Юрий Нестеренко - Стихи (2)

Бьет колокол, сзывая мир и клир
Восславить Бога.
Достигнет ли их голос сквозь эфир
Его чертога?

Услышит ли Он этих, что во мгле,
В грязи и прахе
Ему мольбы возносят на земле
В смятенном страхе —

Чтоб после, кинув в кружку четвертак,
Как знак издевки,
Пойти из храма прямиком в кабак,
К гулящей девке?

Что их слова? Лишь вызубренный стих,
Твердимый снова,
Когда так мало действует на них
Святое Слово!

Ты, Господи, пошел за них на крест —
Они и рады,
Не помня, что еще довольно мест
В геенне ада.

Нет дела им до ангельской трубы
И горней славы,
Слабы Твои неверные рабы,
Слабы, лукавы.

Пастух ушел к небесному Отцу —
Что будет с паствой?
И волк уже нацелил на овцу
Оскал клыкастый,

Крадется тихо, и огни зрачков
Еще неярки…
Чтоб уберечь овечек от волков,
Нужны овчарки.

Мы — псы Твои, и страшен наш укус
Волкам порока.
Ты заповедал нам любовь, Исус.
Любовь жестока.

Овца бежит, не видя волчьих глаз —
Угроз весомых,
И псам кусать приходится подчас
Своих пасомых.

Спасая погрязающих во зле,
Должны мы грозно
Напоминать об аде на земле,
Там — будет поздно.

Мы — псы Твои. Да будет на века
Святая воля.
Но, Господи, Ты знаешь, как тяжка
Такая доля!

Пусть даже я узрю Небесный Град
За смертным часом
Мне не забыть, как пахнет каземат
Горелым мясом,

Как, раскаленные до красноты,
Рвут кожу клещи,
Как поминутно щелкают кнуты —
Все хлеще, хлеще…

Как кость хрустит, как кровь течет в пазах,
Стекая с пики…
И ненависть, и ненависть в глазах…
И эти крики…

И хочется нарушить палачам
Их счет ударов,
И я не сплю часами по ночам,
Боясь кошмаров.

Но я и впредь снесу все то, что снес
Во имя долга.
В конце концов, не понапрасну пес
Похож на волка.

Ничего не помню… Все в тумане…
Все закрыто красной пеленой…
Человеколюбцы-христиане,
Что ж вы, люди, сделали со мной?

Жизнь и радость так вам неугодны!
В проповедях ваших — смерть и ад…
Я — в цепях. А сами вы свободны?
Весь ваш мир — ужель не каземат?

Беспощадность ваших приговоров
Не в одних решениях судов —
В тяжких сводах каменных соборов,
В душных стенах ваших городов…

На фронтонах скалятся химеры,
На картинах — муки, Страшный Суд…
Только вряд ли эти все примеры
Вас от страха вашего спасут.

Дух свободы в вашем мире лишний,
Вы повсюду сунете свой нос.
«Возлюбите ближнего» — и ближний
Настрочит немедленно донос.

Помню рвущий горло крик: «Не надо!»
А потом — паденье в темноту…
Разве можно ждать от вас пощады?
Даже бог у вас прибит к кресту!

Зачитали с важностью чиновной
Матерьялы дела и статью.
«Признаешь ли ты себя виновной?»
Признаю, убийцы, признаю!

Я виновна в том, что, скинув платье,
Упивалась танцем под луной,
Что угрозы ваши и проклятья
Не имели власти надо мной.

Что, терзаясь помыслом нечистым,
В красоте вы увидали срам
И за это отдали плечистым
Пыточных ремесел мастерам.

Что ж — добились вы, чего хотели!
Не смутят греховные мечты!
В этом изуродованном теле
Не осталось больше красоты.

А еще виновна, что имела
Знания о свойствах разных трав,
И лечить поэтому умела
Лучше, чем соседский костоправ.

Что ж — теперь он может все недуги
Вновь кровопусканием лечить,
Ведь тому, что знала я, в округе
Некому и некого учить.

Что, не все еще? Еще, как видно,
Мало доказательств для огня?
Признаю ли, что лишил бесстыдно
Сатана невинности меня?

Что ж — коль это будет вам полезным,
Признаю и этот грех сполна,
Ибо тот палач с прутом железным —
В самом деле, чем не сатана?

Так же, как больному нужен врач,
Обществу необходим палач.
Общество, однако, нипочем
Не желает знаться с палачом.

Уважаем в обществе солдат —
Палачу он, видимо, не брат,
Даже благородный дворянин
Почитает свой военный чин.

Только тот, кого убил солдат,
Разве ж был хоть в чем-то виноват?
Пусть он из чужой страны, но он
Соблюдал своей страны закон.

Я ж тружусь, преступников казня –
Чем солдат достойнее меня?
И к тому ж — решаю-то не я,
Следствие решает и судья.

Я с врачом сравнился сгоряча —
Я лишь инструмент в руке врача.
Кнут и дыбу с кольцами оков
Изобрел не я — закон таков.

Завтра девка кончит жизнь в огне.
Прав ли приговор — судить не мне,
Но ее послушать смертный вой
Вы сойдетесь радостной толпой.

