Дмитрий Сухарев (Сахаров) - При вечернем и утреннем свете

Верил я в свою фортуну,
Начиная новый день.
Выплывать назло тайфуну
Вечно было мне не лень.
Был я легким и проворным
На вселенском сквозняке,
Потому что плыл по волнам
Я с соломинкой в руке.

Столько силы придавала
Мне соломинка моя,
Что я плыл куда попало,
Хоть бы в дикие края.
И, бывало, забедую,
Запускаю пузыри,
А в соломинку подую —
И я вот он, посмотри.

Не прелестница подружка
И не умница жена,
Мне другое в жизни нужно
Мне соломинка нужна.
Только с ней на этом свете
Все сбывалось и сбылось.
Видно, дело просто в цвете
Тех соломенных волос.

В японском странном языке
Есть слово, хрупкое до боли:
Аиои.

В нем сухо спит рука в руке,
В нем смерть уже невдалеке,
И нежность в нем — не оттого ли?

А в странном русском языке
Есть выражение: пуд соли.

И двое съели соли пуд,
И одолели долгий путь,
И все свои сыграли роли.

А если двое — я и ты,
Так это вдвое теплоты.
Переругаемся — и в путь
И без согласных как-нибудь
Свой пуд беззубо дожуем,
Глядишь, вдвоем и доживем:
Аиои!
Аиньки-оиньки!

Избегаю новых дел —
Извинить прошу покорно:
У меня большой задел,
Так что старых дел по горло.

Новых дружб не завожу —
Мне б со старыми друзьями
Чаще видеться! Сижу
В долговой я, братцы, яме.

На любовь еще одну
Тоже я не претендую,
Обниму свою жену -
С ней живу и в ус не дую.

Умолчу насчет страстей,
Уподобленных пожару,
Но опять рожать детей —
Поздно все-таки, пожалуй,

Допиши свою строку,
Долюби, что сердцу мило,
Доскачи на всем скаку,
А уж после и на мыло.

Ударю в чурку звонкую —
Отскочат три лучины.
Сложу дрова избенкою —
Прискачут три дивчины:
Одна — жена красивая,
Другая — псина сивая,
А младшенькая — Анна,
Как май, благоуханна.

Пока в небесной кузнице
Куют грома и бурю,
Погрейтесь, девки-узницы,
А я побалагурю.
Садись, царица верная,
Ложись, дворянка нервная,
Залазь, моя царевна,
К папане на колено.

Швырну щепоть заварочки,
Подбавлю кипяточка.
Сомлеют три товарочки,
Не сделавши глоточка.
Вздохнет моя законная,
Зевнет сучонка сонная,
А младшенькой, Анюте,
Угнездиться б в уюте.

Поправлю в трех берложицах
Три байковых тряпицы.
Три сна, едва уложатся,
Увидят три девицы.
Одна — любовь запретную,
Другая — кость заветную,
А младшенькой, Анятке,
Пригрезятся щенятки.

А когда хлеба созрели,
Когда яблони родили,
Мы застольем проводили
Все, что встретили в апреле.
Где межа зимы и лета,
Там печальницы осины
От души плеснули цвета —
Осенины, осенины.

А вторые осенины
Бабьим летом улыбнулись,
Носом в зеркальце уткнулись
И ресницы подсинили.
И, опомнившись, мужчины
Теплых женщин обнимали,
Их смущению внимали —
Осенины, осенины.

А на третьи осенины
Осенили мысли роем:
Не дадим любовь в обиду,
Под снегами не зароем!
И услышав крик совиный
В темной чаще, в самой гуще,
Мы огонь раздули пуще…
Осенины, осенины.

Жениться, сын, женись,
Коль время подоспело,
Но только не ленись,
Ищи жену умело.
Старайся освежить
Подвянувшие гены,
Чтоб жить нам не тужить
Под флагом гигиены.

Татарка — вот огонь,
Не гены, а подарок!
Татарку пальцем тронь —
Останется огарок.
Голубит допьяна!
Воспряло б наше древо!
Обидно, что она
Не прочь гульнуть налево.

Бери жену позлей —
Полячку, для примера:
На нас, на кобелей,
Нужна крутая мера.
Красива и статна,
Не девка — королева!
Обидно, что она
Не прочь гульнуть налево.

