Константин Ваншенкин - Прикосновенье

Печально сжала пухлый рот,
Глаза наполнила слезами:
— Я не люблю таких острот,
Вот так мы все и портим сами…

— Каких острот? Не будь смешной!..
— О! Ты считаешь, это малость? —
Но говорила не со мной,
А словно бы в кино снималась.

Я все упорствовал: — Позволь!..
Отрезала: — Не место спорам! —
Как прима, что играла роль,
А я случайным был партнером.

Я прошу у Вас давно:
После часа
Разрешите к Вам в окно
Постучаться.

Травы зыблются светло.
Что Вам снится?..

Постучаться к Вам в стекло,
Как синица

Или дождик ноготком
По карнизу.

Только дайте мне тайком
Вашу визу, —

Встречным сдержанным кивком,
Взором — книзу.

Опять эта память взлетает, как птица —
Размолвки забыты, обиды не в счет.
Пусть я виноват, но ведь, как говорится,
Повинную голову меч не сечет.

Ах, как эта память светла и крылата.
Но если правдивым и вправду почет,
Я вам признаюсь, что любил вас когда-то, —
Повинную голову меч не сечет.

Былое вдали проступает все резче,
И снова рассвет вдоль заборов течет.
Осталось сказать, что люблю вас, как прежде,
Повинную голову меч не сечет.

Но только боюсь, это будет словами
И в сторону попусту нас отвлечет.
Поэтому молча стою перед вами, —
Повинную голову меч не сечет.

Вдалеке от дома в добрый час
Вспомним тех, кто вспоминает нас,
А еще, коли достанет сил,
Позабудем тех, кто нас забыл.

Не умолкли в мире трубы,
Не окончены труды.
И скажу, что ваши губы
Недостаточно тверды

Для того, чтобы, ликуя,
Песни петь среди ветров.
А еще — для поцелуя.
А еще — для жестких слов.

Сидела она в уголке,
Где ходики чутко стучали,
И книгу держала в руке
С закладкою в самом начале.

И весь ее ласковый вид,
Приятный внезапному взору,
Уютен и так домовит
Был в ту неуютную пору.

Не раз над ручьями потом
Я шел к ней по доскам настила.
Когда поднимался я в дом,
Предательски сердце частило.

И сквозь поредевший туман
Глаза ее влажно сияли.
А мне попадался роман
С закладкою в самом начале.

Я помню тот двор и крыльцо,
Но дом не нашел бы я снова.
Я помню тот взгляд и лицо,
Однако не помню ни слова.

Хрустящая ночью весна,
И долгого дня измененье,
Тот город, и я, и она —
Все словно в ином измеренье.

Сомненья, и даже обман,
И снова надежды ночами —
Весь наш неудачный роман
С закладкою в самом начале.

Мой соперник был худ и сутул,
Раздражал меня также походкою.
Я сапог свой поставил на стул
И протер его желтой бархоткою.

Посмотрел в заоконную тьму,
Где снежок загорался под фарами,
И обоим — и ей и ему —
Предложил прогуляться бульварами

Он ответил: «Ступайте вдвоем,
Я здесь что-нибудь лучше поделаю…
И она мне кивнула: «Пойдем»
И мы вышли на улицу белую.

Я по городу с ней проходил,
Не сумев оценить положение:
Я решил, что уже победил…
Я уже потерпел поражение.

Я шел к тебе с таким букетом,
Его подняв над миром ввысь,
Что молодые пчелы следом,
Ошеломленные, вились.

Ступая тапочками звонко,
Зажав замурзанный платок,
Шла незнакомая девчонка
И ныла: — Дядя, дай цветок!..

И на глаза довольной паре
Потом попался мой букет.
Простите, где вы покупали?
Какая прелесть этот цвет!..

Спросила встречная старуха:
— Им георгины не родня?..
И чей-то вздох коснулся слуха:
— А ведь и ты любил меня…

Весна мокрой тряпкой снега уже стерла,
Лишь в чащах они залегли.
На голых пространствах зеленые сверла
Дырявят поверхность земли.

На самом ходу, посреди тротуара,
Мешая прохожим пройти,
Весной, как войной, оглушенная пара
Не в силах расстаться в пути.

Мы пишем стихи, рассуждаем, пророчим.
Бумага под словом горит.
Толкуем о жизни… А жизнь, между прочим,
Сама о себе говорит.

Легко наездница гарцует,
И конь пускается в полет,
И так под музыку танцует,
Что странно, как он не поет.

Мы за живой стоим стеною,
Тебя я за руку держу
И потихонечку, спиною,
С тобой от круга отхожу.

Реши, куда пойти нам проще —
Вдоль тротуара иль тропы.
Что скроет нас надежней — роща
Иль движущийся лес толпы?

Набирает силу лист.
Я маршрут себе намечу.
Сколько ранних женских лиц
Попадается навстречу.

На троллейбус, на метро
Накатила дымка эта.
Вон их сколько намело —
Словно вишенного цвета.

Сколько свежих женских лиц
Чистым утром на припеке.
И какой-то старый лис,
Промелькнувший в их потоке.

Все было стойким зноем залито,
К утру не охлаждался дом.
Нам сдали комнату лишь на лето.
Найдем ли что-нибудь потом?

Заката длительное зарево
В окошках множило огни.
На дачу выбрались хозяева.
Вот и остались мы одни.

Твое зардевшееся личико,
И рассудительность в речах,
И от девического лифчика
Полоски на твоих плечах.

«Куда пойти? Что сделать?» — не решу я.
Стою, фуражку сдвинув набекрень.
Неистовствуя, мучаясь, бушуя,
Из-за заборов ломится сирень.

Природа зазевается немного,
И в тот же миг свободно и легко
Сирень, кипя, прольется на дорогу,
Как через край кастрюли — молоко.

И все заполнит чадом лиловатым…
Нет! Я не то сравнение нашел, —
Она с громовым яростным раскатом
Хлестнет как в бурю волны через мол.

Тих городок по имени Барятинск,
Закутался садами до бровей.
Трещат заборы, сдерживая натиск
Тяжелых, перепутанных ветвей.

Хрустит сирень, тоскует и теснится, —
И тоже тесно сердцу моему, —
Сопротивляясь, медленно кренится
И тонет мир в сиреневом дыму…

Стволы за окошком белёсы,
Едва проступают из мглы.
Но это совсем не березы,
А яблонь беленых стволы.

И кто-то у самого дома
Смеется среди темноты.
И песенка эта знакома —
Поешь ее только не ты.

Дорогая,
Помнишь ты, как в метельной ночи,
Догорая,
Дышат угли живые в печи?

А снаружи,
Если к стеклам приникнуть тесней,
В мире стужи
Видно клочья летящих теней.

До рассвета
Без лопаты за дверь не ступи!
Будто где-то
В белой хатке средь белой степи.

Временами
В кухне дужкою звякнет ведро.
То под нами
Осторожно проводят метро.

Полквартала,
Даже меньше — и вот он, Арбат.
Ты устала?
А за окнами хлопья свистят.

Будь же прочен,
Старый дом средь ревущих ветров.
(Между прочим,
Это, в сущности, первый наш кров.)

Звон метели.
Да от печки, что стихла во сне,
Еле-еле
Зыбкий отсвет дрожит на стене.