Болеслав Лесьмян - Запоздалое признание
Кладбище
Покосившись на жизнь, что исполнена хищи,
Странник молвил прости – и вступил на кладбище,
Где лежат корабли. Под землей воркотали
Замогильного бурей гнетомые тали.
Он почувствовал вечность у земи в утробе,
И свою тишину с тишиною надгробий
Съединил, разводя паутинные нити,
И разглядывал надпись на мшаном граните:
Я по собственной воле укрылся в пучину,
Ибо думал, что, сгинув, повторно не сгину.
Думал, нега – погубит, а гибель – понежит,
Но лукавый мой век: и не кончен, и не жит!
Здесь гроза все ужасней, а ветер капризней —
Все осталось, как в жизни, – за вычетом жизни!
И подземный останок, сбиратель пробоин,
Все достоин руля – и несчастья достоин!
Я не знаю конца – и не знаю начала:
Кто взаправду отплыл, не находит причала;
Лишь на дне пришвартуется мертвое Судно:
Там, где Вечности – много, а радости – скудно!
За ветрило, за счастье загробных кочевий
Ты, пришлец, помолись Богородице Деве!
И, нарвавши цветов, что пестрели во тлене,
Тот крестом осенился – и пал на колени.
За гробом
Где безбытье рекой загустело,
Шепчет вера стволом камышовым.
Там не в тягость ни кости, ни тело!
Там никто не обмолвится словом!
Смерть обрывки житья втихомолку
Собирает и ладит пеленку,
Из застывшей тоски балаболку
Отольет своему призрачонку.
Прожитым порошит на ресницы;
Тень покойника, вняв напомину,
Мчится улицей, чтобы восниться
В дом, где жил и где принял кончину.
Под размахи могильной крапивы
Воскресенье чудачит во плесни…
Где мой братец, такой несчастливый?
Где сестрица, не певшая песни?
Я теней не нашарю во мраке,
Не поймаю в бесплотных просветах…
Знать, и призраком – будет не всякий,
Есть такие, что попросту нет их…
Нет и мглы, что душой быть хотела
И помериться с вечностью снами!
Эта боль, что болит без предела!
И отчаянье, словно бы в яме…
Темень встала за звездной пургою,
И приюта могильного – мало:
Хочет сбыться там что-то другое,
Не такое, как все, что бывало!..
Убожество
Каждый раз – будто смерть не видал до сих пор ты!..
Тело мамы, отца, и сестрицы, и брата…
Ваши образы в памяти ныне затерты,
Погибаете вновь, как погибли когда-то.
Вот уже не увижу сестринской улыбки,
Не увижу, как падает на половицы;
И с невнятною речью, изорванно-зыбкий,
Угасающий брат мой мне торопко снится.
Похороненный – вновь умирает в могиле!
Вы на небе рисуетесь мне филигранью,
Так былому вразрез, так сродни умиранью,
Будто не было вас – никогда вы не жили!
Ничего не бывало! Не будет иначе!
Я был в одурь влюблен! И, спасаясь от хвори,
Ныне болен я верой в могущество плача!
Но закончатся слезы! Умрет мое горе.
Ты, о Ночь, всеребряясь в небесные грады,
Если хочешь излить свою темную стужу,
Ударяй меня в грудь, ударяй без пощады!
Ибо я – человек, и тебя передюжу!
Чья другая тоска – меж ладоней потонет?
Кто лишится лишеньем таким же всецелым,
Как лишен человек, у которого в белом
Свете нет ничего – ничего, ничего нет?
Вифлеем
От сна к другому сну очнулся я. К размету
Звезд на ресничинах. И мне хотелось тоже
С Волхвами выйти в мир, не схожий ни на йоту
Со всеми этими. Ни йотою не схожий.
Бегу я в мрак, бегу! Мне догонять их надо,
Хоть зло стоит овамо, поджидает семо.
Уже я вижу выгон, дремлющее стадо
И блики в богослепых окнах Вифлеема.
Передо мной вертеп. О плоть земная, ну же! —
Я буду там сейчас – иль никогда не буду.
Пастух под валуном похрапывает вчуже
К звезде над Вифлеемом, к будущему чуду.
А где ж Волхвы? – «Их нет. Кто всматривался в тени,
Твердит, что и они, и ладан их, и мирра
За поворотом тем, где выходы из мира,
Испорошились в пыль. Не боле и не мене».
А где Мария? – «Нет. Ступай вопросы эти
Ты небу задавать и задавать могиле».
А где же Бог? – «Давно, давно похоронили,
И молвят, что Его и не было на свете».
А Магдалина где ж? – «Смертям смотрела в лица
И даже мой пинок заметила едва ли.
Иди просись туда, где раньше привечали!»
Но не к кому идти – и некуда проситься!
