Яков Тублин - Образ жизни

Что мне горькая сладость успеха
И раскатистый смех за стеной?
Отличу от печального смеха
Громкий ропот печали смешной.

Этот смех… Он скорей — для забвенья,
Этот смех… Он скорей — для игры.
Словно бухают в воду каменья,
Раскатившись с высокой горы.

Снова хохот — и снова, и снова,
Он уже водопадом гремит.
Так смеяться лишь с горя большого
Можно, чтоб не заплакать навзрыд.

О том, как лист
Под ветром дрожал
И опадал понемногу,
Одна строка —
Коротка, как кинжал,
Другая — длинна, как дорога.

О том,
Какая в душе печаль,
Как холодно одиноким,
Одна строка —
Тверда словно сталь,
Другая — как ветер лёгкий.

О том,
Как мгновенна жизнь
И длинна
С надеждами и страстями,
Одна строка —
Как лёд холодна,
Другая — обдаст,
Как пламень.

А это — буря в стакане воды,
Хоть ты о ней — дни и ночи.
Заметь, кто хватил настоящей беды, —
Короче об этом, короче…

Пресноватой любви
Я бежал и скрывался стрелою.
То ли гордость в крови,
То ли жаркое сердце виною.

Четверть века почти,
Надрываясь, все вьётся и вьётся
Эта лента…
Прости,
Если вдруг невзначай оборвётся.

Ты не из примадонн,
Да и я этой жизнью отделан.

Протяни мне ладонь —
Каждый палец целую отдельно.

Над крышами звёзды нависли —
И входит под зыбкий мой кров
Поэзия — музыка мысли.
Поэзия — живопись слов.

В росу открываю окошко,
Неспешно иду по двору,
И полупустое лукошко
Зачем-то с собою беру.

Зачем? Я совсем не добытчик —
Занятье иное моё.
Бреду с отрешённым обличьем,
Забыв про лукошко своё.

Вдыхать только, чувствовать, слышать,
Как в недрах грохочет гроза,
Как листья апрельские дышат,
Как тихо сползает слеза.

Но разве такое осилишь
В окрестностях этих пустых,
Хранитель незримых вместилищ,
Владелец мелодий простых?

И всё же над бездной, над высью
Живёт без границ и оков
Поэзия — живопись мысли,
Поэзия — музыка слов.

Как я жил от декабря до мая,
Как в пустыне белой, неживой.
Никому не в чём не доверяя,
Ждал свиданья с молодой травой.

Жил да был в морозной этой башне,
В клетке из закованных широт,
Ожидая твёрдо и бесстрашно,
Что весна к порогу подойдёт.

А когда потом очнулись липы,
А когда пошёл весенний гул,
И проснулись в тёмных реках рыбы,
Я навеки вечные уснул.

И уже не чувствовал, не видел,
Как играла чистая вода,
Как склонилась ивушка в обиде
У прозрачно-тихого пруда.

Как по остывающему следу
Ветер пыль серебряно вздымал.
И пришла нелёгкая победа,
О которой я, живой, мечтал.

На востоке небо затянуло,
Так что сразу — темень по глазам.
И зловещим холодом пахнуло,
И пошла огромная гроза.

Приутихли певчие под стрехой,
Почернела синяя вода.
Кто-то это всё назвал потехой,
Кто решил: какая ерунда!

Птицы подались туда — на запад,
Птицы подались туда — на юг,
Унося в пугливых крыльях запах
Лета, степи и всего вокруг.

А когда гроза отгрохотала,
Прояснилось, словно в светлом сне, —
Оказалось вдруг, что места мало
Стало им в родимой стороне.

Сад былой,
Былые птицы
И былые дни.
Вспоминаю:
Лица, лица —
Белые огни.

Что за чудо,
Право слово —
Жизнь на бегу?
Лишь себя уже
Былого
Вспомнить не могу.

Лица — звёзды
В небе тёмном,
Видные чуть-чуть…
И меня, былого,
Вспомнит,
Может, кто-нибудь.