Будете кричать, ее дразня —
Чем вы лучше, собственно, меня?
У меня весьма нелегкий труд!
Да, по службе я бываю крут,

Но по жизни — вовсе не злодей!
У меня же все, как у людей:
Теплый дом, любимая жена…
Но порой дичится и она.

Дома не использую плетей,
Никогда не бью своих детей,
Но и дети — чувствую, хоть плачь! —
Недовольны, что отец — палач.

Отчего вы все, понять хочу,
Так несправедливы к палачу?

2000

Гиблая пустыня — ни конца, ни кpая.
Общая святыня — мать-земля сыpая.
Топи да болота, степи да чащобы,
Хpамов позолота, а вокpуг — тpущобы.

Завывает вьюга, гонит снег по кpугу…
Коpотка кольчуга на спине у дpуга!
Глушь да буеpаки, воpовство да дpаки,
Да сpамные вpаки вечеpом в баpаке.

Пpем с мольбой о чуде пpямиком в тpясину.
Каждому Иуде — личную осину!
Каждому кумиpу возжигаем свечки,
Да гpозимся миpу встать с холодной печки:

Вот подымем знамя да пpойдем с боями,
Тем же, кто не с нами, гнить в зловонной яме!
Вытопчем доpогу к вашему поpогу,
Пусть идем не в ногу, но зато нас много.

Пыл наш не умерить, рвемся в бой отважно,
Главное — чтоб верить, а во что, неважно.
Не считаем трупы, не боимся мести,
Ничего, что глупо, главное, что вместе!

Пить — так до упаду, мордой в грязь с размаху,
Нету с нами сладу, во нагнали страху!
Все кругом поруша, перед образами
Изливаем душу пьяными слезами.

Нас видать по pоже, выpосших без нянек,
Нам свой кнут доpоже, чем замоpский пpяник.
Мы в гробу видали ихние конфетки!
Будем жить и дале в клетке, как и предки.

Нам все пеpемены — как седло коpове,
Гpязи по колено, да по пояс кpови.
Завывает вьюга, свиpипеет стужа,
Ничего, что туго — может быть и хуже.

На таком морозе к черту все приличья!
По уши в навозе веруем в величье.
Кто кого замучит на лесоповале?
Нас ничто не учит, мы на всех плевали.

Нас любая гадость может распотешить,
В нас — добро и святость! Тех, кто спорит — вешать!
Нищая лачуга стынет под сугробом,
Завывает вьюга, как вдова над гробом…

1995

Ворон в клетке каркает зловеще.
Принц гоняет мух эфесом шпаги.
Королева-мать пакует вещи.
Генерал-фельдмаршал жжет бумаги.

Мебель, статуи, ковры, картины —
Бросить все! — какой удар по нервам!
Все из-за гофмаршала, скотины:
Клялся умереть, а смылся первым!

Королева-мать кряхтит с натуги:
Где теперь ливреи-позументы?
Во дворце — ни стражи, ни прислуги,
Только ветер кружит документы.

В сапогах на королевском ложе
Лейб-гусар с похмелья отдыхает.
Он следит за королевой лежа,
Стряхивает пепел и чихает.

«Что, мадам, не велико уменье
В наши времена стать ближе трону?
Я вот, например, спустил именье,
Ну а вы — профукали корону.»

Крыса пробежала по паркету.
Латы притаились в полумраке.
В галерее хмурятся портреты:
Генералы, рыцари, вояки…

Тот в мундире, тот закован в панцирь,
В жизни был тюфяк, а здесь — отважен…
Ворон в клетке — натуральный канцлер:
Точно так же стар, и глуп, и важен.

Принц, худой болезненный подросток,
Смотрит на портреты генералов.
Вырос он среди мишурных блесток
И тоски придворных ритуалов.

Ни друзей, ни игр, весь день в мундире —
Экспонат дворцового зверинца.
Нет несчастнее ребенка в мире,
И за что народ не любит принца?!

Входит кучер в сюртуке. «Проклятье!
Сколько можно ждать! Мадам, вы скоро?»
«Я еще не уложила платья
И сервиз китайского фарфора!»

«Платья! Чашки! Между прочим, эти
Всех нас могут запросто повесить!
Мне не надоело жить на свете,
Жду еще минут, ну скажем, десять.»

Выстрел раздается в переулке.
«Слышали? Вас встретят не свирелью!» —
Кучер спешно роется в шкатулке
И в карман пихает ожерелье.

Вновь палят. Уже внизу, у входа.
Дверь слетает с петель под тараном.
Слышен крик: «Да здравствует свобода!» —
Звон разбитых стекол — «Смерть тиранам!»

«Ч-черт!» — гусар срывает эполеты.
Кучер прочь бежит, ругаясь глухо.
Генерал хватает пистолеты,
Целясь правым в дверь, а левым — в ухо.

Звон стекла. Визг пули над карнизом.
Входят э т и — с вилами, с ножами.
Королева над своим сервизом —
Словно Архимед над чертежами…

Принц сползает на пол, удивленно
Глядя, как сочится кровью рана,
И сквозь прутья клетки полусонно
Ворон наблюдает смерть тирана.

1995