Владимир Корвин-Пиотровский - Поздний гость. Стихотворения и поэмы

Терзаемый недугом грозным,
Оставленный моей судьбе,
Я догорал в жару тифозном
И громко плакал о тебе.

В огне неутолимой жажды,
Срываясь поминутно в бред,
Я подолгу и не однажды
Лизал холодный пистолет.

И в орудийные удары,
В ночную трескотню ружья
Вплетались жалобы Тамары
И лепет горного ручья.

Один лишь сон, одно виденье,
Невыносимое для глаз, —
В дневной лазури белой тенью
Вставал из марева Кавказ.

И снежные пласты взрывая,
Меж глыб голубоватых льда,
Гремя, бежала ключевая
Неуловимая вода.

И как вода неуловима,
Позванивая и дразня,
Журча, ты растекалась мимо,
Ты уходила от меня.

Нас обошли и жали с тыла,
Снаряды близились к концу,
И стала смерть лицом к лицу
И пулей вражеской завыла.

Шумели громко хвастуны,
Молчали храбрые устало,
И пламя черное войны
На горизонте клокотало.

В разбитой хижине к утру
Совет составился случайный,
И не было уж больше тайной,
Что с первым солнцем я умру.

В дырявых сумках эскадрона
Остаток скудный наскребя,
Я молча разделил патроны,
Один оставил для себя.

Тогда, в минуты роковые,
Как будто гибели назло,
Тогда, клянусь, меня впервые
Такое счастье обожгло, —

К такой свободе полноводной
Душа прильнула наяву, —
Что новый день, как смерть свободный,
Стал днем живых. И я — живу.

Мой сад наполнен влагой дождевой,
И шорохом, и мраком, и движеньем, —
Не видно звезд, но воздух грозовой
Как бы насыщен звездным отраженьем.

Еще блуждает глухо в вышине
Недавних молний отрешенный трепет, —
Возвратный ливень где-то в стороне
Возобновляет торопливый лепет.

Вот рухнет гром. Дрожащая листва
Как океан вскипит и заклокочет —
Прислушайся, — душа моя жива,
Но жить тобой она уже не хочет.

Лазурь безоблачно мутна,
В саду деревья веют жаром, —
Ты полудремлешь в кресле старом, —
Я замечаю — ты больна.

Я молча руку подаю
Для помощи, не нужной боле,
Я руку легкую твою
Еще целую поневоле,
Но не люблю. Не узнаю.

День без примет и без числа,
День медленного увяданья, —
В траве жужжащая пчела
(И роз удушливая мгла), —
Всё лишь предлог для состраданья.
Быть может — лишь предлог для зла.

Играл оркестр в общественном саду,
Рвалась ракета с треском и горела,
И девушка с цветком в руке смотрела
Поверх меня на первую звезду.

Из глубины взволнованного сада
На освещенный фонарями круг
Ночь темной бабочкой спустилась вдруг,
И медленно нахлынула прохлада —

Что помнишь ты, о сердце, в полной мере
Из тех годов, из тех высоких лет?
Любовный плач о выдуманной Мэри,
Два-три стиха и тайный пистолет —

Шумит земля в размерах уменьшенных,
Как вырос я для зла и для добра, —
Предчувствий светлых робкая пора
Сменилась бурей чувств опустошенных.

Сухой грозы невыносимый треск,
Бесплодных туч гремучее движенье,
Но нет дождя. Лишь молния и блеск,
Один огонь, одно самосожженье.

Звезда скатилась на прощанье,
Твой взор зажегся и погас, —
Лишь эхо слушает молчанье,
Соединяющее нас,

И ясно повторить готово,
Рассыпать по ночным кустам
Уже прильнувшее к устам,
Еще не сказанное слово.

Прохладных роз живая белизна
В росе, в слезах, во мгле голубоватой, —
Над городом прощальная весна
Склоняется с улыбкой виноватой.

Кой-где дома, не в ряд, освещены,
Грустит рояль под женскими руками —
Мечтатель праздный бродит вдоль стены,
Отмеривает рифмы каблуками.

По улицам приглохшим и пустым
Повеяло былым очарованьем, —
Над крышами туман иль светлый дым
Готов смешаться с облаком ночным,
Чтоб завтра стать простым воспоминаньем.

Пройдет трамвай, и в беге колеса
Взметнутся листья вихрем золотистым,
Прохожий в парке подзывает пса
Рассеянным и приглушенным свистом.

Да, осень, осень. Всё обречено, —
И взмах руки в заштопанной перчатке,
И стук мяча на теннисной площадке,
И музыка в пустынном казино.

Какая жалость в мире разлита,
Как предана душа воспоминаньям, —
Каким испепеляющим лобзаньям
Мир отдает прохладные уста.

Горят широкие листы
Осенней трепетной любовью,
Бульвары густо налиты
Сентябрьским золотом и кровью.

Томись, душа моя, томись, —
Вечерний воздух свеж и влажен,
Как музыка струится высь
Вдоль городских высоких скважин.

Цветут блаженной синевой
Все тени, трепеты и звуки, —
Не вскинуть ли над головой
Бессильные от счастья руки?

Не закружиться ль в вышине
Сверкающего листопада,
Не прикоснуться ли и мне
К живому творчеству распада?

Не обвиняй. Любовь не обвиняет.
Прошедший день был холоден и пуст,
Я молча пил дыханье бледных уст,
И видел я, как за ночь смятый куст
Последнюю листву свою роняет.

Как широко раскрылись облака —
Дым вечности — без жизни и движенья, —
Казалось мне — огромная рука
Там начертала наши отраженья.

Два образа из вымыслов моих,
Обвеянных и бурями и снами, —
Ночь близкая соединила их
И вознесла торжественно над нами.

И столб дождя, безветрием гоним,
С холма на холм, где чудилась дорога,
Неотвратимо приближался к ним —
Живая тень внимающего Бога.

Июльский мрак, полночная прохлада, —
Недавним ливнем всё оживлено,
И многоствольное дыханье сада
С моим дыханьем бурно сплетено.

Еще грохочет туча в отдаленьи
Невнятные, но грозные слова, —
Тяжелая намокшая листва
Качается в последнем исступленьи.

Но звездный свет в летучей высоте
Уже возник над тьмой первоначальной,
И явственней сердечной глухоте
Негромкий зов любви твоей прощальной.

Приди ко мне, — стань молча у окна,
Гляди со мной и слушай без движенья, —
Какая ночь, какая глубина,
Почти без чувств, почти без выраженья.