Александр Новиков - Уличная красотка

Та женщина была отчаянно красива,
Убойна, как дикарская стрела.
И ни о чем большом, особом не просила,
А просто захотела — и была.

И на руке моей большой зеленый камень
Топорщился и зеленел вдвойне.
Я трогал эту женщину руками.
И ей любилось. Впрочем, как и мне.

Та женщина была смешлива и насмешна,
Когда вокруг стреляли кошельки.
И дураки ей мир к ногам бросали спешно,
Богатые и злые дураки.

И камень на руке ехидно и лукаво
Мерцал, ее глазам играя в тон…
Та женщина была красивая отрава,
Всем прочим оставаясь на — «потом».

Та женщина была большим и сладким
нервом,
Поклоны принимала за долги.
Я не последним был. И далеко не первым.
Я был у ней за то, что был другим.

И камень — талисман от ран
и от болезней —
Сползал с руки, ослеплен и солов.
Та женщина была ночной распутной песней.
Без пенья. Без мелодии. Без слов.

1995 год

Бесстыжие глаза твои зеленые
Зрачок такси напоминают мне,
Когда он чешет пункты населенные,
Особенно при звездах и луне.

И в них, когда ты жмешься к стойке
баровой,
Горит зеленой денежки пожар.
Мы, может быть, сегодня станем парою
Крадущихся по лезвию ножа.

Твой счетчик мертв — все чувства
поистрачены.
С них сдачи не дождешься, не проси.
За всё на свете, девочка, заплачено.
Всё в мире — пассажир, и всё — такси.

И в час, когда твой бюст, неоном
схваченный,
Зеленый змий сбивает с длинных ног,
Банкнота хрустнет — и за все заплачено.
И на постели гаснет огонек.

Был прав поэт: твой стан — природы
зодчество.
Но взять тебя стихами был слабак.
Он врал — тебе не страшно одиночество.
Ты не одна, вас целый таксопарк.
И хоть глаза не всем дал бог зеленые,
(Не ведал, что ли, там, на небеси?)
Все, в древнюю профессию влюбленные,
В ночи зеленоглазы. Как такси.
1988 год

Танго кончится вот-вот,
Брошь твоя уколет галстук,
И рука вспорхнет к виску
И вниз с аккордом упадет.
Всё. Тебя не удержать.
Даже свет не испугался —
Не погас. А значит, танец
В темноту не заведет.

Танго кончится вот-вот.
Под ладошки и при свете.
Только раз могу тебя
Я в этот вечер пригласить.
А иначе все поймут
И заметят. И заметят.
Бросят петь. Начнут шептаться,
А потом и голосить.

Два десятка долгих нот —
И застынет вечер, тих.
Расстаемся не на год.
Сколько нам осталось их?
1994 год

Ночью мается причал при лунном свете,
И, руками трогая луну,
В дождь танцует девочка на парапете,
И стреляют молнии в нее одну.

Бьет из неба звездный ток,
И загорается вода.
Танцует девочка про то,
Что мне не скажет никогда.

Я ее люблю. И наш роман не кончен.
Но ее ладони без тепла.
Нет, она ни в чем мне не призналась
ночью,
Но протанцевала, как могла.

Вот-вот-вот зажгут восток,
И тень исчезнет без следа.
Танцует девочка про то,
Что мне не скажет никогда.

Завтра поутру она исчезнет тихо,
Как печальный сон, как сладкий бред,
Выкрав у меня навек легко и лихо
Танец, ночь и белый парапет.

Это — завтра. И — потом.
Ну, а сегодня — как звезда,
Танцует девочка про то,
Что мне не скажет никогда.

1998 год

Вы — танцовщица из бара,
Южной ночи визави.
Для гулянки вы не пара
И не пара для любви.

Но плевали вы на это,
Ровным счетом как и я,
И на сердце у поэта
Сладко вьетесь, как змея.

Я живу, и вы живете,
Тщась заветами Христа.
Я — душой на эшафоте,
Вы — всем телом у шеста.

И над миром полуночным,
Презирая маету,
Мы разбрасываем клочья —
Нашу с вами красоту.

Заплетайтесь хоть в кольца,
Вейте петли арканов,
Вам звонят колокольца
Битых барных стаканов.

Расстелитесь хоть в петли
На столе у поэта —
В этом траурном пекле
Я люблю вас за это.
2005 год

Точно помню, я не был крещен —
Было плохо в то время с крестами.
Был тогда не Никита еще,
И уже, точно помню, не Сталин.
Я родился под звон портупей —
Где уж было желать под иконы!
Океан… Он совсем не купель,
И совсем не иконы — погоны.

Это было давно. Не вчера.
Мне, как самую высшую меру,
Напророчили — «в офицера»,
И крутую сулили карьеру.
Но по мне не пришелся мундир
И казарма со злыми клопами.
Был один я в семье дезертир,
Не желавший чужими стопами.

И лицо было бито мне в кровь.
Злобу выплюнув вместе с зубами,
Думал я: «Что такое любовь?
Видно, если не бьют сапогами».
И под грохот бездомных колес
Я опасную мудрость усвоил:
Самозванцев и маршальских звезд,
Как крестов, на России с лихвою.

Не имел я на теле креста
И плевал на погонную силу.
А везло мне, ей-богу, спроста,
Так везло, будто с неба валило!
Не моими костями мощен
Путь, отмеренный ровно верстами.
Точно помню: я не был крещен —
Было плохо в то время с крестами.
1978 год

Простимся, и покатят
Из легкой грусти дни,
Они, как мы с тобой, всем сердцем там,
Где были золотыми
Вчерашние они,
Где пальмовый шалман в окно хлестал.

И было так не жалко
Рвать душу на клочки
И самый сладкий нерв крутить-тянуть,
Где молния в грозу
Бьет током от руки,
С которой на песке, зажав, уснуть.

А птице белой-белой
Не знать и не смекнуть,
Не раскричать о том любой волне,
Как девочка в парео
Слетала мне на грудь
И, крылья распустив, клевала губы мне.

Осенний лист летит, и я
Лечу туда, где с ней, где с ней
Три самых лучших дня, три дня
Короче всех и всех длинней.

Осенний лист — мое крыло,
И солнце в лужах — мой огонь,
Но ветер, как назло, назло
Несет меня к другой.
К другой.

2010 год

Жизнь звучала, как ария,
Как высокий девиз.
Забавлял на гитаре я
Двух прелестных девиц.
И мелодия нервная
Увивалась плющом —
Так мне нравилась первая.
И вторая еще.

Загорелые, гладкие,
Хохотали в луну.
Мне казались мулатками,
И хотел хоть одну.
Что-то пьяное выпелось,
Завело под дугой.
Пел, на первую выпялясь,
А тянуло к другой.

Из июля не вынырнуть,
Из цветочной реки,
Чтоб не всклочить, не вывернуть
Тихих клумб парики.
И чем дальше, тем боязней
Без любви под луной…
Так хотелось обоих мне.
Только, чур, по одной!

И однажды на встречу мне
Заявилась одна —
Разухабистым вечером
Спутал бес-сатана.
И амуры все с луками
Послетались сюда!
И больше я их подругами
Не встречал никогда.

Жизнь — прелестная ария.
И высокий девиз.
Забавлял на гитаре я
Двух прелестных девиц.
Это все не приснилось мне,
Но минуло, как вдох…
Видно, божею милостью
Только в троице — бог.
1990 год