Михаил Луконин - Стихотворения и поэмы

Мы ломаем ногами валежник лежалый.
Он пожаром бы мог встрепенуться, пожалуй.
Только мы не курили.
Мы идем через лес.
И единственно, что тут могло загореться:
гневом — наши глаза.
Мужеством — наше сердце,
И горели!
                  Да как!
От земли до небес!
Мы ломаем ногами валежник Шварцвальда.
Мы молчим.
Нам ни песен,
                        ни сказок не надо,
как услада
                      идти по земле по самой,
шагать по Шварцвальду,
                                          по чаще дубовой,
прикладом о ствол не ударить!
                                                      И снова —
в направлении от дома,
и всё же — домой.
Шварцвальд?
                        Почему он не черный, ребята?
Как всякий — рогатый, цветной, суковатый,
Зачем нас пугать,
                               раздувая беду!
По всем направленьям с боями кружили,
прошли Померанию всю мы,—
                                                       а живы!
В Шварцвальде светло!
И Берлин на виду!

«Постойте, —
                         сказал я, —
                                           давайте отметим!»
Мы бьем топором, чтобы в новом столетье
немецкие дети в Шварцвальде своем
прочли бы на этом стволе необъятном:
здесь мы проходили в году сорок пятом.
Идем мы,
                  ломаем валежник лежалый.
«А скоро мы выйдем?»
— «К рассвету, пожалуй!»

Мы сидим на косилке
                                     у магазина
сельскохозяйственных машин и орудий.
Мы глядим на сраженный город, а мимо,
пройдя сквозь каменоломню Берлина,
идут советские люди.
День мира!
Солнце за облаком щурится,
а под открытым небом
                                        стоят обгоревшие печи.
Кажется,
                немцы решили отапливать улицы,
но топить незачем.
День мира!
                       Дождь развешал капели.
Подрывники выгребают последние мины.
Птицы откуда-то поналетели.
Мы сидим у сожженного магазина
сельскохозяйственных машин и орудий,
Нам приказано не стрелять!
                                                    «Ну что ж, понятно! —
Мы ставим винтовки между колен —
                                                               стрелять не будем. —
Мир пришел! Закуривайте, ребята!»

Мы смогли,
мы смогли к этому часу пробиться,
мы шли и шли за своим командиром…
Нам давно известна наша традиция:
только в час победы
                                          начинается день мира!
Мы сидим, удивленно переглядываясь,
как после долгой разлуки. Что-то переменилось!
«Что случилось? Не знаешь? Не угадываешь?
Угадываешь!»
И смеемся задумчиво: все-таки что-то случилось!
О, что я вспомнил!
                                    Я сразу ловлю, как в прятках,
противогаз
                   и веду его на колени.
Вот она,
                смятая ученическая тетрадка —
запись моих далеких,
                                      далеких волнений.
Тетрадь стихов о любви —
                                                я помню слабо,
как я давно не читал запись неистовую.
Я беру плуг,
                   переворачиваю его набок,
на лемех тетрадку кладу
                                               и перелистываю:
«Я просыпаюсь — четыре стены», —
                                                               вот начало.
Четыре стены! —
                                вот начало тревоги!
Четыре стены! —
                               как это все-таки мало
юности,
           для которой
                                мир по экватору —
                                                           это немного!
Мы победили! Мы победили!..
                                                     Я слышу,
кто-то шагнул на косилку и обнял по-братски.
Вот у самого уха сдавленно дышит.
Я обернулся так, что мы стукнулись касками.
«Вася? Ты что?
Нет, это не письма, а впрочем —
это письмо, понимаешь,
                                              от юности нашей.
Почитай, почитай наше далекое очень…»
— «Нет, — говорит он, —
                                                я влюблен в настоящее».
— «С победой!»
                                — «С победой!»
                                                          — «День этот будет отмечен
в истории! — говорит он запальчиво
и встает, опираясь на мои плечи. —
Вот что случилось —
                                      мужчинами стали мальчики!
Вот что случилось —
                                            жизнь начинается следом.
Счастье наше в борьбе мы отстояли от казни.

Мы вышли к великому счастью.
                                                           Победа!
Это открылся нашей улицы праздник!»
— «Какое сегодня?
                                   Девятое?
                                                      Вот как?
Девятый вал!»
Я стряхиваю дождевые росинки.
«Мы победили!
                           Пойдем!» —
                                                      Он надевает винтовку
и решительно переводит рычаг на косилке.
Как вчера мы поднимались в атаку, я вспомнил:
от танка к танку волненье носило ветром,
и расстояние до мира, до полной победы
исчислялось не днями,
                                      не временем —
                                                                   сотнею километров!

Я теперь думаю:
«Уж если сумели пройти мы четыре года,
от схватки до схватки,
если сумели преодолеть притяженье земли
                                                                            и жизни,
то теперь мы готовы пройти по любому меридиану
и выстроить счастье победившей отчизны».

Какая лётная погода!..

Когда нас друг от друга отнесло?
Не в мае ли?

Мы, загрустив, стояли…
Светило ль солнце в этот день?
                                                        Едва ли.
Была метель. Пустынно и бело.
С тех пор мне месяц май — одно число.

А вот еще другое вспоминаю:
под пулями я маюсь и бреду
на ледяном ветру.
                                   Иду в бреду,
и кровь течет…
                        Когда? В каком году?
Да говорят, что это было в мае!

Зато письмо твое передадут.
Иду. Читаю. Снег летит и ветер.
Что — снег?
Да нет — цветы в веселом свете.
Какой январь, когда сады цветут?!
А это в мае?
Лыжи завизжали
в тяжелую хрустящую пургу.
Все в майские костюмы наряжались,
все в белом
                     на сверкающем снегу,
Бежали и стреляли на бегу,
Сбегали к Дону
                           в снеговой пыли,
и в воду — раз!
                            Плывем,
                                            руками машем…
Вода ли это? Ледяная каша!
Цимлянскую отбили на заре.
Когда был май вот этот?
                                           В январе!
Зима ли, лето —
                           что нам время года?
Война!
Зимою, летом — не гляди.
Когда зовут — в атаку выходи!
Смешно спросить:
                                   какая там погода?

Я маем только радость называю.
Мой май —
                    шагнул на запад по земле,
мой май —
                   письмо на узеньком столе.
А мой январь —
                            разлука наша в мае.

Мы дожили до майской красоты.
До Первомая нашего святого!
Теперь видать, что снег, а что цветы,
где ты,
            в январь ли, в май ли входишь ты,
как выглядишь теперь ты в платье новом.
Свершилось это.
                             И теперь, как встарь,
май будет в мае,
в январе — январь.