Гафур Гулям - Стихотворения и поэмы

Дрожит небосвод, потрясенный рычанием
                                                                            льва, —
Поль Робсон поет
на подмостках среди площадей.
И в песне могучей гремят огневые слова
о горьком бесправье,
об участи черных людей.

Поет свою песню сын черного негра-раба,
и в ней возникает сознанье народа само,
в ней горе и ужас,
в ней вечных скитальцев судьба,
в кварталах Гарлема до смерти влачащих ярмо.

Звучат в этой песне
и страсть, и надежда, и гнев,
и весть о грядущем,
и отблески будущих лет.
Да, солнце взойдет, вековечную тьму одолев,
и в хижине дядюшки Тома настанет рассвет!

Когда, подчиняясь послушно веленью души
и знамя надежды в сознанье своем водрузив,
сажусь я за стол
и перу повторяю: «Пиши!» —
грядущего солнце горит предо мной, как призыв.

У каждой страны
свой обычай, свое естество.
И собственный строй,
до которого дела нам нет.
Кто лезет к соседу подглядывать тайны его,
тот будет ему уже враг, а не добрый сосед.

Вблизи Уолл-стрита
огромное кладбище есть.
Здесь гангстеры заперли клад золотой под замок,
и волю народов хотят схоронить они здесь,
чтоб мир на земле никогда воцариться не мог:
теорию расы они повторяют в наш век,
чтоб ссорить народы,
но верить в их расовый бред
глупей, чем искать среди льдов Арарата
ковчег,
где будто бы плавали с Ноем
Сим, Хам и Яфет.

В колониях мучатся люди уж множество лет:
индус, и малаец, и негры —
у всех на виду.
У рабовладельцев английских к ним жалости нет
и совести меньше,
чем влаги в горящем аду.

Суд Линча над неграми
длится столетья подряд.
Не знаю: какой негодяй его выдумать мог?
Но дым от костров,
где несчастные негры горят,
для белых мерзавцев милей, чем сигары дымок.

«Господством над миром»
и «образом жизни» своим
гордится и хвастает американский банкир.
Но это пустые мечты,
что растают как дым:
вовек не допустит господства Америки мир!
Народы внимают:
великий Поль Робсон поет!
И песня —
предвестник великих и мирных побед.
Тьму доллара солнце рассеет —
под ветром свобод
и в хижине дядюшки Тома настанет рассвет!

Рад учитель, когда его
превзойдет ученик молодой, —
ведь наукой всегда человек
дорожил, как зрачками глаз.
Расцветает Отчизны сад
под умелой хозяйской рукой,
труд и доблесть, борьба и честь
породнили как братьев нас.
Мы счастливую жизнь обрели,
жаждет мира наша земля.
Друг у друга учимся мы,
мы друг другу — учителя.

Мастер лирики Физули
Алишера своим отцом
признавал и образ его
в своем сердце с любовью носил,
а Сеид-Азим Ширвани
вдохновенья живым родником
был для нашего Мукими,
что сатирой врага разил.
Двух народов во мгле веков
величаво сверкали умы.
Мы друг другу — учителя,
друг у друга учимся мы.

В Палванташе сегодня нефть
бьет фонтаном во весь размах —
щедрый опыт брата Баку
Палванташ родной перенял.
И пока электричества мы
не имели еще в домах,
сам хранитель сокровищ Баку
в наших лампах огонь зажигал.
Два народа, творящие свет,
сокрушители вечной тьмы,
мы друг другу — учителя,
друг у друга учимся мы.

«Хорошо!» — я скажу, если ты
силу, скрытую в мускулах рук,
всю потратишь, чтоб счастья дворец
горделиво высился наш.
«Хорошо!» — я скажу, если ты
светлый ум, откровенье наук,
всё упорство смелой мечты
беззаветно народу отдашь.
Проживи свою жизнь как герой,
озаренный созвездьем Кремля!
Друг у друга учимся мы,
мы друг другу — учителя.

Показать мастерство свое
хлопкороб янгиюльский ведет
на поля дорогих гостей —
их прислал к нам Азербайджан.
Процветающей родины мощь
укрепляет советский народ
благородным и честным трудом,
выполняя намеченный план.
Хлопок тянется к солнцу ввысь,
урожай нам обильный суля.
Друг у друга учимся мы,
мы друг другу — учителя.

Расчесана ветром бород седина,
а мысли прозрачнее утренних рос.
Им надо с утра обойти кишлаки…
Невнятную песню мурлыча под нос,
 тихонько полями бредут старики.

Упорных трудов отошли времена,
всей жизни давно уже снят урожай.
Пора отдохнуть перед мирным концом…
Гуляй, отдыхай и себя ублажай
досугом, что сладок, как чай с леденцом!

Отпразднован тысячный месяц вчера!
Сошлись одногодки, беседа текла
о том, как доход стал в колхозах велик,
какие еще набегают дела…
И ангел не знает, что знает старик!

В глазах старика — словно молний игра,
народную мудрость хранит тот, кто стар,
он волей силен и упорен, как слон.
В словах его — мысли сверкающий жар,
везде украшение общества он!

Сверкает жилище его, как фарфор,
повсюду мешочки, узлы, узелки —
трофеи хозяйственных славных побед:
сушеная дыня, гороха стручки
и хлопок, прославившийся на весь свет!

