Григорий Ширман - Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

Нынче звезды отлетают.
От их крыльев шум и тьма.
Ветер выпалил в их стаю
Из-за млечного холма.

Осень той охоте имя,
Лес той кровью покорен.
Журавлями золотыми
Потянулся Орион.

Я ж к земле раздетой крепче
Прирастаю в этот час.
Тишина стихами шепчет
Непонятный скучный сказ.

А рука слюной чернильной,
Как безумная, течет..
Там в висках, где строк плавильня,
Октября хохочет черт.

Никто так звезды не воспел,
Никто их так не переслушал.
Зато в брильянтовой их оспе
О зори чешется душа.

Под коркой сумерек везде
Гноится золото и радий.
Сегодня новое созвездье
Душа вечерняя родит.

И на земле ничем ту рябь,
Жарчайшей лаской не разгладишь.
За то, что, с шайкой звезд халтуря,
Поэт, как водку, жарил тишь…

Есть в творчестве какая-то стыдливость.
Резец горит и щурится в руке.
Форм истины душа не в силах вывесгь
В бушующем телесном дневнике.

Две раковины – звуки для улиток.
А щели глаз – рожают… Вот пойми.
Страница черной плотью слов облита.
Из выступов и углублений мир.

А тот чудак, кто всё собой наполнил,
Кто штопором змеи вино открыл, –
Он спрятался за клавишами молний…
И в копны солнц – голодные миры.

Крылом теплейшим вас, страницы,
В навозе зорь я распекал.
Змеею вылезла, лоснится,
Из скорлупы пера строка.

Куда ползет, кого затронет
Двойного слова язычок?
Не на мои ли же ладони
Сладчайшим ядом истечет?

Венки угасших вакханалий
На челюсть Колизея – Рим…
Из лунного ребра, слыхали, –
Мы новых женщин сотворим.

Где вы, любители где наши,
Актеры сцен, без стен и кровель?
Слыхали, – звезды персонажи,
А ветер – вечный Мефистофель…

Уж год седьмой кипит планета
От Ленинских огнистых глаз.
И кровь стекло разбила света,
Златою ртутью пролилась.

И звездных шариков на небе
Живые лужицы дрожат.
Какой волшебный жуткий жребий –
Быть алым лезвием ножа.

И перекусывать железом,
И жаром сказки пережечь,
И в смех над собственным порезом
Чело поднять, как знамя плеч.

Трубит закат в луну баранью,
Трубит в священный желтый рог,
Родятся звезды, режут гранью,
И сам от звезд я весь продрог.

Трубит закат, и побагровел
Он весь от силы золотой.
И по моей зажженной крови
Клубится ярость силы той.

Трубит закат. Он день зарезал,
Заклал, как белого козла.
Был нож жреца не из железа,
То песнь моя, как нож, была.

Звездами всеми ночь свистела,
Ладью луны подбросил вал,
И золотой десницей тела
Кишки души я разорвал.

Я золотые вырвал струны
Из нежной ткани золотой.
И я упился златорунной
Былого счастья красотой.

И в жизни сон того событья
Был там на дальнем берегу.
И не могу с тех пор любить я,
А только петь любовь могу.

Рук крылами грусть вплетая,
Сердцем бьюсь в твое окно.
Ты ж. как арфа золотая,
Струны с головы до ног.

За окном горбатый вечер
С папироскою звезды.
Он покоем синим лечит
От любви и от беды.

Мне ж гроза в покое синем.
Снег. Страницы занесло.
Гаснет молния и стынет
Черными цепями слов.

Пугал изменниц в замке ветхом.
Как в медь, в затишье бил во мгле.
Служил и страусом-ландскнехтом,
И кардиналом Ришелье.

В тряпье столетий одевался,
Влюблялся в запах женских тел.
И шаг не шаг, а вроде вальса,
И от недобрых дел худел.

Писал на коже человечьей,
Мочил перо в чернилах вен,
И не один багряный вечер
Им был художник вдохновен.

И где-нибудь в ночной таверне
Плясал пропащий и хмельной
И всё мистичней, суеверней
Стучал незримой тишиной.

И тишина явилась трезвым,
На лед сиянье пролила.
И плыл трезвон по синим безднам,
Трезвон неслыханного зла.

Здесь лишь пляшут свет и тени,
Человечий лес поет.
На других мирах – сомненье…
Почему ж такой бойкот?

Верю, верю, что мильоны
Золотых живых планет
Крыты пламенем зеленым
Стеарина зим и лет.

Где-то там в лучистом храме
Так же гадости творят,
Что за сизыми горами
Вспыхивает стыд-заря.

И еще глупейшим бедам
На съеденье разум дан.
Ну, а если там неведом
Дант, да-Винчи, Маркс, Коран?..

И в шелках лучей крученых
Там звездой шуршит земля,
И про нас умы ученых
Там сомненья шевелят.

В закатный час, глухой и поздний,
И на гнилом земном лице
Слоистых сумерек оползни, –
Воспоминают о конце.

И синий пар – из новых трещин,
И звездно лава брызжет уж,
И жарче женщина трепещет,
И сеет искреннее муж.

И хмель слонами топчет горе,
И дивный сон слепит глаза.
И где-то там, на косогоре,
Последний сок сосет лоза…

И в час великой перемены
Встают и Зевс, и Ра, и Фу.
И ангелит поэт священный
Свою чертовскую строфу.

И миндаля, и древ Иуды
Горбы лиловые ползут.
И волн синеющие груды
Ревут и топчутся внизу.

И, юбки пены задирая
До золотых от зорь колен,
Несут дары земного рая,
К утесам смуглым лезут в плен.

А там вдали Апрель в долине
Татаркам шепчет о любви
И змейкой розовых глициний
Сердца и хижины обвил.

Пути, пути, пути давай нам,
Скажи, куда идти вперед.
Так голосом необычайным
Толпа в столетиях орет.

И, как жезлы, вздымают посох
Нетерпеливые вожди.
Три трупа виснут на вопросах:
Еще немного подожди.

Напрасен труд лихих стараний…
Есть путь один, и нет святей
Того пути. Он свят и странен.
Тот вечный путь: искать путей.

Режиссер земли, в тоске ты,
Покоренный небосвод.
Облаков своих макеты
Не менял который год.

Всё из той же рыжей пакли.
Зори жгут и не дожгут.
Чешуей златой не так ли
Там в веках твой звездный пруд?

Этот вечер – Мефистофель,
В черный бархат влитый так.
Не о старой катастрофе ль
Звезд белком вещает мрак?

А ночного сада хохот,
Вьюги женский визг и бред…
Повторяется неплохо
Хаос, жизни вечный дед.

Звезд дырявый купол.
Ветер наш не глуп,
Он луну закутал
В облачный тулуп.

Ночь он с ней несется,
Нежит ей плечо,
Любит больше солнца,
Любит горячо.

Снежный лоб поэта
Чует ту любовь,
Мостиком над Летой
Перекинул бровь.

Рифма ловит мысли
На крючок стальной,
Звездами повисли,
Блещут чешуей.