Петр Вегин - Серебро

Вскройтесь, зимние реки,
                             очиститесь ото льда,
чтоб вода с венецианскими зеркалами соперничала,
и пускай отразится
новоявленная звезда —
                          подмосковная девчонка.

Стихни, вьюга в Москве,
                       уймись, магаданская мгла..
Бог войны — красный Марс
и всесильный Юпитер,
если наша земля уберечь ее не смогла,
вы теперь берегите ее и любите!

Вскройтесь, души людские,
                              очиститесь от обид,
от скопившейся скверны
и словесного блуда.
Пересохшие души пускай напоит
свет звезды Жени Рудневой.
Горько, что ты звезда…
                             Ни одна из земных не смогла
обратить меня
из полуночного — в полуденного…
На ладони налипла Вселенная, словно смола,
Женя Руднева!

Вскиньте очи в зенит,
                      глазейте, деревни и города
в телескопы и с колоколенки!
…С неба смотрит новорожденная звезда,
а в реке отражается
                        синеглазая школьница…

Кто станет землей,
кто фанерной звездой,
кто в граните воскреснет…
На войне нету возраста,
на войне все — ровесники.

В семнадцать лет — школьница,
в девятнадцать — летчица,
в двадцать три ты станешь планетой.
Выбор пал на тебя.
И другого у Времени выбора нету.

Синие комбинезоны.
Парашютный шелк.
Небесные амазонки -
Таманский авиаполк.

Багровые горизонты.
Оборванные провода.
Как пепельные соты —
сгоревшие города.

И вместо мужских ладоней
в студенческом вальсе —
                              лежат
голубенькие погоны
на плечиках девчат.

Как будто юная Родина
руки на плечи кладет 
и говорит:
          — Женя Руднева,
кто, если не ты, спасет? —
А где-то за горизонтом,
куда невозможен полет,
журавлик недорисованный
в тетрадке твоей живет.

Нет силы, что остановит
задуманное тобой:
мечтала стать астрономом,
выпало стать — звездой.

«Открою звезду, — говорила, —
чтоб свет ее голубой
священней, чем «Аве Мария»
волшебничал над душой…»

Таманская непогода…
Начало было светло:
звездочка — на погоны,
звездочка — на крыло.

Знала бы, Женя, как хочется
поддаться соблазну творчества
и, козыряя образами, доказать,
что ты —
           одна из переселенок
           на другие планеты,
           что обитаема звезда твоя серебряная,
           хотя, по науке, на ней жизни нету.

У меня навалом гипотез.
                                К примеру —
круговорот души в природе.
Душа не исчезает со смертью.
Значит, не умирает
                     и наша любовь
                                       к Родине.
Разве может умереть любовь к Лермонтову,
к маме,
к Чистым прудам,
                       осыпанным листвой?..
Это, с одной стороны, называют бессмертием,
с другой стороны —
                        стало твоей звездой.
Все это относится к тому,
                       что человек не теряет,
                                          а обретает.
Все это дается
                  раз в жизни
                            и навсегда!
….Наверняка,
наверняка она обитаема —
твоя необитаемая звезда…

Ничто в поэтической речи
в сравнение с тем не идет,
как падал над черною Керчью
горящий твой самолет.

Живая — уже неземная,
живая — еще не звезда,
живая, живая, живая
в горящих объятьях креста.

Небесная амазонка…
Ползет под тобой, склизка,
танковая колонна,
как сороконожка…

Никто уже    не остановит,
ничто уже    не спасет
бессмертный    твой астероид —
смертельный    твой самолет.

И где-то за горизонтом
 сорвется, словно звезда,
журавлик недорисованный
с тетрадочного листа…

«Доченька моя, звезда,
неужели навсегда?..» —
мама станет у окна,
откуда доченька видна.

«Дочь верни, звезду возьми», —
обратится она к ветру.
«Дочь-звезду верни-возьми», —
обратится она к веку.

Ветру-веку уступлю,
но забьется под рубахой:
«Женя, я тебя люблю!» —
как на волю хочет птаха.

«Женя, я тебя люблю!» —
это шепчется листвою,
Митридатовой горою 
и трамваем поутру.
«Женя, я тебя люблю!» —
так трубится журавлю
меж Землею и Тобою…

Напишу звезде записку,
в полпланеты расстелю,
чтобы было видно близко —
«Женя, я тебя люблю!».

История права. Года — бальзам на раны.
Кровавая трава взросла травой медвяной. 
Но лучше бы звезда осталась безымянной,
Аукаясь в лесу, веселые земляне
вдруг смолкнут, увидав забытую землянку.
О, лучше бы звезда осталась безымянной!

Остался навсегда солдатик оловянный.
И кажется мне — смысл его улыбки странной,
что лучше бы звезда осталась безымянной..

Мне свет ее помог — надежнее, чем дратва,
стянул дыру в судьбе, как на холстине драной.
 Но лучше бы звезда осталась безымянной!

Пусть лучше бы Она сынишке синеглазому
про оловянного солдатика рассказывала,
с вечернею звездой своей судьбы не связывая…

И когда
           я увидел Ее,
на мгновение мне показалось,
что это не звезда,
не астероид с ослепительным длинным шлейфом,
а объятый пламенем самолет —
падает,
          падает,
                    падает
на ползущие по нашей жизни танки.