Антонин Ладинский - Собрание стихотворений

Где теперь эти тонкие смуглые руки,
Жар пустыни и тела счастливого зной?
Где теперь караваны верблюдов и вьюки,
Где шатры и кувшины с прекрасной водой?

Ничего не осталось от счастья в Дамаске:
Караваны верблюдов ушли на восток,
И резинка на розовой женской подвязке
Натянула на стройную ногу чулок.

Но ты плачешь и в мире холодных сияний
Говоришь, что тебе как родная сестра —
Эта женская страсть аравийских свиданий,
На соломе и в тесном пространстве шатра.

Как нам не надоело это:
Не кровь, а сахарный сироп,
Не страсть, а легкость пируэта,
Не смерть, а поза. Где же гроб?

Жизнь трогательнее, больнее,
Печальнее во много раз,
Как страшно: в инее аллея!
Ну что ж, пора! Который час?

Жизнь — это слабый голос в хоре,
Сердцебиенье наверху
В последнем с музой разговоре
И пуля жаркая в паху.

О, как невыразимо это —
Россия и предсмертный пот,
Страданья мужа и поэта
В стране, где вечный снег идет.

Зима на сердце у поэта,
И слышен муз озябших плач,
А ты еще в загаре лета,
У моря, где играли в мяч.

Теперь ты снова в платье тесном,
В закрытом платье городском
Все вспоминаешь о небесном
Соленом воздухе морском.

И вижу море — путь опасный
Для кораблей, сердец и лир,
И тот спокойный и прекрасный,
Безоблачный счастливый мир —

Мир девушки и христианки,
Куда дороги вовсе нет
Для легкомысленной беглянки,
Для музы, для тебя, поэт…

Зима, а я услышал скрипку,
Залив увидел, как дугу,
Тебя, как золотую рыбку,
Лежащую на берегу.

Прислушайтесь к органу мирозданья,
К хрустальной музыке небесных сфер.
Пищит комар, и голосок созданья
Вливается в божественный размер.

Пчела гудит гитарною струною,
Поет на виадуке паровоз,
И в небе над счастливою землею
Мильоны птиц, кузнечиков и ос!

Как раковину розовую, к уху
Прижмите горсть руки — о, шум какой!
Старайтесь уловить вдали по слуху,
Как бьется мира целого прибой.

Нельзя ли, кумушки, хоть на мгновенье
О маленьких делишках помолчать:
Мы ангела в эфире ловим пенье,
А музыке небес нельзя мешать.

Ты — городское утро. Косо
Лежащий на паркете свет.
Ты — кофе с булкой, папироса
И шорох утренних газет.

Вода обильно льется в ванной —
Источников и труб напор,
Где полочка — ледок стеклянный,
А кафели — сиянье гор.

И даже голос неприличный
Стал звонким баритоном вдруг,
И запах мыла земляничный
Напомнил запах детских рук.

С утра за наше счастье битва
И сборы к трудовому дню,
Скользит, оружье римлян, бритва
Вдоль по точильному ремню.

И вот, слетев к пчелиным стаям,
С небес, как в розовом меду,
Прекрасным расцветает раем
Земное дерево в саду.

Зачем такие этим сливам,
Варенью, райские цветы?
Но будь нарядным и счастливым
Средь хлопотливых пчел и ты,

Чтоб сдать в народные амбары
Пшеницу солнечных холмов,
Для радостной души товары
И полные мешки стихов.

В чернильницу перо стальное
Ты обмакни по мере сил:
Навеки дерево сухое
Садовник мира осудил.

Жестокая мудрость природы:
Червь лист пожирает в тоске,
Сам гибнет от птичьей породы,
А птица трепещет в силке.

Ты мне закрываешь руками
Глаза, ничего больше нет.
Сквозь пальцы с твоими духами
Сливается розовый свет.

С какой материнской заботой
Ты прячешь весь мир от меня,
Боишься силками, охотой
Нарушить сияние дня.

Позволь мне взглянуть на страданье,
Ведь где я увижу потом
Жестоких охот ликованье?
Нет бедствий в краю гробовом.

Какие выбрать слова
В словесном море?
Рычанье льва
Или паузы в разговоре?

Чтобы и ты пролила
Прекрасные слезы,
Красавица без тепла,
Бумажная роза.

Чтобы и ты надо мной,
Над моими стихами
Разразилась грозой,
Горошинами-слезами.

Но у куклы фарфоровой нет
Ни сердца, ни боли, ни сына,
Для куклы небо — паркет,
А слезы — из глицерина.

Мы купим белую большую яхту
И Африку прекрасно обогнем.
Пусть солнце хлынет в угольную шахту,
Нам надоел наш темный тесный дом.

Нет, лучше мы поедем на раскопки,
А в Сирии, в пустыне, — солнце, зной.
Вообразите белый шлем из пробки
Над вашей белокурой головой!

Вообразите простоту пейзажа:
Костер, палатка, каравана след.
И день, когда таинственная ваза
Вдруг явится из мусора на свет.

Хотите, мы на ледоколе с вами
Предпримем грандиозные труды,
Где под трагическими небесами
Любовь — крушение, а сердце — льды?

И там, в чудесном холоде искусства,
Прижавшись близко, будем погибать,
В дневник записывать большие чувства,
Сигналы бедствия в пространство слать?

Но Вы боитесь холода сонета,
Вам Африка милее во сто крат.
Вы любите оливы, пальмы, лето,
Загар, на солнцепеке виноград.

Труды людей, и предприятья пчел,
И геометрия пчелиных сот.
Постройка дома, прилежанье школ,
Пшеничные амбары, воск и мед.

О, как прекрасно это — строить дом,
Пшеницу насыпать в большой амбар,
Хозяйственной пчелою над цветком
Трудиться, хлопотать в полдневный жар!

Вот почему сквозь слезы мы глядим
На все, в чем пользы нет, — на тлен стихов,
На бесполезный фейерверк, на дым,
На ваше платье в мишуре балов.

Вдруг полюбила муза паровоз,
Его бока крутые и дыханье,
Вращенье красное его колес,
Его огромнейшие расстоянья.

Когда он, оставляя дымный след,
Проходит с грохотом по виадуку,
Она ему платочком машет вслед
И в знак приветствия подъемлет руку.

На свете всех счастливей машинист:
Он дышит этим воздухом вокзальным,
Он слышит звон пространства, ветра свист
На перегоне дальнем триумфальном.

И вот, в агавах пыльных за горой —
Романский городок в тепле зефира,
Где горожанка смуглою рукой
Берет билет в окошечке кассира.

Может быть, ты живешь в этом доме,
Надеваешь прекрасное платье
В этот час, в этом мире зеркал.
К волосам из пшеничной соломы
Так подходит открытое платье,
Чтобы ехать в театр иль на бал.

Ничего… Ни жестокость мучений,
Ни тяжелых высоких сомнений,
Ни заломленных в ужасе рук,
Только сердца спокойного стук.

Только чистый проветренный воздух,
Только в оранжерейном морозе
Плечи — мрамор, как жар в холодке.
Только капля духов. И весь воздух
Стал подобен химической розе,
Одуванчик — пуховке на жаркой щеке.