Сэмюэль Кольридж - Поэмы и стихи
1797–1809
(М. Л. Лозинский)
Избранная лирика
в переводах С.Маршака и М.Лозинского[12]
ГИМН ПЕРЕД ВОСХОДОМ СОЛНЦА
В ДОЛИНЕ ШАМОНИ
(Hymn before Sun-rise, in the Vale of Chamount)
Кроме рек Арвы и Арвейрона, которые берут начало у подножия Монблана, по его склонам стремительно сбегают пять потоков; и в нескольких шагах от ледников во множестве растет Gentiana major с прелестнейшими голубыми лепестками.
Или ты властен горний бег денницы
Заворожить? Пока она стоит
Над страшной головой твоей, Монблан,
У ног твоих и Арвейрон, и Арва
Гремят немолчно; ты же, грозный облик!
Встаешь из моря молчаливых сосен
Так молчаливо! Над тобой, вокруг,
Глубок, и черен, и веществен воздух,
Сплошная тьма: и мнится, ты в него
Вонзаешь клин! Но если вновь взгляну я,
Он — твой спокойный дом, хрустальный храм,
Он — вековечная твоя обитель!
О грозный, тихий! На тебя смотрел я,
Пока, еще доступный чувствам плоти,
Ты не исчез для мысли: в созерцанье
Я обожал Незримое одно.
Как сладостный напев, такой отрадный,
Что мы ему, не сознавая, внемлем,
Ты, между тем, с моей сливался мыслью,
С моею Жизнью, с тайным счастьем Жизни,
Пока Душа, восхищена, разъята,
Переливаясь в мощное виденье,
Как в свой же образ, не рванулась в Твердь!
Проснись душа! Ты большую хвалу
Должна воздать! не только эти слезы,
Немой восторг и благодарный трепет!
Проснись, о песнь! Проснись, проснись же, сердце!
Долины, скалы, пойте все мой Гимн.
Ты прежде всех, единый царь Долины!
Ты, что со мраком борешься всю ночь,
Ты, что всю ночь встречаешь рати звезд,
Всходящих ввысь и нисходящих долу;
Друг на рассвете утренней звезды,
Сам алая звезда и соглашатай
Зари: проснись, проснись и пой хвалу!
Кто опустил твои основы в Землю?
Кто алым светом напоил тебя?
Кто из тебя кипенье рек исторг?
И вы, пять дико радостных потоков!
Кто вас воззвал ив сумрака и смерти,
Из ледяных и темных недр воззвал
И ринул вниз с зубчатых черных круч,
Всегда дробимые и вечно те же?
Кто дал вам жизнь, которой нет конца,
И мощь, и прыть, и бешенство, и радость,
Немолчный гром и блеск бессмертной пены?
И кто велел (и стала тишина)
Здесь стихнуть волнам и оцепенеть?
Вы, Ледники! с чела высоких гор
Свисающие вдоль огромных рытвин —
Как бурный ток, внезапно мощным словом
Удержанный в неистовом паденье!
Замершие, немые водопады!
Кто вас украсил, как Врата Небес,
Под ясною луной? Кто молвил солнцу
Одеть вас радугой? Кто синей вязью
Живых цветов подножье вам убрал? —
Бог! пусть ответят, словно клич народов,
Потоки! Ледники пусть вторят, бог!
Бог! пойте звонко, луговые воды!
Вы, сосны, пойте, как живые души!
Есть голос и у них, у снежных глыб,
Они, свергаясь, прогрохочут, бог!
Вы, синие цветы у вечных льдов!
Вы, козы, в играх у орлиных гнезд!
И вы, орлы, друзья вершинных гроз!
Вы, молнии, косые стрелы туч!
Вы, чудеса и знаменья природы!
Взывайте — бог, пусть все звучит хвалой!
И ты, Монблан, с ушедшей в небо гранью,
По чьим снегам неслышная лавина
Несется вниз, сверкая в чистом свете,
В пучину туч, облекших грудь твою, —
Ты, непомерный Исполин, который,
Когда я голову подъемлю, тихо
Склоненную, к твоей вершине, долго
.
Скользя глазами, мутными от слез,
Величественно, как воздушный облак,
Встаешь ты предо мной, — вставай же вечно,
Вставай, как дым кадильный от Земли!
