Александр Гитович - Избранное

Невелик твой ратный подвиг
В ежедневной кутерьме —
По строфе, а то и по две
Сочиняешь ты в уме.
И за это не осудишь —
Запиши, а то забудешь.
Бог один тебе судья.

Тише едешь — дальше будешь!
Эту мысль усвоил я.

Когда тебе в былом
Не поддавались строфы —
Размолвка с ремеслом
Казалась катастрофой.

А ведь была она —
Среди сомнений мрачных —
Наивна и смешна,
Как ссора новобрачных.

Сколько книг лежат и продаются,
И не продаются, а лежат.
Проповедники и правдолюбцы
Разберутся — кто тут виноват.

Все обдумают и все докажут,
А пока, над временем скользя,
Видят правду, да не скоро скажут
Наши осторожные друзья.

Какую-то основу из основ
Мы, очевидно, постигаем с детства:
По памяти досталась нам в наследство
Определенная оценка слов.

Ее младенческую правоту
Любой из нас усвоил не по книгам —
И между генералом и комбригом
Проводим мы особую черту.

Мешок заплечный спину мне натер.
Подъем все круче. Тяжко ноют ноги.
Но я лишь там раскину свой шатер,
Где забывают старьте тревоги.

И не видать конца моей дороги.
Вдали горит пастушеский костер.
Иду на огонек. Пустой простор
Молчит кругом — и не сулит подмоги.

И для чего мне помышлять о ней?
Уже я слышу, как в душе моей
Звенят слова блаженно и упруго.

Уже я радуюсь, что путь далек.
А все-таки сверну на огонек,
Где, может быть, на час найду я друга.

Есть у туристов горные маршруты
Небезопасные. На их пути
Подъемы тяжелы, тропинки круты,
И только храбрый может там пройти.

Но на вершине снежно-серебристой,
Под ветра улюлюканье и свист,
Ты видишь: все-таки они туристы,
А ты — какой ни есть — но альпинист.

Не забывай
На праведном пути

То, что старик Марк Твен
Сказал когда-то:

Ты должен
Слово нужное найти,

А не его
Троюродного брата.

...Теперь, после сотен прочитанных книг,
Учителю честно сказал ученик:
— Мне мало бессонниц и вдохновений,
Мне мало таланта — мне надобен гений.

Когда мне было восемнадцать лет
И я увидел мир его полотен —
С тех пор в искусстве я не беззаботен
И душу мне пронзает жесткий свет.

И я гляжу, как мальчик, вновь и вновь
На этих красок и раздумий пятна —
И половина их мне непонятна,
Как непонятна старая любовь.

Но и тогда, обрушив на меня
Своих могучих замыслов лавину,
Он разве знал, что я наполовину
Их не пойму до нынешнего дня?

Так вот, когда одну из половин —
Я это знаю — создал добрый гений,
Каков же будет смысл моих суждений
О той, второй? Что я решу один?

Нет, я не варвар! Я не посягну
На то, что мне пока еще неясно, —
И если половина мне прекрасна.
Пусть буду я и у второй в плену.

Не тогда ли в музее — навеки и сразу,
В зимний полдень морозный и синий,
Нас пронзило отцовское мужество красок,
Материнская сдержанность линий.

Не тогда ль нас твое полотно полонило —
Благодарных за каждую малость:
Мы видали, как вечная женственность мир
Из мужского ребра создавалась.

Но не думали мы про библейские ребра,
Просто нас — до плиты до могильной —
Научил ты, что сила становится доброй
И что нежность становится сильной.

Читатель мой! Ты снова обнаружен,
Как истинный ценитель. Мы должны
Пойти вдвоем, взглянуть на «Нищий ужин
На руки мужа и глаза жены.

И ты поймешь — сын трудового класса,
Что старую клеенку на столе
Сжимают руки самого Пикассо,
Натруженные в страшном ремесле.

А тот,
Кто в искусстве своем постоянен,

Кто дерзок в раздумьях
И ереси прочей, —

Его никогда
Нe боялся крестьянин,

Его никогда
Не боялся рабочий.

Боялись его
Короли и вельможи,

Боялись попы,
Затвердившие святцы.

И если подумать,
То — господи боже! —

Его кое-где
И поныне боятся.

Нет времени, чтоб жить обидой
И обсуждать житье-бытье.

Вся жизнь его была корридой,
Весь мир — свидетелем ее.

Честолюбивое изгнанье
Не прерывало вечный бой
Под солнцем трех его Испании
И той — единственной, одной.

И сквозь слепящее столетье
Он на быка гладит в упор
Никем и никогда на свете
Не побежденный матадор.

В разноцветном лесу, в воскресенье,
Молодежь разжигает костер,
И неведомо ей опасенье,
Что безумный художник — хитер.

Только старость почувствует это,
И уже не обмануты мы
Бурным праздником красок и света
Этим пиром во время чумы.

Вместивший стыд и срам
Условных зуботычин —
Искусства старый храм
Вполне реалистичен.

Но не боясь угроз,
На окнах — ради ссоры —
Нарисовал мороз
Абстрактные узоры.

Отчетливо-твердо
Представилось мне:
Такому бы черту
На добром коне
Лететь в бездорожье
Навстречу врагу.

А проседь похожа
На бурку в пургу.

Как эти злые краски хороши:
Там боль и гнев лежат у изголовья,
И проступает — сквозь болезнь души
Улыбка плотоядного здоровья.

Уж если говорить о переводах,
Которым отдал я немало лет,
То этот труд — как всякий труд — не отдых,
Но я о нем не сожалею, нет!

Он был моей свободою и волей,
Моею добровольною тюрьмой,
Моим блаженством и моею болью —
Сердечной болью, а не головной.

Пытаясь современными словами
Перевести восточный старый стих,
Я как бы видел древними глазами
Тревогу современников своих.

И так я сжился с опытом столетий,
Что, глядя на почтенных стариков,
Невольно думалось: ведь это дети —
Я старше их на столько-то веков!