Владимир Корвин-Пиотровский - Поздний гость. Стихотворения и поэмы

В ночном молчанье, в некий час,
Когда душа почти не дышит,
Но жадно слушает и слышит,
Как время падает на нас, —

Когда, сознанье размывая,
Проносится сквозь тело тьма,
И рядом ходит смерть сама,
Нас длинной тенью задевая, —

Что в этой скудости земной
Тогда нас держит и волнует?
Что в этой вечности дурной
Нас к вечности иной ревнует?

Уже полсердца сожжено,
Вздохну — и сердце оборвется, —
И вот оно всё бьется, бьется,
Как будто жить осуждено.

И длится дрожь существованья,
Пустая память о былом,
Волна, разбитая веслом,
Ночь без лица и без названья…

Дождь сечет. Фонтан кирпичный
Мутно газом освещен.
Тьма и шорох. Мир обычный
Чем-то тронут и смущен.

То ли выплески канала
Заглушает шум дождя,
То ль душа моя, бродя,
Поскользнулась и упала?

И прильнув к земле холодной,
Сквозь асфальтовый покров
Различает многоводный
Плавный ток иных миров —

Только отдых и молчанье,
Шелест ветра на столбах, —
Только времени журчанье
В водосточных желобах.

Отсырела папироса,
Липнут волосы к виску, —
Городскую площадь косо,
Не спеша, пересеку.

Обойду квартал туманный,
Скрытый жар превозмогу,
Дома, гость непостоянный,
Скучной лампы не зажгу.

Непрочное апрельское тепло
Срывается на стужу поминутно,
Встает волна медлительно и мутно
И падает на камень тяжело.

Неверный день, неверное свиданье —
Приглохший город кажется пустым.
Лазурь уходит в облака и дым,
Моя душа уходит в ожиданье.

О, если бы ты снова не пришла!
Стоять бы так, томить воображенье —
Есть в мире зло, ты — излученье зла,
Есть в мире смерть, ты — смерти отраженье.

Еще не глядя, точно знаю,
Чем тронуты твои черты, —
Как будто сердцем вспоминаю
Тот мир, которым дышишь ты.

Как будто не было меж нами
Ни столкновений, ни преград,
Как будто вещи говорят
Со мной пророческими снами.

Да, я люблю, и ты за мной
Готова следовать послушно,
Но нетревожно, равнодушно,
Но отдаленно, стороной.

И часто в слабости любовной
Клонясь на грудь твою, в тиши
Я слышу сердца бег неровный
И дрожь холодную души.

И сквозь опущенные веки
Я вижу в темном забытьи
Невоплощенный образ некий, —
Черты грядущие твои.

Уже ноябрь туманит фонари,
Все улицы просторнее и тише,
Прохожие спешат, лишь два иль три
Уткнулись хмуро в мокрые афиши.

Еще в саду на сломанном столбе
Качаются забытые качели, —
Мой милый друг, не кажется ль тебе,
Что мы прошли и молча постарели.

Всё я да ты, понятливый мой пес,
Под сумерки недлинная прогулка,
Холодный чай да пачка папирос,
Да для тебя прикупленная булка.

Так и летим. В пустынные миры,
Сквозь мрак и дождь к созвездью Геркулеса,
Не отрываясь от земной коры,
Не замечая собственного веса.

В ошейнике иль в старом пиджаке
(Не всё ль равно?) мы вышли на дорогу,
Всё ты да я — и оба налегке,
Не торопясь, почти шагаем в ногу.

Ноябрь, ноябрь. И зонт не перекрыт, —
Но воздух так деревьями колышет!
Весь город легким воздухом омыт,
И каждый лист не шелестит, но дышит.

Поздно, поздно. В бороде
Невеселого соседа
Дым запутался с обеда.
Ночь в бокале. Ночь везде.

Загремела штора где-то,
Стукнул пьяный по столу,
Музыкант жует в углу
Запоздалую котлету.

Хорошо уйти отсюда
В сумрак влажных площадей,
Чуть подальше от людей,
От неубранной посуды.

Расстегнув крылатки ворот,
Втиснув Пушкина в карман,
Пробираться сквозь туман,
Сторожить любовно город.

Скоро сонный мир проснется,
Захлопочут чердаки, —
Недоверчивой строки
Рифма легкая коснется.

Сырые листья вдоль дороги
Туманным золотом блестят,
Они уже полны тревоги,
Срываются, но не летят.

Дай срок. Пусть ржавчина их тронет,
Сожжет морозная земля,
Пусть ветер северный угонит
Их в одичалые поля.

От зимних бурь они проснутся
И, сталкиваясь на лету,
Шумящим роем унесутся
В ночь и в ночную высоту.

Кусты сирени и свобода,
Толпа подвыпивших зевак,
Прямая мачта возле входа, —
В лазурном поле белый флаг.

На карусели под шарманку
Брезентом хлопает весна,
Плащи и платья наизнанку
Расхлестаны, как знамена.

И с чьей-то шляпки розоватой
Летит в шарманочный поток,
Плывет по воздуху измятый,
Как бы притоптанный цветок.

И я, в моей печали важной,
Молчу и никну головой, —
В моей руке цветок бумажный
Благоухает как живой.

Двойной булавкой осторожно
Его прикалывают там,
Где расцветать еще возможно
Живым и призрачным цветам.

Вдыхая пудры запах сладкий,
Табачный горьковатый дым, —
На размалеванной лошадке
Скачу за солнцем голубым.

Оставь меня в моем круженье,
Возврата позднего не жди, —
Я всадник в гибельном сраженье
С засохшей розой на груди.

За дверью голос дребезжит,
Ключей тяжелых громыханье, —
Там раб с винтовкой сторожит
Мое свободное дыханье.

А я над городом парю, —
Моя дорога так воздушна,
Моя тюрьма мне так послушна,
Что я тихонько говорю:

Живое сердце мыслить учит
Не в глубину, а в высоту, —
Он не задушит, не замучит
Высокую твою мечту.

Смотри, как чудно просветлела
Иссохшая твоя рука,
Как стала плоть твоя легка,
Какой звездой она взлетела
В сверкающие облака.

Нас трое в камере одной,
Враждующих в пространстве малом;
С рассвета говор площадной
Уже трещит в мозгу усталом.

А по соседству, через дверь,
Четыре смертных приговора, —
Быть может, и для нас теперь,
Не в эту ночь, но скоро, скоро —

И вдруг, на некий краткий час,
Душа в молчанье окунулась,
Закрылась от голодных глаз,
В глубокий сон как бы проснулась.

И внемлет медленным громам,
Их зарожденью, нарастанью,
И тайным учится словам,
Еще не связанным гортанью —

Лишь шелест трав, лишь грохот вод,
Лесов ночное колыханье, —
В застенках всех земных широт
Свободы легкое дыханье.