Вадим Степанцов - Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

Мы с тобой слились в экстазе
И в безумьи сладких стонов
В эру пейджинговой связи
И мобильных телефонов.

Я приехал во Владимир
И в тебя влюбился, Оля.
Помнишь – к ночи город вымер?
Мы, принявши алкоголя,

Вдруг пошли гулять к обрыву,
От компании удрали;
Там мы дань воздали пиву…
Нас желанья раздирали!

Подо мной трещали сучья
И твоё ласкал я тело:
Вся твоя натура сучья
Моего «дружка» хотела.

(Оля, если ты читаешь
это всё, не обижайся!
Я ж – любя, ты понимаешь?
Ты читай и улыбайся).

Помнишь – там нам помешали?
А из мрамора ступени,
По которым в парк вбежали,
Их ты помнишь? ветви, тени?

В парке хоть луна светила.
На скамье, решив, что можно,
Ты «дружка» рукой схватила
И пожала осторожно.

И, закрыв глаза, держала,
Трепеща от возбужденья:
Плоть в руке твоей дрожала,
Раскалённая от тренья.

Но отдаться прямо в парке
Не решалась ты, однако.
Поднялись, пошли сквозь арки,
Где-то лаяла собака.

На квартире оказались
И легли в одной постели.
Наши ласки продолжались.
Как друг друга мы хотели!

Но пищал твой пейджер тонко –
Тебя мама вызывала,
Волновалась за ребёнка.
Ты звонить ей выбегала.

А потом вдруг оказалось,
Что сосед есть в комнатушке.
Очень ты его стеснялась –
Он не спал на раскладушке,

Спьяну нам мычал советы –
Мол, давайте, вас тут двое,
Я не в счёт; святое это,
Ваше дело молодое.

Только утреннею ранью
Разрешилась эта смута –
О, какой восторг за гранью!
О, волшебная минута!

Поднялся сосед и вышел,
На тебя я навалился…
Ах, восторг всё выше, выше!
Ах – и вот он разрешился!

Сбилось на пол одеяло,
Было утро в птичьем гаме.
Подо мною ты лежала,
Обхватив меня ногами,

Улыбаясь благодарно,
Гладя мне живот и спину,
Глядя мне в глаза коварно…
Я был счастьем пьян в дымину!

Я мечтал об этом чуде
И боготворил, о, боги! –
Твои маленькие груди,
Твои кудри, руки, ноги.

Запищал твой пейджер снова
И прочла ты сообщенье,
А потом мы бестолково
Одевались, и в смущеньи

Всё прощались и прощались,
Шли на кухню, кофе пили, -
Но потом мы возвращались
В комнату – и вновь любили.

Нам казалось – мало, мало,
Не уступим ни на йоту…
Ты, конечно, опоздала
В это утро на работу,

Я в Москву уехал, Оля,
И храню твою визитку.
Что ж, такая наша доля –
Испытать разлуки пытку.

Но тебя я вспоминаю,
Мысленно веду беседу,
Как бы вновь тебя ласкаю…
Оля! Я к тебе приеду!

С утра я хмур, пью крепкий кофий,
А котик на меня глядит.
Кошачий взгляд – он как магнит,
Он выше всяких философий.

Взгляд не бессмысленный, о нет,
Но взгляд бессмысленно-чудесный.
Слова людские – вздор и бред
Пред этой тварью бессловесной.

По разуменью моему,
Мой котик не подвержен сплину.
«Ну, что глядишь?», – скажу ему,
а он зевнёт и выгнет спину.

Я много книжек прочитал,
Сам написал стихов немало,
И что – счастливей, что ли, стал?
Что, жизнь осмысленнее стала?

А котик не читает книг,
В депрессию он не впадает:
Увидит муху – прыгнет вмиг,
И счастлив. Он ведь не страдает.
Поесть, поспать и поиграть,
И самочку покрыть весною –
Вот смысл жизни. Меньше знать,
А больше жизнью жить самою!

И мы для этого живём,
В нас гедонизм – первооснова.
Всё прочее есть ржавый лом,
Конструкции ума больного.

Я улыбнусь, допив свой кофий.
Тебя я, котик, видеть рад.
Воистину, твой, котик, взгляд –
Превыше всяких философий.

Я – паук восьмидесятиглазый,
Чёрный и шерстистый, ростом с дом.
Как включу нагрудный мощный лазер,
Всё вокруг меня горит огнём.

Нас таких немало. Мы упали
Из стального чрева корабля
И уничтожать живое стали
На планете с именем «Земля».

Жили тут до нас такие - «люди»,
А теперь уж больше не живут.
Мы как дали залп из всех орудий –
Вымерли они за пять минут.

