Алексей Крученых - Стихотворения. Поэмы. Романы. Опера

Тонки ножки балерин,
триста юбок — на экран,
фаворитки томный танец
искажает
кошка драная,
дохлятина
кинутая
из райка.
Исте-е-е-рика-а!
Великий князь,
бородатый утешитель,
дарит колье
в 130 тысяч;
а кордебалетчица
Аня Васильева,
судьбы превратность испытав,
плохо успокаивается
со слюнявым
сановником,
скверно устроившим
«племянницу» и себя.
Наташа,
ее подружка,
соблазненная гвардейцем,
плюет на старика-министра
и гибнет жа-а-а-лостно.
А Наташин брат —
на фронте
простой солдат,
под офицерскими пощечинами
сохнувший
да в сердцах
«его благородие»
огревший, —
на беду себе
возвращается
в Питер.

Быстры ножки балерин,
триста юбок упорхнули
а Матильда — во дворец
мчится вихрем.
Великий князь —
  неважный утешитель, —
стакан воды ему в лицо
Он после дурно спит…
А прима-балерину
провал
и революция бессониц
угнетают…

Но хуже всех
спалося в тот тяжелый вечер
режиссеру
Мих — Вернеру.

— Что ты там делаешь, толстый колбасник?
— Я стрыдаю в Варьете!
— Чем же ты страдаешь, толстый колбасник?
— Любовью стрыдаю, я, воздуха король… —
В цирковом куполе газ засверкал.
Одинадцать пудов на трапецию влезло.
Лопнуло трико и жир потек
на восхищенную перворядную лысинку,
покамест соперник, глиста Шершеневича,
дарит украдкой браслетки жене.
А в кафэ
перед столиком —
хриплой свиньей взвыл в карикатуру,
вдребезги мрамор; таитянка бежит
о лестницу краску ресниц ломая.
Любовник убитую руку скрючил,
И — ровно 3 часа и 8 минут —
быком лупоглазым с экрана убийца
— слезы, как жир по ветчине сползают! —
чтобы зритель умиленно сморкался в платок,
разыскивая свои новые галоши.

«Медвежья свадьба»,
«Три вора», «Багдадский…»
«Гарри Пиль», «Проститутка»,
«Катька — бумажный ранет», —
в театрах
в кинематографах
вся атмосфера — навыворот!
Люмпен-обыватели
в экран вцепились
с двух сторон:
«Что там — молотобоец,
ткач, рудокоп? — фи!
Не фо-то-ге-нично!
Не форсисто!!
Нам бы вот этого:
блатного,
с любовным сердцем,
с револьвером,
с душком одеколончика,
попреступнее,
попроституточнее!»
Эй, мещанин, веселитесь.
Эй, улица,
  ухнем!
«Победа женщины», «Розита»,
«Поцелуй Мэри»,
«Медвежья свадьба»
«Такая-сякая женщина»
  и проч. и проч.
Всю жизнь тому назад
(еще в 13 году!)
зевали мы от фрачного маркиза
  Мозжухина
и Верочки Прохладной
среди курортных лунных видов.
великосветских «золотых серий»
(учащиеся моложе 16 лет не допускаются!)
А ныне:
судак с малиной
достигают
довоенной нормы
на поцелуях
в диафрагму.

привинченной к подушке головой
  лежу в духовке…
  хрипяч…

Бессонница креозотом
  выедает каждый глаз

  …Из Нарпита
    конница
    на демонстрацию скачет
  ночью
    в три часа.
  Огибая чистый пруд
  студенты орут
  профессорскую резолюцию:
  — «Если через год
  из тебя выйдет грош, —
  это что-нибудь да значит»!
  Дым… шум… г — гум…

Беспризорною ночью
  моссельпромцы не спят на часах
кормят девиц и собак.
В голове кирпичи устроили скачку:

    бьют ведром.
  Одно спасенье:
    начинаю распыляться
    и лечу
      в ремонт
      в канализацию

Бред…
  Бессонница
  доедает последний глаз

Не усну… ежик в мозгу
Утреет… четыре часа.
Через крыши
  лисицей кусачею солнце…
Коварствие! Подлог!
Матрац — кипяток, развар асфальта…
— Эй, пора итти на службу!..

