Любовь Столица - Голос Незримого. Том 1

Тот – в тигровом плаще, пятнистом, как цветы,
А этот – в милоти, туманов темнорунней.
Один – безумный бог и вождь хмельных плясуний,
Другой – пророк святой и враг их красоты.

Но оба роз свежей и утр весенних юней.
И странно схожи лиц пленительных черты,
И указующие тонкие персты,
И рты, изогнутые в виде полулуний…

О, лик двусмысленный! Как твой призыв манящ!
Но вслед за тирсом ли во мглу смолистых чащ
Помчусь я ликовать, как буйные мэнады?

Иль за Крестом пойду, чтоб молодую плоть
В пустыне пламенной, скитаяся, бороть,
Раскаясь и страшась судьбы Иродиады?..

Весной тосканскою, сиреневой и серой,
Когда прозрачится небес аквамарин
И розовый цветет по рощам розмарин, —
Зеленовзорая приходит Primavera.

С ней Флора шалая и томная Венера,
Но не поется ей средь мреющих равнин —
Под свист фарфоровых пастушьих окарин
Идет безмолвная и смотрит с смутной верой…

Вдруг, чу! из нежных уст понесся гимн: Эол —
К подруге прилетел, голубокрыл и гол,
Развивши перевязь пурпурового шарфа…

Не такова ль, скажи, и ты, душа моя?
Живешь ты, юная, немея, грусть тая,
Но мчится твой Эол – и ты поешь, как арфа.

Смертельною, увы! я ранена стрелой…
Я, что искуснее и опытней стратега,
Я – первая в стрельбе, в искусстве скачки, бега,
И кем же. Отроком с улыбкой золотой.

Струится кровь моя, и алою каймой
Змеится в тунике, белевшей чище снега,
Но тело мне томит блаженнейшая нега,
И очи застланы лазурнейшею мглой…

О, сестры вольные. О, амазонки. Выньте
Стрелу Эротову, что в сердце мне впилась…
Иль с победителем свою подругу киньте,

Чтоб радостно она в Элизий вознеслась,
Вздыхая о кудрей душистом гиацинте,
О чаром янтаре жестоко-нежных глаз.

Порой и зелень вешняя язвит,
И месяц жалит серебристосерпый,
И даже флейта, данная Эвтерпой,
Опущенные руки тяготит…

Да, тьму людской вражды, неправд, обид
Не побороть, как сил в себе ни черпай. —
О, скрыться бы, как та луна в ущербы,
Как тот побег, когда в снегах он спит!..

Но знаю, знаю, тверже всяких истин:
Через неделю будет ночь светла
И лес через полгода – пышнолистен,

И вновь пойду я, мудро-весела,
В тот самый мир, что так мне ненавистен,
Навстречу жал и стрел, не помня зла.

Madam George Sand! Как ваше имя свято
Для нас, писательниц, для женщин, нас.
Как мил ваш лик с мерцаньем южных глаз
И кожей нежною, оливковатой…

И женственность руки продолговатой,
Которой созданы Лоранс, Орас.
И рот мужской, лобзавший столько раз,
Где пахитоска тонкая зажата.

Чудесный романтизма андрогин!
Вам равно шел камзол и кринолин, —
И, вея гением и страстью пенной,

Прекрасной вы казались, не как все…
Недаром пел вас горький стих Мюссэ
И сладкая прелюдия Шопена.

Твой голос – трепетный девический,
И помысл твой – туманный женский,
Но в них глубинный вздох космический,
Всполох таинственный вселенский…

Еще ты помнишь тени, шепоты
Золотояблоновой кущи, —
И смуглые от солнца стопы ты
Направила к земле цветущей…

Но ты уж чуешь светы, рокоты
Золотомиртового века, —
И светлое от неба око ты
Склонила вниз на человека…

Влекись же в мир, от всех завешанный,
Грядущего или былого
И, просветленной иль помешанной,
Скажи свое мужчинам слово.

Дельфийской будешь ли сивиллою
Иль русской бедною кликушей, —
Про тайну страшную и милую
Им пой – и голос мира слушай.

Вакханкой станешь пышногроздою,
Хлыстовкой ли, под платом строгой, —
Про радость светлую и грозную
Им пой и слушай голос Бога.

Пусть песнь та славится, порочится, —
Живи, люби, умри, не внемля…
Ищи, паломница, пророчица,
Здесь, на земле, иную землю.

Ты дремлешь пока, как улитка средь раковин,
И ветра не слышишь. И солнца не видишь.
Но время настанет – из пестрого мрака вон
Ты, новая, глянешь, из домика выйдешь.

Старухой я буду тогда седокудрою.
Услышь же заране совет мой сердечный:
Не будь только умною – будь ты и мудрою.
Будь вечно улыбчивой, но не беспечной.

