Генрих Гейне - Стихотворения. Поэмы. Проза

Я Атлас злополучный{11}! Целый мир,
Весь мир страданий на плечи подъемлю,
Подъемлю непосильное, и сердце
В груди готово разорваться.

Ты сердцем гордым сам того желал!
Желал блаженств, блаженств безмерных сердцу,
Иль непомерных — гордому — скорбей.
Так вот: теперь ты скорбен.

Сменяются поколенья,
Приходят, уходят года,
И только одна в моем сердце
Любовь не умрет никогда.

Хоть раз бы тебя увидеть,
И пасть к твоим ногам,
И тихо шепнуть, умирая:
«Я вас люблю, мадам!»

Что нужно слезе одинокой?
Она мне туманит глаза.
Одна от времен забытых
Осталась эта слеза.

Ее прозрачные сестры
Исчезли уже давно.
Так вся моя радость и горе —
Все ветром унесено.

И синие звезды исчезли,
Как предрассветная мгла,
Те звезды, чья улыбка
Мне счастьем и горем была.

И даже любовь исчезла,
Как все былые мечты.
Слеза одинокой печали,
Пора, — исчезни и ты.

Сквозь тучи холодный месяц
Пробился тусклым серпом.
С церковным кладбищем рядом
Тихий пасторский дом.

Над Библией мать склонилась,
Сын тупо на свет глядит,
Спать хочется старшей дочке,
Младшая говорит:

«Ах, боже, как безотрадно
За днями тянутся дни!
Утеха и развлеченье —
Похороны одни».

Бормочет мать: «Схоронили
Всего четверых с тех пор,
Как умер отец твой — пастор.
Вечно ты мелешь вздор».

Зевает старшая дочка:
«Довольно терпеть нужду,
Влюблен в меня граф богатый,
Завтра к нему уйду».

Корежится сын от смеха,
Как будто семью дразня:
«Есть парни, что делают деньги, —
Выучат и меня».

В лицо костлявому сыну
Бросает Библию мать:
«Разбойником ты, безбожник,
Видно, задумал стать».

Тут кто-то стукнул в окошко,
Рукой им машет в тоске:
Их мертвый отец там в черном
Пасторском сюртуке.

Дождь, ветер — ну что за погода!
И, кажется, снег ко всему.
Сижу и гляжу в окошко,
В сырую осеннюю тьму.

Дрожит огонек одинокий
И словно плывет над землей.
Старушка, держа фонарик,
Бредет по лужам домой.

Купила, наверное, в лавке
Яиц и масла, муки
И хочет старшей внучке
На завтра спечь пирожки.

А внучка, сонно щурясь,
Сидит в качалке одна.
Закрыла нежный румянец
Волос золотая волна.

Они любили друг друга,
Но встреч избегали всегда.
Они истомились любовью,
Но их разделяла вражда.

Они разошлись, и во сне лишь
Им видеться было дано.
И сами они не знали,
Что умерли оба давно.

Пока изливал я вам скорбь и печали,
Вы все, безнадежно зевая, молчали,
Но только я в рифмах заворковал,
Наговорили вы кучу похвал.

Я черта позвал, он явился в мой дом
И, право же, многим меня изумил.
Он вовсе не глуп, не уродлив, не хром,
Напротив — изящен, любезен и мил.
Мужчина, как говорится, в расцвете,
Поездивший много, бывавший в свете,
Он дипломат, он остер на язык,
Он суть государства и церкви постиг.
Он бледен, но в том виновата наука —
Санскрит, и Гегель, и прочая скука.
«Фуке{12}, — он сказал, — мой любимый поэт,
А критику, — тут он закашлялся кстати, —
Я отдал прабабке, дражайшей Гекате{13},
Мне больше и дела до критики нет».
Он мой юридический дар отметил.
Признался, что сам в юристы метил,
Сказал, что моей благосклонностью он
Весьма дорожит, — и отвесил поклон.
Спросил: не случилось ли встретиться нам
В испанском посольстве в минувшее лето?
И я, приглядевшись к его чертам,
Припомнил, что мы познакомились где-то.

Не подтрунивай над чертом, —
Годы жизни коротки,
И загробные мученья,
Милый друг, не пустяки.

А долги плати исправно.
Жизнь не так уж коротка, —
Занимать еще придется
Из чужого кошелька!

Дитя, мы были дети,
Нам весело было играть,
В курятник забираться,
В содому зарывшись, лежать.

Кричали петухами.
С дороги слышал народ
«Кукареку» — и думал,
Что вправду петух поет.

Обоями ящик обили,
Что брошен был на слом,
И в нем поселились вместе,
И вышел роскошный дом.

Соседкина старая кошка
С визитом бывала у нас.
Мы кланялись, приседали,
Мы льстили ей каждый раз.

Расспрашивали о здоровье
С заботой, с приятным лицом.
Мы многим старым кошкам
Твердили то же потом.

А то, усевшись чинно,
Как двое мудрых людей,
Ворчали, что в наше время
Народ был умней и честней;

Что вера, любовь и верность
Исчезли из жизни давно,
Что кофе дорожает,
А денег достать мудрено.

Умчались детские игры,
У мчась, не вернутся вновь
Ни деньги, ни верность, ни вера,
Ни время, ни жизнь, ни любовь.

На сердце гнет, с тоскою смутной
Я вспоминаю старый век;
Казалась жизнь тогда уютной
И жил спокойно человек,

А в наши дни везде тревога,
Былой покой навеки стерт,
Там, в небесах, не стало бога,
А под землей скончался черт.

И все так мрачно, так убого,
Повсюду холод, гниль и муть.
Не будь у нас любви немного,
Нам негде было б отдохнуть.

Как из тучи светит месяц
В темно-синей вышине,
Так одно воспоминанье
Где-то в сердце светит мне.

Мы на палубе сидели,
Гордо плыл нарядный бот.
Над широким, вольным Рейном
Рдел закатом небосвод.

Я у ног прекрасной дамы,
Зачарованный, сидел.
На щеках ее румянцем
Яркий луч зари блестел.

Волны рдели, струны пели,
Вторил арфам звонкий хор.
Шире сердце раскрывалось,
Выше синий влек простор.

Горы, замки, лес и долы
Мимо плыли, как во сне,
И в глазах ее прекрасных
Это все сияло мне.