Вадим Степанцов - Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

Курочку-гриль с чесночочком,
С вкусным салатом под водку
Слопаю всю без остатка.

«Розочку» и «Чудо-хрустик»
прочим мороженым разным
предпочитаю три года.

Жареных семачек вкусных
От «Бабы Нюры» какой-то
Много я нынче налузгал.

Вновь «Доширак» ем говяжий,
Остренький и с майонезом,
Думая о китаёзах.

Жирных рулетов куриных
Вместе с блинами и сыром
Употребил я немало.

Сэндвич хрустящий горячий,
Что с ветчиною и сыром,
Невозмутимо уплёл я.

Бухнул тушёнку в ракушки,
Перемешал это дело
И съел горячим под водку.

Ох, тураковских пельмешек
С перцем и сливочным маслом
Съем целых полкилограмма!

Режу чеснок, помидоры,
Лук, огурцы. Добавляю
К ним майонез и горошек!

Чудо-солянку, жульены
В питерском жру ресторане,
Пот утирая салфеткой.

В жизни всего понемногу –
То боевик, то порнуха,
То мелодрама, то сказка…

Братцы! Вчера передали,
Что в этот раз уже точно
Всех нас комета угробит!

Старец подходит к прилавку
И вопрошает с надеждой:
«Секса с пришельцами нету?»

Джонни в каком-нибудь Йорке
Тоже стоит за прилавком,
Тоже стихи сочиняет.

Дама красивая в шубке
Ротик открыла и смотрит
Что бы купить из мультфильмов?

Снится – стою за прилавком
Я под луною, в пустыне,
С вихрем каким-то торгуюсь.

Пух тополиный, жара…
Братцы, я в жизни впервые
в отпуск законный иду!

Я, как безумный, смеюсь –
отпуск оплаченный мне
скоро вкусить предстоит!

Колокола звонят –
словно вся Москва радуется
тому, что я в отпуск иду!

Как птицы распелись!
Я их язык понимаю –
все про мой отпуск щебечут.

Наблюдаю Ну, и куда ты прыгаешь?
за Подругам своим рассказать,
лягушкой что Костик в отпуск идёт?

Ветви деревьев шумят,
словно бы напоминают:
“Пересчитай отпускные!”

Села бабочка на монитор…
Уйму приятнейших дел
сделаю в отпуске я!

Тихий спокойный день.
Кошечка дремлет в траве.
Запрещаю себе суетиться.

Какое хмурое небо!
Что-то молчат в бухгалтерии
насчёт моих отпускных.

Прекрасный ужин!
Ачма с сыром, водка,
жареная курочка!

Во время отпуска я
буду лежать поутру
и никуда не спешить!

Я, получив отпускные,
уединился в квартире,
бабки подбил и - напился!

Спасибо родному издательству
и лично Николаю Николаевичу, финансовому директору,
за выданные мне в полном объёме отпускные!

Настало время чудес –
я в отпуске и при деньгах,
здоров, наслаждаюсь жизнью и творчеством!

В Москве, в одном из модных клубов,
Где веселилась молодёжь,
Сидел поэт Серёга Дубов,
Замыслив учинить дебош.
Серёга был уже хорош:
Он всё шипел кому-то: «Врёшь,
Нас, самородков, ты так просто не возьмёшь!»,
Серега водочку с собой пронес тайком
И под столом
Все наполнял за рюмкой рюмку,
В рот опрокидывал, курил и думал думку, -
Короче, вел себя подобно недоумку.
Приехав покорять столицу,
Успел уже наш Дубов обломиться
И начал злиться.
Его поэму «Даль родная»,
Где Дубов пышным слогом воспевал
Березки и дубы какого-то там края,
Никто в Москве печатать не желал.
Безденежье Серёга проклинал,
Он сам себя вторым Есениным считал.
И вот решил прославиться скандалом,
Войти в историю поэзии нахалом.
Когда до нужной он кондиции дошел,
То влез на стол
И начал громко декламировать поэму
На вышеназванную тему.
Он что-то там кричал про роднички
И про поля, но тут охранники-качки
Поэта со стола стащили, пьяного,
И вышвырнули прочь из клуба данного.
Сначала Дубов возмущался и орал,
Потом поплёлся среди ночи на вокзал,
Шепча: "Не поняли, козлы, не оценили!
Уеду прочь и успокоюсь, блин, в могиле".

