Антология - Поэзия Африки

Запах супа,
который варят три матери
под деревьями в сумерки,
плывет по лесному воздуху,
разжигая голод их двадцати детей
и расслабляя усталые мускулы,
полные воспоминаний
о прошлых трудах
и мыслей
о будущих.
Глаза пронзают чашу небес,
опрокинутую высоко
над башнями деревьев.
Молодая луна —
тоже чаша,
обращенная к востоку, —
предвещает удачу всему племени.
Люди смотрят с надеждой,
но не видят, а только слышат
последнюю птицу,
спешащую в горы
на небесную веточку
священного дерева óдум.
Вечерние сумерки
окутывают неутомимые ноги
и беспокойные руки
трех матерей, которые варят суп,
единственный на день,
в то время как усталые мускулы
отца и его товарищей по труду
и собратьев по охоте
дрожат
от бесконечных воспоминаний
о пахоте, о рубке леса,
о криках антилопы,
что тонут в жутком пении ночи,
а пенье это, замирая,
глохнет
в далеких джунглях.
Где-то
ревет неистовая река
и шумные воды
устремляются к морю.

В королевстве пальм
Немало королей,
В королевстве пальм
Немало королев.

Скромно величавы
Пальмы-королевы,
Стройно горделивы
Пальмы-короли.

А король-кокос
Небо распахал,
Отгоняя солнце
Сотней опахал.

Под зелеными зонтами
Бусы золотые,
А на шее ожерелья
С нежными цветами,
Из которых вызревают
Бусы золотые.

На пустынной дороге
Старая мать
Идет и смеется одна
И сама с собой говорит,
На пустынной дороге одна
Сама с собой говорит.
Разве ты знаешь, дитя,
Почему человек
Один с собой говорит?
Если долгий путь позади,
А попутчиков нет, —
Человек с собой говорит.
Если горе хлынуло ливнем
И беды, как стрелы, ложатся вокруг,
Одинокий путник
Идет и с собой говорит.
Так и старая мать
На пустынной дороге
Идет и смеется
И бормочет что-то себе,
Чтобы слезы свои удержать.
Мать, велика твоя скорбь!
Но разве не то же со мной?

Девушка лицом темна,
одиноко у обочины грустит она.
Я спросил у нее — отчего она
одинока так и грустным-грустна?

— Сэр, мне чужд одинокой печали гнет,
но среди глухих и бесстыжих людей
я безжалостно жду их смерти — и вот
охладело сердце в груди моей!

Пускай остаются одни,
Что делать нам с ними вместе?
Царьки-лакеи они,
Народ без стыда и чести!
Прислужники-короли,
Отребье худшего сброда,
Готовые обратить
Оружье против народа.
Над ними смеется враг
И их за людей не считает, —
Орудует ими враг,
Он ими хитро помыкает.
Бесчестные все они,
Бессовестные людишки,
Царьки-лакеи они,
Прислужники-королишки!

Как сердца ваши в юности радостям вторили:
О любви и о славе мечталось тогда!
А потом оказалось: в житейской истории
Только блеклых да горестных дней череда.

Сколько счастья веселого ждали смолоду,
По садам наслаждений беспечно бродя;
А теперь вы плететесь, понурив голову,
Как измокшие путники после дождя.

В забвенье канет ночь забот,
Устав к утру от тишины,
И, обесцвечивая сны,
В победном блеске день взойдет.

И расцветут в садах цветы
Без терний и шипов забот,
И, сбросив тяжкий груз невзгод,
Свободным сделаешься ты.
И свет благословенных дней
Разгонит хор ночных теней.

Но если станет вновь тсмно,
Не повторяй: «Надежды нет!» —
А продержись, пока рассвет
Не постучит в твое окно.

Когда померкнет светлый Май
И хлынут беды через край,
Под карканье вороньих стай, —
Мой друг, судьбе не уступай
И тень улыбки сохрани!

Когда, погибелью грозя,
Ведет над пропастью стезя,
И повернуть назад нельзя,
И отступаются друзья,
Ты тень улыбки сохрани!

Да, тень улыбки сохрани,
Когда волна встает стеной
Над неподвижной глубиной
И, застилая свет дневной,
Иной сменяется волной.

О, тень улыбки сохрани
И ветру двери распахни
В глухие пасмурные дни,
Пока в их сумрачной тени
Надежда не зажжет огни!

Встань, юность Африки, в порыве смелом,
Сжимая стяг в израненных руках!
Не сникнет наше знамя под обстрелом,
Нас не согнет бессилие и страх.
Мы боремся не за свои доходы
И не за власть: наш путь ведет вперед,
Над Африкой пылает стяг свободы,
И вспять никто из нас не повернет.
Грозятся нам, но мы не из пугливых —
Оружие уймет врагов крикливых.

Достиг порога долгожданный топот,
На ветви Гамелли лопнули почки,
И прорицатель, раковины бросив в пыль,
Прочел по узору судьбу ребенка —
Ребенок явится у грома на плечах,
Он факел молний пронесет над головой,
Он озарит в ночи дорогу дням грядущим.

Мечтал Гамелли по ночам в сезон дождей,
Что лопнет почка и покажется росток,
И, оплетая ветвь руки отцовской,
Начнет карабкаться по склону вверх и вверх.

И вот грядущее ступило на порог —
Откройте дверь, ему пора войти!

Оставь его, любезный враг,
Ведь матери всего живого
Ему свободу даровали:
И, принимая мир бесценный,
Скользит он в зыбкой благодати,
Пришелец с вечных берегов.
Согретый заревом отваги,
С копьем надежды,
Со щитом традиций
Он вышел цепи разорвать.
А там вдали, на горизонте,
Закаты алые сгорают,
Рассветы бледные сгорают
И звезды черные восходят
У изголовья новых дней.
И оживают наши руки,
Дремавшие на барабанах,
И, ободренный мерной дробью,
Проходит одинокий путник
По склонам золотых холмов.

Мы подходили к перекрестку,
Где поджидала нас разлука…

Я медлил с выбором дороги.
Вдруг в сумраке моих сомнений
Зажегся свет твоей любви, —

И ярко осветил мне путь
Единственный…

О мать-земля,
Мы в храм к тебе пришли,
Мы сыновья земли.
Босой пастух,
Пригнав домой коров,
Стоит безмолвно с дудкой тростниковой,
Не стряхивая капель дождевых, —
Так ждут рассвета для неспетых песен
Росою окропленные птенцы.
Толпятся у реки ночные тени
И ласково склоняются к земле…
У очагов усталые крестьяне
Рассказывают небылицы
О давних-давних днях…
Зачем мы просим милости покорно,
Мы, сыновья земли?
Кого мы молим робко и смиренно,
Когда сердца поют, а губы плачут,
Костер пылает, как земное солнце,
Взлетают искры,
Затмевая звезды,
И в гулких тыквах плещется вода,
Вода могущей Вольты.
А мы, босые нищие в лохмотьях,
К хозяину приходим за подачкой.