Мы же стали быстро размножаться:
Самки клали яйца на ходу.
Стали по планете разбегаться
В памятном трёхтысячном году.

Центр дал заданье – все постройки
Быстренько снести, сравнять с землёй,
Испарить возникшие помойки
Лазером. Я, клацая клешнёй,

Бегаю по улочкам московским,
Всё сношу и дико верещу, -
Но, ведом инстинктом пауковским,
Между делом самочек ищу.

Очень устаю после работы,
Вечером в пещеру прихожу –
Прежде чем уснуть, поем чего-то,
А потом в аквариум гляжу.

Плавают в воде, искрятся рыбки…
Странно. Я их как-то полюбил.
А ещё играю я на скрипке –
Сам себе, представьте, смастерил.
Я вообще мечтатель-многоножка:
Паутину лучше всех плету
И ещё стихи пишу немножко –
Всё про самок и про красоту.

Ночь пройдёт – и снова на работу.
Братья верещат: «Привет, привет!».
Мы уже готовимся к прилёту
Короля. Москвы уж больше нет.

Кое-что расчистить нам осталось –
Кремль и все соборы испарить.
Это – ерунда, такая малость…
Мне бы с Королём поговорить!

Вот и ночь. Все сожжены излишки,
Стелется повсюду едкий дым.
Мы, и наши самки, и детишки, -
Все на Красной площади сидим.

Мы сидим, мохнатые громады,
Членами в восторге шевеля,
В звёзды мы свои упёрли взгляды,
Жадно ждём прибытья Короля.

Мы его не видели ни разу.
Говорят, что он вообще гигант,
Говорят, что он – тысячеглазый,
Каждый глаз горит, как бриллиант.

Мы его ужасно все боимся,
Он ведь может всех нас вмиг сожрать,
Если мы хоть в чём-то провинимся
И ему не станем угождать.

С самочкою я переглянулся,
К ней бочком придвинулся чуть-чуть,
Ласково клешнёй её коснулся –
Хороша у ней головогрудь!

Но внезапно все заверещали:
Показался в небе звездолёт,
Пауки все наземь вдруг упали,
А корабль всё ближе – вот он, вот!

Плавно опустился на планету…
Всё! Открылись двери корабля!
Всё! Дыханья – нету, мыслей – нету!
Мы сейчас увидим Короля!!!

Пускай талант я, а не гений –
Свой дар лелею и храню.
Из наивысших наслаждений
Стихи и музыку ценю.
Стихи своим считаю делом –
И, между прочим, наркотой, -
Но музыка, возможно, в целом
Наркотик более крутой.

Я – человек, уже создавший
Немало золотых хитов,
В различных группах выступавший
Как автор музыки и слов,

Не зная ни единой ноты,
15 лет играю рок,
И, слушая свои работы,
Порой испытываю шок:

Какая роскошь! Да, я в шоке!
Меня решительно пьянят
Мои вокальные заскоки
И разноцветный звукоряд.

Альбомов множество скопилось,
Я знаю, за 15 лет.
Трясусь над ними, озирая
Коробки дисков и кассет.

Но мне не очень интересен
Путь в массы песенок моих.
Хотя есть штучек двадцать песен,
Известных более других.

Ещё я – меломан. Мне близко
Почти что всё – хард-рок, хардкор,
Джаз, авангард, и панк, и диско,
Тяжмет, и рэггей, и фольклор.

Как меломан с огромным стажем,
Берусь на слух определить:
Вот Фридман нарезает, скажем,
А вот Стив Вэй пошёл пилить.

…Но лучшей музыкой на свете
Считаю женский сладкий стон.
О, как влюблён я в звуки эти!
Как в эти звуки я влюблён!

Когда скрипит, трясётся койка,
Вдруг сладкий настаёт момент –
Ах, женщина тогда какой-то
Неповторимый инструмент!

Она воркует, стонет, плачет
И громко мамочку зовёт,
Но это – редкая удача,
Бывает всё наоборот:

Когда красивая пацанка
Лежит, не скажет даже «ой»,
Как на допросе партизанка –
Молчит геройски под тобой.

За что мне нравятся хохлушки –
За то, что крайне горячи,
За то, что вцепятся в подушки
И в голос голосят в ночи.

Девчонки! Вы – парней услада,
Как меломан, как музыкант,
Я вам советую – не надо,
Не надо прятать свой талант!

Вы не стесняйтеся, девчонки,
Шепчите: «Ох!», кричите: «Ах!», -
Как инструмент изящно-звонкий,
Послушный в опытных руках.