Земля о них память хранит до сих пор,
и помнят они, что дала им земля,
и знают, когда была дыня сладка,
когда виноградник испортила тля…
Чти, юноша, тихую речь старика!

Краса хлопкоробов он, старый узбек!
Всё помнит, всё скажет он вам наперед,
он знает, что было и что будет вновь!
Год Рыбы ли будет, Барана ли год,—
он вам объяснит, как невестке свекровь.

Как много он силы потратил за век!
Засушливый год иль дождем залитой —
старик всё равно знает цену труду,
укажет он путь, словно Кол Золотой
(Полярную так называют звезду).

Здесь тучной землею богаты края,
ласкает колени зеленый ковер,
под хлопок народ все холмы распахал.
Грохочет машин нескончаемый хор,
а поле кругом — как цветной дастархан!

Ждут дочки и богатыри-сыновья
наставников мудрых и добрых отцов,
и к ним словно в гости бредут старики,
бредут вдоль почетных зеленых ковров,
и всюду поклоны гостям глубоки.

Расчесана ветром бород седина,
идут старики уж под вечер назад
и смотрят на хлопок, цветущий кругом,
что будет хорош урожай, говорят,
и то же потом говорит агроном.

Повсюду у нас их работа видна,
расскажет о ней каждый хлопка бутон.
Здесь старости опыт и юности труд.
И с песней спускается вечер потом…
Домой старики потихоньку бредут.

Тебе все эти строки, брат,
мой русский брат. Коль в них
скажу, как совесть мне велит, —
как совесть будет стих.

Ты в коммунизм ведешь меня,
с тобой мой путь навек.
Живи, родной!.. С Востока я —
твой младший браг узбек.

Ты тот, кто миру изобрел
могучий самолет.
Вздымайся выше, покоряй
пределы всех высот.

Глаза открыл мне манифест
в семнадцатом году:
он букварем был для меня,
зажег мою звезду.

Учитель мудрецов Ильич
стал солнцем наших дней,
согрев и мой родной народ
огнем своих лучей.

Когда по радиоволнам
Москвы стремится весть,
я знаю, что ее словам
Восток внимает весь!

С тех пор, как залпы Октября
мир старый потрясли,
России слово — совесть всей
разбуженной земли.

Ты добр, ты истинно велик,
ты человек стократ!
О, как ты дорог мне, родной
брат русский, старший брат.

Не ошибусь, сказав о том,
что крепость мира — Русь!
Что справедливость — твой закон,
сказав, не ошибусь.

Всё в мире лучшее — в Москве,
в ней мудрость всех веков,
Библиотека Ленина —
том в миллион томов.

В ней адрес «Правды», в ней зажглась
заря для всех времен.
Рубинами Кремля весь мир,
как солнцем, озарен.

Наука русских — океан:
бескрайна, глубока,
для человечества всего
богатство на века.

Пред новым меркнет старина,
как перед сталью — медь.
Но то, что Ломоносов дал,
не может потускнеть.

Отрадно сердцу моему,
когда я по утрам
внимаю Пушкина стихам,
Радищева словам.

Как брат, я благодарно чту
твоих гигантов, Русь.
Я Менделеевым горжусь
и Репиным горжусь.

Ты, старший брат, мне подал весть,
что люди не рабы,
что я свободный человек,
творец своей судьбы.

Да, человек я! Я на тех
двуногих не похож,
что миру атомом грозят,
чей символ веры — ложь…

Тебе все эти строки, брат,
мой русский брат. Коль в них
скажу, как совесть мне велит, —
как совесть будет стих.

Седую голову подняв,
вперед бросаю взгляд:
великолепные дворцы
высотные стоят,

и величавый Волго-Дон,
колыша корабли,
соединяя пять морей,
бежит вокруг земли.

Влюбленный в ширь своей Руси
брат русский, исполин,
лелеющий, как жизнь свою,
красу родных долин, —

сияй, как солнце на заре!
И сердцем и судьбой,
трудящийся Востока, я
в одном ряду с тобой.

Ты воспитал мой ум. Теперь
пред ним бессильна тьма.
«Цвет кожи, раса» — звук пустой
для моего ума.

В мой мозг впечатались навек
прекрасные слова:
и высших нет, и низших нет —
у всех одни права.

Борясь за радость мирных дней
в снегу, в дыму, в огне,
брат русский, я в атаки шел
с тобою наравне.

Чтоб не стонала вся земля
под вражьим сапогом,
в те дни на языке меча
я говорил с врагом.

Спасибо, брат! Я был юнцом,
ты вел меня в борьбе,
я мужественным стал бойцом
благодаря тебе.

Тебе все эти строки, брат,
мой русский брат. Коль в них
скажу, как совесть мне велит,—
как совесть будет стих!

Вот мой народ. Смотри: идут,
идут за рядом ряд…
Пройдя сквозь тысячи веков,
тебя благодарят.

По Каракумам потечет
шумливая река —
подарок партии земле
на многие века.

В глазах, во взгляде глаз моих,
во всем, чем я богат,
в душе, в стремлениях души —
ты, брат мой, русский брат!

В сознанье, в творческих делах,
в блистанье наших рек
по слову партии встает
священный новый век.

Тебе все эти строки, брат,
мой русский брат. Коль в них
скажу, как совесть мне велит,—
как совесть будет стих!