Вот он —
Лёгкими шагами
Встал на мой порог.
И пока взаимна
Память,
Я — не одинок.

А мне и горя мало —
Всегда мне не везло.
Подумаешь: упало
И треснуло стекло!

Я вышел нелюдимо,
Я лихо закурил,
И, заслонившись дымом,
В околицу отплыл,
Где взмыл над степью сокол,
Где луч отвесно прям,
Где нет ни штор, ни стёкол
И ни дверей, ни рам.

Здесь ветер буйной силой
К дороге гнёт листву.
Гуляй на воле, милый,
Вались плашмя в траву.

Привольно и чудесно
И отдыхает глаз.
Вот здесь мне жить не тесно,
Просторно — в самый раз.

Здесь доброе начало,
И невозможно зло.
Подумаешь: упало
И треснуло стекло!

По дорогой своей привычке,
Что устоялась с давних пор,
Зажгу костёр последней спичкой,
И спичку брошу в тот костёр.

Гори, костёр, еще закатный
Не причитается итог,
И от привычки презанятной
Для жизни есть резон и толк.

Свети, костёр, — и ночью тёмной
Не заблудиться мне вовек.
Я не приблудный, не бездомный,
Не посторонний человек.

А то, что я — последней спичкой,
И эту спичку — на костёр.
Так это просто по привычке,
Что устоялась с давних пор.

Все живое в мире принимая,
Тучу принимая и зарю,
Больше всех я доверяю маю,
Да ещё, конечно, сентябрю.

Небеса из голубого ситца,
Горизонта чёткая межа!
Больше всех я доверяю птицам,
Да ещё собакам и ежам.

Больше всех я говорю спасибо
Им за мой покой и мой успех.
Больше всех я доверяю рыбам,
Змеям доверяю больше всех.

Больше всех я доверяю скрипке,
Взятой у апреля напрокат.
Меньше всех — сочувственной улыбке.
Я, ей-богу, в том не виноват.

Перегорело, улеглось и отболело,
И вот, уже в который раз опять, —
Тот вывод: лечит дело, только дело,
А дел — их всею жизнью не объять.

Вчера опять такое накатило,
Что захотелось прямо волком выть.
Но слава Богу, что ума хватило
За дело взяться и тоску забыть.

И я сказал себе довольно строго:
— Твои дела вчерашние грешны,
Но есть ещё любовь и есть дорога,
Длиною в ожидание весны.

В метро блестящем или же в трамвае,
Иль просто так пешочком, налегке
Передвигаюсь я, не унывая,
С авоською спасительной в руке.

Торчит батон, кефирная бутылка,
А я в свою гостиницу иду.
Я шумною Москвой иду с ухмылкой
И что-то напеваю на ходу.

Ещё купить мне чаю пачек десять,
Колготки, мясо, колбасу и сыр.
Ещё купить пластинку модных песен —
Вот будет пир на родине, так пир!

— Давай, сосед, за мой отъезд шарахнем.
Зовут-то как? Не знаю до сих пор.
…Вот самолет, в салоне пахнет
Мой весь гастрономический набор.

«Напишите что-нибудь к празднику,
Поторжественней, попараднее.
Ну, схватите самую суть,
Чтоб на первую полосу.
Это ж, знаете, к Октябрю…»
Я устало в окно смотрю.
За окном моросит и дует,
Тротуарами осень бредёт…
Что ж, на первую полосу я
Напишу вам к утру. Идёт!
Напишу, чем живу, чем мучаюсь,
Напишу, улыбаюсь чему.
Только это отнюдь не лучшее,
В вашем смысле. Но что кому…
Как я в чём-то собой развенчанный,
Как порой неуютно мне,
Напишу о любимой женщине.
Не бледнейте, — я о жене.
В общем всё, о чём трудно думаю,
Но не часто ещё говорю.
Всю вам правду и всю судьбу мою —
Невозможно лгать к Октябрю.