Живи, о, живи! в жизнь все двери распахивай, —
Веди в ней свой путь, выбирай свою пажить,
Пока под гребенкой твоей черепаховой
Средь черных серебряный волос не ляжет…

Люби. И восторги, и скорби испытывай, —
Храни только гордость, что раны все лечит,
И в душу свою, как в ларец малахитовый,
Прячь слезы, как горсть жемчужин, что не мечут…

Меж юных и чистых ищи ты любовника —
Поверь, лишь они поцелуев достойны.
Ласкай пастуха, рыбака иль садовника,
Лишь был бы он – верный, и нежный, и стройный.

Любила я много и знала измены я…
Узнай же, что вынес мой опыт сердечный:
Прекрасны, как радуга, страсти мгновенные,
Прекрасней любовь, что, как твердь, бесконечна.

Душе моей древней, безмерной, бескрайной
Во всем – ликованье великом и горе —
Ты ныне единственно близко, о море! —
Твое колыханье, и пенье, и тайна…

К тебе я влекусь, как к извечной отчизне,
Тебя, как родимое лоно, я помню.
Соленым своим поцелуем в лицо мне,
Зеленое! синее! снежное! брызни!

Когда-то, когда-то была я одною
Из тех, кто рыдал над судьбой Прометея, —
Плыла средь дельфинов, в заре золотея,
Плыла меж медуз, серебрясь под луною…

Когда-то, назад тому тысячелетья,
Жила я, смеясь безначально и плача,
Но, поймана роком, как сетью рыбачьей,
На землю ступила и стала здесь петь я…

Изведала я все земные услады,
Изведала я все земные обиды, —
И ныне скала голубая Тавриды
Мне будет скалой роковою Левкады.

О, люди! Понять ли, унылым, вам было
Мое золотое благое веселье?
Напрасно лила вам божественный хмель я.
Напрасно в тимпан вдохновенный я била.

И, к морю склоняясь всё ближе и ближе,
Пою я о древней таинственной жизни…
Лазурное! лунное! пенное! брызни!
Объятием бурным меня обними же!

До дна испила я людские обиды,
До дна испила я людские услады.
Прощайте же, сестры, прощайте, мэнады!
И здравствуйте, сестры мои, нереиды!

Молодой, немудрой Гебой
Я живу средь вас, о люди.
Каждый пей – проси иль требуй —
Нектар жизни драгоценный,
Что налит в моем сосуде.

С тонкой, розовой улыбкой
Я склоню сосуд хрустальный —
И рукою темной, гибкой
Необманно, неизменно
Напою тебя, печальный.

Роз алее этот нектар,
Нектар этот слаще меда…
Даровал его мне Некто,
Раздающий щедро блага
С голубого небосвода.

Влил его Он, словно в чашу,
В сердце мне, уста и жилы,
Чтоб, печаль седую вашу
Веселя пурпурной влагой,
Вам, о люди, я служила.

И пою я сил избытком
Милой жизни славословья,
И пою живым напитком,
Благодарность не приемля,
Истекая теплой кровью…

Золотой, безумной Гебой
Проживу средь вас я, люди,
И умру, смеясь на небо,
Улыбаяся на землю,
Стон удерживая в груди…

О, смерть! Ты – ветер горный северный,
Что веет в духоте жилья
И, словно легкий трепет веерный,
Вдруг гасит лампу бытия…

С той лампой маленькою бронзовой
Жила я долгие года —
Огонь дрожащий ало-розовый
Поддерживала в ней всегда.

И по ночам походкой вкрадчивой
С ней проникала в тот покой,
Где спал улыбчивый, угадчивый,
Мгновенный друг – избранник мой.

Казалось мне, он будет Эросом
С небес священных голубых,
Но угашал он эту веру сам
Лобзаньем страстных уст своих…

А ныне я, склоняясь к спящему,
За ним узрела два крыла
И лику Гения слепящему
Навечный поцелуй дала…

О, смерть! Овей мой остров на море,
Задуй огонь мой! Жизнь прерви! —
Чтоб высеклось на белом мраморе:
«Она почила от любви».

Смерть! Как тебя трепетала я…
И как я была неправа.
Слишком я, странница шалая,
Любила любви острова.

Знойные Наксосы, Делосы
С их рощами лавров и лоз…
О, как не жить не хотелося,
Когда так блаженно жилось!

Градом неистовым выбитый,
Теперь виноградник мой пуст…
Чаша последняя выпита,
Лобзанья не трогают уст…

Пламя треножника залили
Дожди грозовых непогод,
Лира сломалась, пропала ли…
Только уж нет, не поет…
Ныне, беглянка усталая
(Устала, устала я, верь!),
Встретясь, впервые узнала я
Тебя, о прекрасная Смерть.

Кроткою, стройною, с урною
На белом плече и босой,
С глубью во взорах лазурною
И странно-сребристой косой…

Смилуйся. Не обойди меня…
Других же – забудь, пожалей.
Ласково кликни по имени,
Скоси, словно колос полей…

Лягу в земле я голубящей,
Под вечнозеленую ель,
Где кто-нибудь помнящий, любящий
Повесит на ветках свирель…