Я думала: что это — бог,
А оказалось — сонная рожа!
Ах, милый череп, Игорек,
Я помертвела как рогожа.

Как смеет называть меня ежом,
И ежик гладить мои паучьей ручкой.
И мордочку подслепую крестит кротом,
И на бульваре угощать «сипучкой»?!

За что же так меня судьба халтура
Обидела, как девочку, сломав коньки?!
Ах, видно я была немножко втюримшись
Зато теперя об ладонь ломаю ноготки.

Ах, мама, родная! Еще я не знала такой боли
Как будто бы опять
Связали руки и винтят…
Что ж, «на панели мне лазрецься цто ли»?!

А впрочем, все туман и все тече-е-ет
И жизнь сгущается под прессом…
Узнай же, милый Игорек,
Мы зародили тут аншлаговую пьесу.

Лето…
Июль…
Пришпиленный воздух
Духота… Бом-м-м!
В полночь
протяжный
коло-кол гу-у-лл…
ад листвою застылой,
где загородный дом-м
…Ле-у-у-уна
  свет
  ле-о-от
  тревожный,
  поворачивает очи
  в кружевах…
  как скрипка
  вскрикивает
  ночная
  птичка. (свист: пи-чунь)

А за решеткой
особнячьей
бессонным совиноглазьем
жирный
распухший
сидит деньжач
пузач,
по пальцам четками
мил-ли-он-нны
кап-кап…

Свет ле-у-у-нныи
испариной
скользит
сквозь стекла…
ти-и-хо
Но между стен
обманных —
как тень
неслышно
ползет
Максимкою
бомбист
из дальней каторги,
вздыхая местью
за невесту,
что на пять лет
по догору
отдалася
деньжачу,
чтобы спасти от голода
семью и домочадцев…

А в башне надкрышной
невеста бомбокида
леуннокосая
всю ночь стонала:
— Ду-у-ух мертвых,
не прикасайся,
грудь моя чиста,
как тельце двухмесячного
голубенка…
В ночи я трижды
расчесываю косы,
в ушах звенит
напев печальный:
  — Господи, боже, спаси,
  спаси всех невинных
  и домочадцев
  от голода
  и деньжача!.. —

Близ прорвы
кабинетной двери
бомбист
был
  бородою
   стра-а-шен, —
быки бровей,
зубов оскал
вздыбленно дик,
банкир же просто
вынул чек
парною ручкой
и сказал:
— С-с-садитесь!
Будьте, как в бане,
отбросьте воротник,
сомбреро на крючек,
бомбу на полочку,
прошу —
  глоток шипучки,
бокалы вспеним…
А затем —
благословите
направо и налево
осанна ввышних
я
   покупаю
    вас
     сейчас —
трам-та-ра-рам
дзе! —
Бомбист растерян:
  — Что это? Шарж?
Жар — угар — бред?
Все светлячки в глазах…
Он будто пятится,
и ляписом
в мозгу
прижег
чек…
И вот
сошлись:
пять тысяч двести
колонна стерлингов
— принципиально!
(за фанатизм — отдельно)
и на невесту
голодный договор
еще длинней…
Теперь банкир
тишком смеется:
  — Эй, бомбей,
  трубочку бомбой
  мне набей,
  и фитильком
  зажги скорей,
  заслужишь орден
  трех королев —
трам-та-ра-рам —
    джэ!.. —
А фаршированный бомбист
еще грознее,
как черный пес,
что душу выжег,
душу выпотр~р~р~рошнл,
сто-ро-жит
банкира честь
и па-а-кой
есть пшенный супчик;
на груди,
как две отмычки,
гробовеет свастика —
главный мастер!..

По ночам
выходит в саване
и со свечей,
ужасает
всех кругом
Упокой…
упа-а-а-кой
душу
  невесты
    его…