Антонин Ладинский - Собрание стихотворений

Я с горькой славой Рима
Судьбу твою сравнил.
Я ледяные зимы
Палладе посвятил.

Наперекор сугробам
Там вырос мир колонн,
Как странный лес за гробом,
Как непонятный сон.

И только голос лиры
К тебе из синевы,
И только город сирый
На берегах Невы.

И только слезы, слезы
Твоих небесных глаз,
Твои метаморфозы
И расставанья глас.

Небесное синее зренье
Швея над иглою слепит.
В том платье ночном, как виденье,
Красавица бал посетит.

Таков уж порядок на этой
Печальной и бедной земле:
В чернилах все пальцы поэта,
У золушки руки в золе.

Красотка стучит каблучками
На скользком полу восковом,
Сапожник разводит руками
Над бедным твоим башмачком.

Не плачь — все превратно и тленно
В шумихе земной чепухи,
Кончается бал неизменно,
Забудутся рифмы, стихи.

Не все ли равно, в этой драме
Какую играем мы роль:
Оплаканы пред небесами
Сапожник и датский король.

Истлеет прелестное платье.
Увянет румянец. Глаза
Ослепнут в могиле. Объятье
Утихнет, как в небе гроза.

Со вздохом он целует руку,
Она сквозь слезы вдаль глядит —
На небо, на любовь, на скуку,
И ничего не говорит.

А сверху некий театральный
Волшебник сыплет не спеша
Бумажки — белый цвет миндальный.
Порхает бедная душа

В туманном мире воркованья,
Преображенном впопыхах
Под музыку, под восклицанья,
Под арию о «двух сердцах».

Но тучный господин во фраке
Ее в медвежьих лапах мнет,
Такую тонкую. Во мраке
Автомобиль глазастый ждет.

Мерещатся ей замки, залы,
Поклонник — кошелек и фрак,
А юноши-то целовали
Ей маленькую руку…

Зима с умиленьем
Безмолвных холмов.
С последним паденьем
Дубовых листков.

Над сельскою прозой
Сияла зима,
Над райскою розой
Чья гибель — чума.

Над Римом, над бурной
Струей ручейка,
Над хижиной курной —
Жильем бедняка.

Средь мраморной стужи
Музейных колонн
О шерсти верблюжьей
Вздыхал Аполлон.

Шел путник. Мечтаньем
Себя утешал
И пальцы дыханьем
В пути согревал.

Все та же скука мира —
Пустая мишура,
И холодок эфира
На кончике пера.

Скучны земные девы
Под музыку балов,
И райские напевы
Для них — невнятный зов.

И только белый парус
На море голубом…
И только первый ярус
В театре городском.

Все холодней и строже,
Над скукой мировой,
Сияли в черной ложе
Глаза Лопухиной.

Кто знает — житель рая —
О чем в полночный час
Он думал, не смыкая
Над рукописью глаз,

Когда сквозь сон кричали
В аулах петухи,
И в Пятигорске спали
Средь сонной чепухи?

Спасибо вам средь тесных
Ущелий за намек:
За несколько небесных
И непонятных строк,

Которых в буднях мира
Нельзя читать без слез,
Как ангел из эфира
В объятьях душу нес,

Как средь земного бала
У черного окна
Томилась и вздыхала
И плакала она.

Достойнее нет для поэта
Одежды, чем дырявый плащ —
Накидка голубого цвета
Среди зимы, ветров и чащ.

Он в этой легкой пелерине
Немного зябнет на ветру,
На мировой огромной льдине
Его знобит в большом жару.

Но даже в холоде хрустальном
Он всех на небеса зовет
И с миром грубым и реальным
Сражается, чернила льет.

Так с мельницами Дон-Кихоты
Сражались в пламени страстей,
И ветер от круговорота
Ревел средь мельничных снастей.

А Санхо-Панчо в страшном мире,
За рыцарем во всей красе,
Труся, мечтали о трактире,
О выпивке и колбасе.

Сквозь слезы, Офелия, ты умирала
И в комнате белой потом догорала.

Как все: со слезами, с мечтами о рае,
В отчаянье руки над бездной ломая.

Так роль приближалась к закату финала,
И лебеди плыли по глади канала.

И только афиша и мраморной урны
Прелестная форма напомнят средь курной

И суетной жизни о пламени тела,
В котором, как ангел, душа леденела.

Прохожий, подумай о небе за тучей,
О женских надеждах под ивой плакучей.

Одно назначенье
Цветку и пчеле —
Удел искупленья
На грешной земле.

И притча: — Жил некий
В те дни человек.
Молочные реки
Текли, а у рек

Паслись в изобилье
Стада по холмам,
И мельничных крыльев
Не счесть было там.

Шли к башням Багдада
Верблюды. Был дом.
И гроздь винограда
Два мужа с трудом…

Но в сердце и в шкуре
Воловьей, как дым.
Что сталось средь бури
С тем счастьем земным?

Подохли верблюды.
Пропал виноград.
Погиб от остуды
Оливковый сад.

Дом рухнул. Пожрала
Ячмень саранча.
И буря сорвала
Хламиду с плеча.

Прикрыв еле-еле
Нору тростником,
И струпья на теле
Скребя черепком,

На куче навоза
Он жадно вздыхал.
Божественным грозам
Смиренно внимал.

Душа моя, ты — чужестранка.
С твоей ли небесной гордыней
И жить на земле, как служанка,
Быть трудолюбивой рабыней?

Ты в этом хозяйственном мире
Чужая, как роза в амбаре,
Тебя затолкали четыре
Стихии на шумном базаре.

Под фермерские разговоры
Ты знаешь, что здесь мы в темнице,
Что шорох деревьев и горы
Небес или тучность пшеницы

И весь этот мир только сцена,
Где мы кое-как разыграем
Коротенький фарс и средь тлена
И прелести хрупкой растаем.

Неполон мир богатых,
Не долетит до них
Ни пение пернатых,
Ни соловьиный стих,

Ни голос человека
О гибели средь гор,
Ни гибельного века
Высокий разговор.

Как жизненных трагедий
Прекрасный воздух чист!
Он к неприступной леди
Несет дубовый лист.

Кружится в страшной буре
Оторванный листок.
Обугленный в лазури,
Он падает у ног.