Григорий Ширман - Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

В трепещущих звездных очах
Я сердце купал вечерами.
И день угасал, как очаг,
И золото стыло на раме.

Молчал у окна я и ждал.
Тобой я горел одиноко.
И вместе любовь и вражда
Взглянули из вспыхнувших окон.

И поездом черным толпа
По рельсам катилась панелей.
А я свое сердце купал,
И звезды о сердце звенели.

В студеных бешеных закатах
Я сердца челн не сберегал.
Поныне снятся плеч покатых
Все в пене кружев берега.

И вновь зовут, зовут туда же,
Где без крушения не плыть.
И сердце кровью густо мажет
Любви серебряную нить.

И я опять, как встарь, послушен
И в зыбь опасную плыву.
Но бьются звезды что-то глуше
И чаще падают в траву.

Звезды сердце обхохочут,
Слягу раненый в кровать.

Так борцы столетий… Все мы
И сейчас не таковы ль?
Взвейся, черный дым поэмы,
Гнись, могильников ковыль…

Тебе безмолвному и злому,
Огня пера чернильный дым.
Колеса растерявший омут,
Не мною первым ты любим.

Над крыльями ночей глумясь,
Дни зорь натягивали шины.
Убито водяное мясо
Зеленой бронзой тишины.

В ущельях розовых, в мозгу лишь,
Где сера, фосфор и мечты, –
Огонь водою караулишь,
Чертями слова пляшешь ты.

Закат, и дыханье свободней,
И вечер из синей волны
На удочке тоненькой поднял
Упругую рыбку луны.

И в синюю душу стучится
Прохладным крылом ветерок.
И страсть завывает волчицей,
Блестит огоньками дорог.

И в старые, старые песни
Пиявки впились моих уст,
Что в мире нет часа прелестней,
Миров когда слышится хруст.

Ты первый двигатель бессменный,
Ты зерна времени в простор.
И в голубой груди вселенной
Поет и светит твой мотор.

И звездно щелкают затворы,
И луны кольцами висят.
Запамятовал раз который
Вхожу в твой синий-синий сад.

И никакого рубежа нет.
Не шар, не куб и не квадрат.
Твоих пропеллеров жужжаньем
Ночные листья говорят.

И в бездну песни ты толкаешь,
И уши в наковальни – ты.
Ты в бурях, тишина, такая ж,
Как в млечных зыбях высоты.

Из окон синих вновь нахлынул
Знакомой тишины поток,
И снова кинул на вершину,
И в бездну пенную увлек.

И золотой покой разрушил,
Как этот шутовской закат.
И вынул глаз живые души
И показал им синий ад.

И убежал, как сон от яви,
И в шуме спрятался дневном.
И над столом певца оставил
С висками, раненными сном.

Есть люди-раки, все назад,
Назад в слащавый мрак болотца.
А время им слепит глаза
И вдаль на всех парах несется.

Есть люди-камни, все стоят,
Лежат на зное и ни шагу.
А время ронит мед и яд
И вскачь бежит, кусая шпагу.

Есть люди-люди. Все ползут,
Плывут за веком на буксире,
Не любят буйную грозу,
А чают мир в подлунном мире.

Есть люди-птицы. Все вперед…
И сзади их в столетьях где-то
Плетется время, чуть ползет…
На людях тех летит планета.

Смерть, тишина, бунтовщица.
Черным вихрем анархии вей.
Я хочу, тишина, изловчиться
Двинуть рощу твою с кулаками ветвей.

Звезды, вечно шумящие там,
Я опутаю змейками строчек.
Метеоры я нищим раздам,
А с планетами буду еще покороче.

Закружу, запущу тишиной,
Шутов суд, как безумие, древний.
Голубою метелью ночной
Занесу города и деревни.

В черном планеты, в вуалях ночей
Зори тел их сквозят воспаленно.
Оттого, что их кровушка солнц горячей
И по жилам плясать научилась с пеленок.

Внимает шумам композитор,
Художник щиплет пестрый свет,
И ловит зодчий свод сердитый,
И речь базарную – поэт.

И в смуглый загорелый вечер –
Симфонию, Мадонну, храм…
И камни дикие словечек
Поэт на нитках строк собрал.

И на изгиб страницы пухлой
Колье он весит для тепла,
Чтоб жизнь жемчужин не потухла,
Чтоб вечность их не умерла.

У тишины дворцы и храмы
Из мрамора сквозного льда.
Два полюса молчат упрямо,
И там вода, как сталь, тверда.

Когда-то был иной там климат,
Жила иная тишина,
И наготой неопалимой
Тысячелетья жгла весна.

Повязкой бедренною тропик
Влюбленно близко облегал.
Бывало, мамонта торопит
На ложе в синие луга.

Еще была тогда живая
Звезды полярной голова.
Истому страсти навевая,
Ее улыбкой мрак кивал.

И отвечало ей живое.
И мертвое внимало ей.
Теперь в века неслышно воет
И шлет проклятья в мир теней.

Давно ее бокальчик выпит,
Блестит хрустальной пустотой…
Так смотрит где-то на Египет
Зрачок Изиды золотой.

В тесноте на площадке трамвая,
У прибоя зари среди вилл,
И на лекции мудрой зевая, –
Образ, только тебя я ловил.

Оттого, что лишь ты удобренье
Белозему в бумажных холмах,
Где перо, плуг и конь песнопенья,
Чует молний творения взмах.

Из Америки тракторы лезут.
Русь за бедра хватают и вглубь…
Не перо, – африканское нужно железо
Белым бедрам страниц, всем кричащим: голубь.

От разговора колоколен
Земля звенит тайгой.
Блажен, кто богомолен,
За то, что он слепой.

А я любитель острого.
Блаженство пресно мне.
Ищу я пряность острова
В неведомой стране.

Пора тайгу рубить морозную,
Пора на тьму пустить восток.
О ночь, о камни звездные
Точу я пилы строк.

Иные звоны во вселенной.
О кости тьмы лучи звенят.
А мачты радио, антенны
Планету мчат под флагом дня.

Полями, человечьим пухом
Влюбилась в золото земля.
За веком век закатом бухал
И в огненном плаще гулял.

Крыжовник глаз на пир вороний,
Как виноград, несли, смеясь…
Вот в крест впрягли, века хоронит
Во тьме грядущей света князь.

Один не знает, что хрусталь
Он сам и тихо, тихо светит.
Другой над спинами столетий
Копье закидывает вдаль.

Вот пляшут женщины… На блюдах
Подносят головы, цветы…
То губы золотые всюду,
Земли багряный рыцарь, – ты.

О, сколько их прошло доселе
По тайным камерам земли.
Мильоны Гамлетов, Офелий,
Мильоны Макбетов прошли.

То кровью, мясом человечьим
Земная вспенивалась зыбь.
Чудак-эфир увековечил
На коже ночи эту сыпь.

Горят и валятся кусками,
И кто-то в мире одинок,
И не лежит на месте камень,
И льется молнии клинок.