Антонин Ладинский - Собрание стихотворений

Какие мелкие страстишки
Волнуют бурями Парнас!
Какие тоненькие книжки
В несчастьях утешают нас!

Какое это утешенье!
Но больше ничего ведь нет —
Ни музыки, ни упоенья,
Ни упоительных побед.

Спроси рассудок о паренье,
(С волненьем и ломаньем рук) —
О смерти, о недоуменье,
С которым мы глядим вокруг…

Он славит мускулы, щетину,
Не терпит жалкой чепухи.
В редакционную корзину
Слетают с жалобой стихи.

И все-таки болит, не спится.
Тревожно жить, мой милый брат
Мир не стеклянная темница,
А совесть, нездоровье, ад.

Чего-то в мире не хватает,
И в музыке чего-то нет.
Нам успокоиться мешает,
Закрыть глаза, прекрасный свет.

Европа счастливых
Амбаров и школ
И трудолюбивых,
Как фермеры, пчел.

Ты — шорох пшеницы
И запах сыров,
Страна черепицы,
Аббатств и волов.

Ты — соль в разговоре
И бочка вина.
Амбар на запоре,
Над замком луна.

Ты фейерверк меткий
Газетных листков,
Фру-фру оперетки
И стук каблучков.

Ты — утром прогулка
К руинам в плюще.
Румяная булка
И путник в плаще.

Не камень, а карточный домик,
Жилище для бабочек, тень.
Но более прочного дома
Нам строить не хочется, лень.

А буря дохнет на строенье,
На птичий наш переполох,
И даже не буря — дыханье
Любви или женщины вздох,

И карточный домик (постройка,
Висящая на волоске)
Вдруг рухнет, за картою карта,
Как все, что стоит на песке.

Захлопают дети в ладоши,
И тихо из мира преград,
Как черные бабочки, души
На небо совсем улетят.

Из многих деревьев
Любимое — дуб.
В час бури, средь молний
И ангельских труб…
За лиственный шепот,
За форму листа.
До самого неба
Его красота.

Быть может, то было
В суровом раю
Иль в царстве гигантов,
В древлянском краю —
Дубовые рощи
Росли по холмам,
И жили олени
Прекрасные там.

Звенели секиры
Железом кругом,
И строили мужи
Корабль или дом.
И римская муза
Слетала с небес
В глухие трущобы
Древлянских древес.

Средь жалких вздыханий
И робких сердец
Ты — древо героев.
Твой житель — стрелец,
Ты — друг дровосека,
Мозолистых рук.
Ты — мир корабельный,
Всплывающий вдруг.

Что ты? — Комочек праха.
Едва приметный вздох.
В когтях судьбы и страха
За участь жалких крох.

Что ты? — Пищеваренья
Бессмысленный процесс.
Молекулы томленье,
Без Бога, без небес.

Что ты? — Воспоминанье
О райских антраша.
Летящая в зиянье
Бессмертная душа.

И ты сгниешь средь тленья,
Красавица зеркал,
Под шепот восхищенья
Входящая на бал.

И эти розы, руки —
Любовника трофей —
Лишь пища смертной скуки
И гробовых червей.

Но нам еще больнее
Тебя любить, в слезах,
За плен, за тлен лилеи,
За жалобное «ах».

Пустых сердец прохлада
Страшней суровых зим.
Тогда оставить надо
Стихи, покинуть Рим.

Все ускользает странно —
Легчайший дым побед,
Прелестный лебедь Анны,
Прельщавший столько лет.

И вы, беглянки-музы,
Устали плакать вы
По северным медузам,
По пряникам Москвы.

А Блок? В стране сияний
Уже не видно Вас
Сквозь лес воспоминаний,
Статеек и прикрас.

Никак нельзя руками
Дыханье удержать.
Никак нельзя… Мы сами
Не в силах устоять.

Душа вернется к Богу,
И музыка потом
Утихнет понемногу
В пространстве голубом.

Как было бы скучно
Без адских кругов,
Без муз неразлучных,
Без слез, без стихов.

Без долгих — до света —
Бессонниц в аду,
Без горечи этой
Свинцовой во рту.

Без музыки. В грешной
Любви без измен
И без неутешных
Разлук, перемен.

Как страшно и скучно:
Сахары квартир
И благополучно
Построенный мир…

Из мрамора пышный
Потом мавзолей
И надпись: «Всевышний —
Мир праху»… Елей.

Быть может, и млечность
Эфира потом,
И скучная вечность
В раю голубом.

Тебя, как ключиком часы,
Заводят маленькой надеждой —
И ты трепещешь средь росы,
Кузнечик, пойманный невеждой.

Ты наполняешь теплый дом
Биеньем, стуком, трепетаньем,
Стучишь по жилкам молотком,
Мешаешься с ночным дыханьем.

Ты — заводного соловья
Пружинка звонкая стальная:
Покажут иву у ручья,
Луну или кусочек рая,

И ты поешь всю ночь потом,
Заводишь радостные трели
Под лунным ивовым кустом,
Закрыв глаза, без всякой цели.

Но вот тебя ломают вдруг
Рукой рассеянной, небрежной.
Остановив волов и плуг,
Снимает шляпу пахарь нежный.

Какой искусный часовщик,
Поковыряв в нутре в телесном,
Вновь заведет тебя на миг —
Механику любви в небесном?

О, бедное! Зачем же ты
Так на земле печальной билось,
Зачем с огромной высоты
Стеклянным шариком разбилось?

Как странно на лужайках идеальных:
Идеи одуванчиков и трав,
Прообразы кузнечиков печальных,
Гербарий платонических дубрав.

Восходит солнце в стуже электрона.
Сияет в Африке морозный день,
И, как в стихах у старика Скаррона,
Тень лошади везет телеги тень.

Останься в этом странном трудном мире,
Где все звенит, где все в «последний раз».
Пусть две слезы, прозрачные, как в сыре,
Прольются из твоих огромных глаз.

Я первый был бы рад теплу и крыше
И дыму, вьющемуся из трубы,
Но зимний климат нам ниспослан свыше —
Никак нельзя менять удел судьбы.

О, стыдно мне подумать об отеле,
О грелке, о фуфайке шерстяной,
О панталонах теплых из фланели
Под юбочкой балетной неземной.

Пусть этот черный лист, в холодном храме
Летящий в прах, напомнит нам о том,
В какой студеной и прекрасной драме
Мы на земле средь зимних бурь живем.

Вижу потрясенный воздух,
Корабли, коней из бронзы
И дубы средь синих молний.
Это — мир, жилье героев.
А сравнишь с величьем смерти:
Маленькие все людишки
И ничтожные душонки,
Может быть, и ты — не слезы,
Не отчаянье, не гибель,
А красавица пустая,
Шум муара, птичий щебет…
Мы-то думали — дыханье,
Музыка, печальный ангел,
К нам слетевший из лазури
В африканский жаркий дансинг!
Но — последняя надежда,
Что и в этом страшном мире
Есть любовь до гроба, верность,
А в твоем прекрасном теле
Спит душа и ждет бессмертья.