Друзья! Прославиться есть методы готовые,
Они не новые,
Но не такие, как у Дубова, дубовые.
И если кто захочет стать поэтом,
Пусть помнит он об этом.
Как и о том,
Что истинным талантам дозволяется
Довольно многое, серьёзно,
Из того,
Что рифмоплётам бесталанным воспрещается.
И в этом истины я вижу торжество.
…А что до Дубова - я, правда, знал его.

Поэт Кузьма Беднов на раскладушке
Лежал и размышлял в один из дней:
«У всех поэтов есть свои кормушки
И связи средь влиятельных людей.
Ах, как бы к тем кормушкам подобраться
И наравне со всеми обжираться
И премии за книжки получать?
Ну, как туда пролезть, япона мать?
А если мне фамилию сменить
И не Бедновым вовсе быть,
А, скажем, стать Алмазовым Кузьмою
Или Кузьмою Звёздным?! Эх, не скрою,
Стать знаменитым хочется порою...».
Беднов открыл газету, пролистал
И с раскладушки вдруг своей упал,
Наткнувшись на заметку
Про некую смазливую нимфетку,
Которой за стишки её на днях
Вручили премию - да в баксах, не в рублях -
Пятнадцать тысяч долларов вручили!
Беднов взревел, как будто соус «чили»
Без ничего отправил внутрь себя,
И, носом яростно трубя,
На кухню побежал в своей квартире,
Там нож достал и сделал харакири.
И вот лежит он, дрыгая ногами,
Известный крайне слабыми стихами,
А более, пока, увы, ничем...
Но что он доказал? Кому? Зачем?

Нет справедливости в подлунном этом мире,
И это ясно всем, как дважды два - четыре,
Но разве это повод к харакири
Или к сэппуку?
Сию науку
Запомни друг, и сочиняй, как прежде,
В надежде,
Что и тебе однажды премию дадут.
В спокойствии верши свой труд
И не завидуй, если можешь, никому.
Не спрашивай, как так и почему.
Ты вспомни-ка несчастного Кузьму,
Что с диким воплем улетел от нас во тьму -
Затем, что начитался он газет...
Беднов был слишком впечатлительный поэт.

Глупон Рифмушкин всюду тискает стихи –
Они неискренни и попросту плохи;
Откроешь книгу иль другую – всюду он,
Бездарно серый, скучно-правильный Глупон.
В его стишках, увы, не встретишь никогда
Богатства мыслей, волшебства; но без стыда
Рифмушкин пошлости назойливо твердит,
Ревёт ослом о том, что у него болит.
Я – слишком мягкий человек, и потому,
Глупона встретив, не скажу о сём ему,
Однако томик маньеристов предложу:
Вот где поэзия – понятно и ежу.
Ко мне Ветраны и Красавы подбегут,
И с удовольствием автограф мой возьмут,
И увлекут меня туда, где пир горой;
Стоит Рифмушкин онемелый – что ж, постой,
Да поучися у Ветран и у Красав:
Девчонки эти, несмотря на лёгкий нрав,
Всегда прекрасно понимают, где талант,
А где бездарности фальшивый бриллиант.
Да, поучися! И внимательно читай
Том маньеристов; конспектируй, изучай, -
Вот где Поэзии сияет торжество!
Вот где изящество, огонь и волшебство!
Пологий лоб твой пусть наполнит оптимизм,
Ты проповедуй куртуазный маньеризм,
Но лучше сам ты не пиши стихов вовек,
И скажут все: «Какой прекрасный человек!».