Державный Дух, воссевший между гор,
Посол Земли перед безмолвной Твердью,
О Иерарх! поведай небесам,
Поведай звездам и поведай солнцу,
Что славит бога, сонмом уст, Земля!
1802
ЛЬЮТИ,
ИЛИ
ЧЕРКЕССКАЯ ЛЮБОВНАЯ ПЕСНЯ
(Lewti, or the Circassian Love-chaunt)
Я над рекой блуждал всю ночь,
Милый призрак гнал я прочь.
Нет, образ Льюти, не зови,
В душе у Льюти нет любви!
Сиянье зыбкое луны
И звезды дрожащий след
Колебала грудь волны,
Но сильнее падал свет
На белеющий утес,
Скрытый сумраком ветвей…
Так белел меж темных кос
Лоб возлюбленной моей…
Нет, лживый призрак, не зови.
В душе у Льюти нет любви!
Я видел: медленно к луне
Тучка бледная плыла.
Вот просветлела в вышине
И, тая в радужном огне,
Лик луны заволокла.
О, как теперь напоена
Янтарным пламенем она!
Так Льюти я ищу с тоской
И, встретив, радуюсь минуте
И бледной мертвенной щекой
Я пью румянец нежный Льюти
Нет, лживый призрак, не зови —
В душе у Льюти нет любви!
Но тучка дальше плыть должна.
Зачем так скоро, о, побудь!
Но, видно, тучка не вольна,
И снова, пепельно-бледна,
Она плывет в далекий путь.
Так медленно отходит прочь
Все печальней,
Все бледней.
Она скользит в глухую ночь,
Как души мертвых в мир теней.
Так суждено мне без тебя,
О Льюти, в скорби изнемочь,
Томясь, тоскуя и любя!
Там — высоко во тьме ночной —
Я вижу дымку, пар сквозной
Бледней тончайших облаков —
Как бы зефиров легкий рой,
Резвясь на воле ночью ясной,
Унес вуалевый покров
С груди покойницы прекрасной.
Ведь девы также умирали
От нежной страсти и печали.
Нет, лживый образ, не зови —
В душе у Льюти нет любви!
Чу, с обрыва ком за комом
Вниз летит при каждом шаге,
Будто гул, рожденный громом,
Глухо тонет в сонной влаге.
Два стройных лебедя в тиши
Проснулись, зыбля камыши.
О птицы снежные, как пышно
Скользите вы в лучах луны, —
Как будто музыке неслышной
Движенья плавные верны.
Всю ночь блуждайте вы вдвоем
В лучах луны, а спите днем!
Я знаю сад, где Льюти спит.
Беседка милую таит.
В саду жасмины пахнут сладко,
Над ложем свищет соловей.
О голос ночи, мне б украдкой
На миг проникнуть в глубь ветвей,
Как ты, незримый гость ночей!
Там дышут груди молодые,
Вздымаясь тихо в сладком сне,
Как эти лебеди речные
На тихо зыблемой волне!
Нет, лживый призрак, не зови —
В душе у Льюти нет любви!
О, если б Льюти снился сон,
Что я лежу пред ней, безгласный,
Ее жестокостью сражен,
Но все ж, как призраки, прекрасный.
Я рад бы смерти, чтоб во сне
Вздохнула Льюти обо мне.
О призрак! Скорбь мою развей,
Ведь может Льюти стать добрей…
1798
ЛЮБОВЬ
(Love)
Восторги, страсти и мечты,
Все, что волнует нашу кровь, -
Питает ясный, чистый свет
Твоих лампад, Любовь.
Мне часто снится наяву
Воспоминанье дней былых,
Когда лежал я на холме
У башен вековых.
С зарей мешался блеск луны
И предо мной стояла дева, -
Моя надежда и любовь,
Мой ангел — Женевьева.
Я пел, и слушала она,
Облокотясь у изваянья
Стального рыцаря — в лучах
Закатного сиянья.
Так мало горя и забот
В душе у юной Женевьевы,
Но любо слушать ей мои
Печальные напевы.
Я пел ей повесть старины.
Рассказ был мрачен и печален,
Суров и дик, как скорбный вид
Седеющих развалин.
Она внимала, глядя ниц,
В румянце нежного смущенья,
Боясь взглянуть и встретить взгляд
Любви и восхищенья.
О скорбном рыцаре гласил
Рассказ далекой старины
Как обожал он десять лет