Георгий Голохвастов - Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма
«Во имя Истины, Добра и Красоты…»
Во имя Истины, Добра и Красоты
На бой ты вызвал жизнь, прокляв ее утехи:
Презрел ты смех, и хмель, и песни, и цветы;
Не грезились тебе любимые черты, —
И в радостях любви боялся ты помехи.
Но жизнь прошла, как сон. Ты меч свой и доспехи
Сломал в борьбе со злом: не знал победы ты,
И видишь, что служил лишь людям для потехи,
А позади тебя, как в мертвой степи — вехи,
Над всем, что ты отверг, — могильные кресты.
«Забыв восторги страсти, ты ли…»
Забыв восторги страсти, ты ли
Клеймишь укором нашу ночь:
Ведь звать обманом счастья были
Такой же грех, как истолочь
Живой алмаз в щепотку пыли.
Письмо из Крыма
Как жернов, тяготит мне грудь глухой недуг —
Утраченной любви безвыходное горе…
Душа моя темна, как в траурном уборе,
И южный свет и блеск вселяют в ней испуг.
Здесь ярко, чересчур всё ярко здесь, мой друг,
Сверх меры пламенно лазоревое море
И слишком красочно ликует на просторе
Сапфирно-синих гор горячий полукруг.
Беспечный ветер резв, взметая по ущелью
Азалий лепестки душистою метелью,
А небо радостно, как вечно юный бог.
И кажется, что всё смеется с явной целью —
Лишь резче подчеркнуть, как я с тоской убог
В краю, где место есть лишь счастью и веселью.
«В стенах, гудящих, словно пчёльник…»
В стенах, гудящих, словно пчёльник,
Бессонным ропотом борьбы,
Где все своих страстей рабы,
Я был, чужих страстей невольник,
Забытым пасынком судьбы.
А здесь, беспечный мирный странник,
Земли родной свободный сын,
В цвету и в радости долин,
Лишь Красоты одной я данник
И сам свой раб и властелин.
Искусство
Г. В. Дерюжинскому
День за днем всё меняется в мире,
Нас самих изменяют лета,
Неизменна одна Красота.
И в Искусстве всё глубже, всё шире
Красоту ощущает мечта:
Пусть ее не постичь с полнотою,
Но отрадно дышать Красотою.
Из Овидия («Поэты, дети вдохновенья…»)
Поэты, дети вдохновенья,
О чем мечтали все они?
О славе, друг мой!.. К ней стремленья
И я исполнен в эти дни.
Но встарь поэтов чтили боги
И благосклонные цари;
Поэты жили без тревоги,
В довольстве полном. Посмотри,
Каким величием священным
Был вещий сонм их окружен:
Утратив счет подаркам ценным,
Они любовь прекрасных жен
Переживали мимолетно.
И для толпы тех давних лет
Звучал и гордо, и почетно
Эпитет царственный — поэт.
Увы! В наш век эмблема лиры,
Поэтов радостный убор —
В презрении плющ. Поэты сиры.
И если, вдохновенный взор
Бессонно в выси устремляя,
Ты служишь музам, то поверь,
Что только праздного лентяя
Заслужишь прозвище теперь.
Увы!.. И все-таки приятно
Не досыпать порой ночей,
Творя для славы беззакатной
В венце немеркнущих лучей.
«Угрюм, как склеп, камин холодный…»
Угрюм, как склеп, камин холодный,
Тосклива ветра песнь в трубе,
И мысль страшит возврат бесплодный
На зов былого. Но в борьбе
Больного сердца, как и прежде
В неутихающей мольбе,
В неизживаемой надежде,
Всё та же дума о тебе.
Евангельское пророчество
В то время шепот беспокойный
Военных слухов и вестей
Наполнит мир и всех частей
Земли достигнет. Вспыхнут войны.
В себе разделится народ,
Враждою встанет род на род,
На царство — царство ополчится.
Тогда, в великий недород,
Оповещая свой приход,
Костлявый голод постучится.
Тогда дохнет заразой мор;
Тогда, зияя, чрево гор
Неугасимый пламень кинет
С дождем из серы и смолы;
Землетрясенье — сушу двинет,
А закипевших вод валы
На берега потопом прянут,
И острова в пучину канут.
Но будет тех невзгод чреда
Лишь новых, горших бед началом:
Свершится худшее тогда
В людском паденьи небывалом.
Друг друга люди продавать
Начнут, завидуя друг другу;
Убийца, клеветник и тать
Свой будут день торжествовал,
Средь робких, преданных испугу;
Родную дочь бесстыдно мать
Продаст разврату на услугу;
А дети заклеймят отца,
И брат от брата отречется,
Хулы исполнятся сердца
И Божье имя проклянется…
Но устоявший до конца
И претерпевший всё — спасется.
«Я верил, жаждой жить томим…»
Я верил, жаждой жить томим,
Виденьям в сказочном мираже,
Мечтам в обманчивой их пряже,
Надеждам призрачным, и даже
Глазам ласкающим твоим.
Погребальный обряд
Узнав измену, кратко ведал
Я боль и стыд солгавших грез,
Но торжества тебе я не дал
Безвольем жалоб или слез.
Стряхнув усилием прощальным,
Как плен, твою былую власть,
Костром пылает погребальным
Моя обманутая страсть.
Угрюмо дым клубится серый,
И в гневном пламени дотла
Сгорает храм любви и веры,
Где ты в святилище жила.
А завтра новый день безбурный
Осветит в мертвенной тиши
Лишь пепла горсть для белой урны
На тайном кладбище души.
«Лишив все тайны их завес…»
Лишив все тайны их завес,
Исчислив всё, всё взяв на вес,
Молитву сделав мертвой требой,
Мы гордо верим в наш прогресс,
Но, меря всё земной потребой,
Здесь, в мире попранных чудес,
Мы в силах видеть только небо,
За ним не чувствуя небес.
Из Гёте («Кто дни вернет мне золотые…»)
Кто дни вернет мне золотые:
Мечты, бунтующую кровь,
Порывы дерзостно-святые
И безоглядную любовь.
Всё погубило время злое,
Остыла кровь, в душе разлад…
О, кто мне возвратит былое
И кто мне юность даст назад…
«Опять отлетных журавлей…»
Опять отлетных журавлей
Маячит в небе треугольник,
И вновь на сердце тяжелей:
Когда ж пущусь и я, невольник,
В свой путь на зов родных полей.
«Мир и жизнь в дарах не скупы…»
Мир и жизнь в дарах не скупы:
Солнце, море, красок смена,
В розах дол и скал уступы,
Песни, ласки, кубков пена.
Но безумьем пышут грозы
Битв кровавых. Люди глупы.
В царстве роз скрипят обозы
С грузом мертвых. Трупы… трупы…
И в дыханьи каждой розы.
Как ползучая измена,
Дышит веяньем угрозы
Тошно-сладкий запах тлена.
Из Жана Ришпена («Когда пора надежд признаньем завершилась…»)
Когда пора надежд признаньем завершилась,
Я первый поцелуй сорвал — любви печать:
Ты — не умела отказать,
Но мне ответить не решилась.
У роковой черты последнего предела
Разлуки поцелуй похитил я, как тать:
Ты — не решилась отказать,
Но мне ответить не умела.
«Слышен осени шелест в затишьи долин…»