Еврейка — вот душа,
Притом в уютном теле!
На кухне хороша
И ласкова в постели.
Роскошная жена —
Пленительная Ева.
Обидно, что она
Не прочь гульнуть налево.

Не знаю, как и быть.
А может, по старинке
Невесту раздобыть
В архангельской глубинке?
Вот счастье! — царство льна,
Стеснительная дева…
Обидно, что она
Не прочь гульнуть налево.

А впрочем, сын, пора
Оставить эту ноту:
Ведь глупо ждать добра
От брака по расчету.
Когда самой судьбой
Предъявится невеста,
Тогда само собой
Нам станет все известно.

В Брянской области пески —
Это просто дар природы,
Так сыпучи, так легки!
Там стекольные заводы
С незапамятных времен
Понатыканы по дебрям.
На песочке мы вздремнем,
А комарика потерпим.

Вспомним, коли станет сил,
Про житье свое в Бытоши,
Там июль баклуши бил
Да и мы с тобою тоже.
Это после началось —
Самолеты, свистопляска,
В Брянской области жилось
Без амбиций и без лязга.

Оттого-то и беда,
Что того песочку нету.
Может, сызнова туда
Завернем поближе к лету?
Вдруг да снова впереди
Глянет в стеклышко везуха!
В Брянской области дожди
Убегут в песок — и сухо.

Люби меня, целуй меня в тоске
За то, что мир висит на волоске,
За то, что мир, тобою населенный,
Так сладостен и так необъясним,
Что каждый раз робею перед ним,
Как в первый раз теряется влюбленный.

Люблю тебя — и чушь твою и суть,
Шепчу тебе одно и то же: будь!
О, будь со мной, мне ничего не надо,—
Не мне ль удача выпала во всем?
Люби меня, и мы себя спасем,
Не уводи блуждающего взгляда!

Сезон удачи кончится скорей,
Чем грянет залп, пугая сизарей,
И в шуме крыльев брызнет кровь на стену.
За то, что жизнь висит на волоске,
Прижмись ко мне, расслышь меня в тоске,
Не дай беде прийти любви на смену!

Москва нарезает ломтями
Остатки своих пустырей,
Чтоб дать кому надо по яме
И в ней прописать поскорей.

Кладбищенской службы машины
Бегут по шоссе с ветерком
Туда, где скупые аршины
Отвел москвичу исполком.

Потом на железной каталке
Он катит в свой дальний конец,
А вслед на другом катафалке
Другой поспешает мертвец.

Ни благости нету, ни боли,
Одна круговерть-суета,
Пустое, бездушное поле…
Ну вот и деляночка та.

Последний рубеж распорядка,
Замри над окопчиком, гроб.
Да нет, не окопчик, а грядка —
Какой-нибудь сеять укроп.

«Прощайтесь!»
Простились как надо,
И трудное дело с концом.
Теснит уж другая команда —
Заняться своим мертвецом.

Как тягостен путь этот длинный
Обратно!
Как плац этот гол!
Но глянь, над подсохшею глиной
Воздвигнут всамделишный стол.

На столике, чистом от пыли,
И хлеб, и лучок молодой,
И видно, что тут не забыли
Делиться с ушедшим едой.

Не знаю, языческий, что ли,
Иль нынешний это обряд?
Поставлен покойнику столик.
Стоят эти столики в ряд.

Должно быть, ночною порою
Выходят жильцы посидеть,
И всяк над своею дырою
Нехитрую трогает снедь.

Бок о бок, не так, как иные,
Кто мрамором тяжким укрыт,
Сидят они здесь, неблатные,
Кто в общем порядке зарыт.

Они рассуждают резонно,
Что благость прольется и тут:
Здесь будет зеленая зона,
Когда деревца подрастут.

И в эти резоны вникая,
Обидой себя не трави.
Была теснота, и какая,
А прожили век по любви.

Нас тоже со временем спишут,
И близится время к концу.
Кто знает,— даст бог, и пропишут
На этом же самом плацу.

На наши законные метры,
К таким же, как мы, москвичам,
Где ветры гуляют, где ветры
Так пахнут Москвой по ночам.