По смерти
По облака подбою,
У выси в глубине
Теперь вдвоем с тобою
Летим в посмертном сне.
«Гляди, в пыли дорожной…» —
«Я вижу чей-то след…»
Нам нужно, неотложно
Другой увидеть свет!..
«Гляди, сродни топазу
Безбытье лощено…»
Я все узнала сразу,
Я знала все давно.
«О, как цветы не смяты,
Как роща тут щедра!»
Еще не умерла ты,
Еще не та пора…
Еще должны мы оба
Грести, за взмахом взмах,
Расстаться возле гроба
И встретиться в слезах.
«Любовь твоя – как радуг
Болезненная дрожь».
«Люби же без оглядок,
И мучай, и тревожь!»
От мук – длинней дорога,
От мук – милее сон.
«Ты не заметил?..» – «Бога?» —
«Он был тут». – «Был – не он!
То звезды, как солдаты,
Дозором – до утра:
Еще не умерла ты,
Еще не та пора…»
А нам – начать с начала
И гибнуть каждый час,
Одной же смерти – мало
Для жившего хоть раз.
«Ты слышишь – хор скворчиный?»
«То тени правят путь…»
«А правда, что с кончиной
Все кончится?» – «Ничуть!» —
Там разомглятся бредни,
Но не уйдет печаль.
И станет предпоследней
Любая наша даль!
Посмертные закаты —
Пока еще игра!
Еще не умерла ты,
Еще не та пора…
К безбытью дреманные шляхи
Порумянилось там, у небесных обочин, —
Низачем, никому и себе же во гнев…
Почему же зрачок мой источен, источен
Тем летящим на облаке контуром древ?
Отоснились к безбытью дреманные шляхи…
Я кого-то дочел – и уже не дочту…
Тебя нет и во прахе, и нет не во прахе…
Ничего не ищу – и гляжу в темноту.
Ты устами – далеко! Устами – так близко!
Отвердевшее с горя то сердце сломи!
Помнишь, мглица по саду пласталась так низко?
Эта мгла – человек, но забытый людьми.
Нашим шепотом шепчут садовые ветки —
Отзываются тени – и стал холодней
Зацелованный рот в позабытой беседке.
Так пойдем же искать незапамятных дней!
Ты узнаешь калитку, узнаешь дорожку:
Мимо целого света пройди – и войди!
Ты наденешь то платье, ту самую брошку!
И шагнешь туда первой… А я – позади…
Слова к песне без слов
Ты сама себе, жизнь, да пребудешь обнова.
Вместе с тучей зажгись, где алеются зори.
Ну а я – вспоминатель всего небылого —
Тебе близок бываю во сне или в горе…
Дола не было там – но в долу была смута…
И хоть не было фей – а шепталось о фее…
В облаках фиолет, но не въяве – а будто…
Сон косится на света пустые развей.
В пастях ночи пусть тело пугается тела.
Пусть найдется лазурь, чтоб судьбу остранить им.
А в саду моем торопко зашелестело —
Словно кто-то внезапно расстался с безбытьем.
Помню девушку я, как вздыхала глубоко,
И ответную ласку с лукавым ужимом.
И ничем не взяла, кроме смеха и рока, —
Но само это нищенство было любимым.
Знаю, как закладбищелось это обличье —
Но с матерчатой розой пошла в замогилье…
Этот свет, эти розы пытаюсь постичь я —
И себя в этом свете – и гробы – и крылья.
Знаю блеск золотой, что приснился лазори…
А бредовые сны – это людям оглодки.
Гаснул некогда вечер – и в золото зори
Я на лодке поплыл – и остался без лодки.
До небес докровились пустые полоски,
И безлюдьем становятся мерклые тучи.
Что же делать – и мне – и пруду – и березке —
С этой вечностью бурой, заразно-гнетучей?
Или тайну я в трепетах наших разранил,
Если ласками тело твое красноречил?..
Мне и мир наничтожил и наглухоманил,
И ему я нагрезил и начеловечил.
А воскреснуть – мне надобен шелест тополий,
Точно тот, что носился под замершим кровом,
И мне надобно спрятанной в звездах недоли,
Чтоб ее пережить, не обмолвясь ни словом.
Что мне сделать по смерти с собою и светом?
Золотиться слезой твоей? Прянуть полетом?
Мрак шагает по саду с беспомощным цветом —
Мы же были во мраке – и будем еще там!
«Я и здесь, на земле, и я в мире далеком…»
Я и здесь, на земле, и я в мире далеком,
Где я в небо вместился одним только боком.
Где мне дышится в воздухе песня и дрема,
Но задремное счастье мне тоже – знакомо.
И к себе самому я иду отовсюду;
Где-то шаг тороплю, где-то дольше побуду;
И, подобный моленью под небом осенним,
Не свершиться хочу, а остаться – моленьем.
Ранним утром
