Антонин Ладинский - Собрание стихотворений

О чем ты плакала, душа моя,
Вздыхая за решеткой бытия,

Куда рвалась, как пленница, в слезах,
Искала выход голубой впотьмах,

В какие небеса взлетала ты
Из этой неприглядной темноты

И музыке какой внимала там,
Где ангелы и звезды по ночам,

Зачем ты возвратилась к нам опять,
Чтоб на земле томиться и вздыхать?

И отвечает горестно она:
— Еще я к райской жизни не годна,

Еще я не сгорела на огне,
Еще не выплакалась в тишине,

Еще не научилась я любить,
Еще мне надо у людей пожить.

О Дания, дальний предел
Всех наших мечтаний о том,
Чего не бывает у нас
Средь скучных и маленьких дел

На бедной земле без прикрас.
Но милые руки, как лед,
Все горестнее тишина,
Все тише и тише плывет
Над башнями замка луна.

О Дания, меркнет твой свет.
Твой принц умирает… В конце
Печальнейших странствий — ответ
На этом прекрасном лице.

И в лунном беспамятстве он,
Средь черных и страшных теней,
В бреду вспоминает сквозь сон
О шпаге, о славе своей,

О маленькой женской руке,
О шорохе датских древес,
О темной и сладкой строке,
Слетевшей, как ангел, с небес…

Ты к призрачным горным
Взываешь мирам,
К прекрасным, но черным
Глухим небесам.

Кто голос твой слышит?
Четыре стены,
Три пальмы, и выше —
Сиянье луны.

Небесные арфы
В ответ не поют,
Румяные Марфы
Хлопочут, пекут.

Мария — в тенетах,
И скучен наш пир,
В ничтожных заботах
Погряз этот мир,

Поют эти пени,
Как ветер в трубе.
Три пальмы, как тени,
Приснились тебе.

Еще мы смеемся сквозь слезы,
Еще умиляемся мы
Над туфелькою балерины
В сугробах балетной зимы.

Еще балерина кружится
И с розой бумажной в руке
Летит в полотняные страны,
В мороз ледяной налегке…

Но никнут плакучие ивы
Над славой, непрочной, как дым,
Над сломанной детской игрушкой —
Над сердцем твоим заводным.

Сломалась пружинка стальная,
Умолк заводной соловей,
И некому больше стихами
Механику сердца воспеть.

Так солнце стояло над Римом —
Холодный и розовый шар,
Так варварским стужам и зимам
Навстречу дыхания пар
Из мраморных уст отделялся.
Так римский корабль погибал.
Так с гибнущим миром прощался
Поэт, равнодушно зевал.
Мы женщину с розой туманно
Сравнили. Во время чумы
На жаркой пирушке стеклянно
Звенели бокалы зимы.
В березовых рощах — сиянье
И ангельская тишина,
Но билась над гробом в рыданьях
Наталья, земная жена.

Жил Блок среди нас. На морозе
Трещали костры на углах,
И стыли хрустальные слезы
На зимних прекрасных глазах.
Жил Блок среди нас. И, вздыхая,
Валился в сугроб человек,
И падал, и падал из рая
На русские домики снег.

Все то же земное сравненье —
Прекрасная пальма в раю,
Сосна, ледяное томленье
В холодном и скучном краю.

Две разных души, но на звуки
Все тех же далеких небес
Из черных сугробов разлуки
Летящие наперерез.

Небесные льдины
И холод высот,
О, мрамор Афины
И сердце, как лед!

Я в северной ласке
Забвенья искал,
Я в этой Аляске
Покой потерял,

И я на рассвете
Являюсь домой
В хрустальной карете
Зари городской…

Спал с куклой ребенок,
Но первый трамвай,
Разрушив спросонок
Игрушечный рай,

Скрежещет, вздыхает,
Гудит за углом
И вновь потрясает
Тот каменный дом,

Где в тщетной заботе
Склониться ко сну
Вы с мужем живете,
Как птица в плену.

Средь тучных соседок
И кухонных стен,
Кастрюль и салфеток
Ваш мраморный плен.

Прекрасные страсти
Вам снятся, но вот
Супружеской власти
Величье зовет

К его волосатым
И пухлым рукам,
К его полосатым
Немецким носкам.

Но руки из тесной
Темницы воздев,
Смиряя небесной
Соперницы гнев,

Достойная строчек
О мраморе рук,
Вы платья комочек
Вздымаете вдруг,

И черною розой
Он пышно расцвел
Под вечной угрозой
Зефиров и пчел.

Зачем показалась
Звезда голубой,
И ты не осталась
Запретной страной,

Страной безнадежной
Для слез и греха,
Гренландией нежной,
Где лед и меха?

Но пламенным грозам
Доверили мы
Непрочные розы
И пальмы зимы,

Пальмириум ельный
По стеклам потек,
Румянец поддельный
Слетает со щек,

Снегурочкой русской
Растаяла ты
В объятьях, на узкой
Постели мечты.

О чем же стихами
Теперь нам писать,
В какой мелодраме
Теперь умирать?

Как нам пережить расставанье?
Какая жестокая мука:
Смотреть на земное сиянье
И знать, что так близко разлука.

Нельзя нам не думать о смерти —
О самом высоком и важном.
Нельзя нам не плакать, поверьте,
Над маленьким счастьем бумажным.

Был дом, над которым шумели
Деревья, шептались дубравы.
Там солнце всходило. Там пели
Нам римские птицы о славе.

Был в мире единственный город,
Прекрасный, как в туберкулезе,
Печальный, как арфа, как холод,
Слетевший к порядочной розе.

И вот ничего, кроме неба.
Ни шума деревьев, ни крыши,
И только свинцовое небо
Склоняется ниже и ниже.

Она вставала спозаранок.
Как бабочка средь тучных роз,
Среди румяных поселянок
Трудилась в этом мире слез.

Смотрите, как она порхает
В балетной юбочке своей,
Каких на свете не бывает
В стране чепцов и бумазей.

И туфелек, таких воздушных,
Таких послушных для стихов,
Не шьет сапожник простодушный
В краю пудовых башмаков.

Не умирай, Жизель! Средь прозы
Ты покидаешь нас, любя.
Сапожник-пьяница сквозь слезы
С галерки смотрит на тебя.

Ты улыбаешься во сне,
В какой-то призрачной стране,
Быть может, ангелам в раю,
У светлой смерти на краю.

Проснешься, и порвется нить,
Ты снова будешь говорить
О тряпках, о пустых вещах
И о хозяйственных делах.

И только твой стеклянный взор,
На полуслове разговор
Вдруг прерванный с печальным «ах»,
Ломанье пальцев, женский страх

Напомнят пред разлукой мне,
Что улетает в тишине,
К подругам неземным спеша,
Твоя бессмертная душа.