Вероника Долина - Стихи и песни

Под ветром грозовым дрожа,
Ладони лодочкой держа,
Я — глухо, я — тревожно…
А если будет все нельзя,
Но вот однажды все нельзя —
То можно, если все нельзя,
Лишь это будет можно?
По гладкой наледи скользя,
От детской робости дерзя,
Я — путано, я — сложно…
А если будет все нельзя,
Определенно все нельзя —
То можно, если все нельзя,
Пусть это будет можно?
Я в затрапезном, я в бреду,
Не о любезном речь веду —
О том, что непреложно.
Ведь, если будет все нельзя —
Не может быть, чтоб все нельзя —
А все же, если все нельзя,
Пусть это будет можно.

Подыми забрало
И шагай за гробом,
Чтоб тебя пробрало
Мёртвенным ознобом.

Это уж не шутки,
Не игра в герои.
Опустили дудки,
Не трубят герольды.

Что теперь настои,
Зелья травяные?
Завтра дождик смоет
Пятна кровяные.

Через год, не позже,
Проржавеют латы…
Менестрели сложат
Длинные баллады…

Да и ты поляжешь,
Как герой вчерашний,
Если день настанет
И хмельной, и страшный.

Не успеешь охнуть,
Не успеешь крикнуть.
Будет роза сохнуть,
А хотела — вспыхнуть!

Пожалей, стрела, оленя,
Пожалей стрелу, охотник,
Пожалей стрелка, дубрава,
Пожалей, любовь, меня.

Не бери стрелка, истома,
Не пыли его, дорога,
Не студи его, водица,
Не пытай, любовь, меня.

Пощади, огонь, поленья,
Пожалей стрелу, охотник,
Не кали ее, не надо,
На оленя не готовь.

Пожалей, стрела, оленя,
Пожалей стрелу, охотник,
Пожалей стрелка, дубрава,
Пожалей меня, любовь.

Полгода нет Высоцкого.
Его полёт высок.
Пощупаю висок себе —
Пульсирует висок.
Собранья многотомные
Нетронуты в углу,
И тяжесть многотонная
Клонит меня к столу.

Не обморочно-синее
Сиянье в небесах,
А облачное, зимнее
Стоит в его глазах.
Как на море Балтийское
Осколки янтаря —
Так я б пошла разыскивать
Осколки января…

Покуда свечка теплится
На самом уголке —
Не терпится, не терпится
Горячечной строке.
Жемчужная, ненужная
Страна недалека —
Когда родится вьюжная,
Метельная строка!

Недолга ласка царская.
Но средь ночей и дней
Горит строка январская
Все жарче, все ясней.
Трудись, рука, просись, рука!
К огню тянись, рука!
Родись, строка российская,
Мятежная строка!
Родись, строка российская,
Мятежная строка.
Родись, строка российская, мятежная…

Поль Мориа, уймите скрипки!
К чему нагрузки?
Его натруженные хрипы —
Не по-французски.

Пока строка как уголь жжётся —
Пластинка трётся.
Пусть помолчит, побережётся —
Не то сорвётся.

Всадник утренний проскачет,
Близкой боли не тая,
Чья-то женщина заплачет,
Вероятно, не твоя.

Лик печальный, голос дальний —
До небес подать рукой.
До свиданья, до свиданья,
До свиданья, дорогой.

А кто-то Гамлета играет,
Над кем не каплет.
И новый Гамлет умирает —
Прощайте, Гамлет!

Но вот и публика стихает,
Как будто чует.
Пусть помолчит, не выдыхает —
Его минует.

По таганским венам узким
Изливается Москва.
А вдова с лицом французским —
Будет много лет жива.

Вон газетчик иностранный
Дико крутит головой.
Кто-то странный, кто-то пьяный,
Кто-то сам — полуживой.

Усни спокойно, мой сыночек, —
Никто не плачет.
О, этот мир для одиночек
Так много значит!

Переулочек глубокий —
Нету близкого лица.
Одинокий, одинокий,
Одинокий — до конца.

Помилуй, Боже, стариков,
Их головы и руки!
Мне слышен стук их башмаков
На мостовых разлуки.

Помилуй, Боже, стариков,
Их шавок, Васек, мосек…
Пучок петрушки, и морковь,
И дырочки авосек.

Прости им злые языки
И слабые сосуды,
И звук разбитой на куски
Фарфоровой посуды.

И пожелтевшие листки
Забытого романа,
И золотые корешки
Мюссе и Мопассана.

Ветхи, как сами старики,
Немодны их одежды.
Их каблуки, их парики —
Как признаки надежды.

На них не ляжет пыль веков,
Они не из таковских.
Помилуй, Боже, стариков!
Помилуй, Боже, стариков…
Особенно — московских.

Помню свечку, помню ёлку.
Я гляжу на ёлку в щёлку.
Помню, помню волшебство:
Детство. Ёлка. Рождество.

За окошком тишина,
И деревья, и луна.
Добрый, милый ангелок!
У камина — мой чулок.

Спят собачки. Спят овечки.
Меркнут звёзды, гаснут свечки.
Милый, добрый ангелок!
Брось монетку в мой чулок…

Помню, как-то ездили в Конаково,
странно как-то ездили, бестолково,
я не то чтобы была лишним грузом,
но не так с гитарой шла, сколько с пузом.

Помню, вьюга хлопьями в нас кидала,
а публика нам хлопала, поджидала,
пели мы отчаянно, как туристы,
гитаристы, чайники, юмористы.

Не для обобщения эта форма,
больше приключения, чем прокорма,
в именах и отчествах сельских клубов,
в маленьких сообществах книголюбов.

Вьюги конаковские, буги-вуги,
чудаки московские — мои други,
никого подавно так не любила,
самого заглавного не забыла.

Помню, как-то ездили в Конаково,
славно как-то ездили, бестолково,
я на пальцы стылые слабо дую —
Господи, прости меня, молодую.

Пора тебе браться за дело —
вот вода, вот хорошее сито,
ты всем уже надоела,
доморощенная Карменсита,

ты уже не молодая,
чтоб петь про цыганские страсти,
никакая ты не золотая,
ты вообще неизвестной масти.

Задетая за живое,
пройду по лезвию все же,
и вслед мне посмотрят двое —
постарше и помоложе,

а что говорить про дело —
об этом разные толки,
а я бы давно продела
себя сквозь ушко иголки.

Поэт — у древа времени отросток.
Несчастный, но заносчивый подросток.
Обиженный, но гордый старичок.
Коры кусок, и ветка, и сучок.

Поэт — у древа времени садовник.
Босой, как нищий, важный, как сановник,
Носящий на груди свою беду,
Просяший "подожди" свою звезду…

Поэт — у древа времени воитель.
Чужой и тощей почвы освоитель.
Поэту поклонялись племена,
Поэту покорялись времена.

Стоит к стволу спиною, отчуждённый.
Уже приговоренный, осужденный.
Сейчас его повесят на суку!
Вот так оно и было на веку.

Премудрое дитя, худой подросток!
Усохшего ствола тугой отросток…
Судьба твоя кромешна, краток путь.
И все-таки, поэт, у древа — будь!

Поэт — у древа времени отросток.
Несчастный, но заносчивый подросток.
Обиженный, но гордый старичок.
Кора, листва, садовник… Дурачок!