать кручину,
И сердце дремою сушить.

А спозаранок – выйдет в поле;
Как я, поклонится горам –
И хлыснет песней властной воли
По четырем лихим ветрам