Антонин Ладинский - Собрание стихотворений

Дела и делишки… Доходы.
За каждой ступенькой ступень.
И отдых на лоне природы
В воскресный, чуть тепленький, день.

Ведь вот мы, как птицы на ветке,
Хлопочем и строим свой дом,
А вечером можно — в газетке —
Статейку об этой… о том…

Еще она плачет, и ищет,
И бьется на тесной земле…
Ну, словом, духовная пища
В домашнем уюте, в тепле.

А все-таки, скажем, соборы,
Иль, как ее, музыка… Бах!
Возвышенные разговоры
О Боге: вся зала в слезах?

Кому это нужно — паренье
И с готикой смутный роман?
Важнее здесь пищеваренье,
Спокойствие, сон и карман.

Европа, когда в час ненастья
Высокая гибель придет,
Тебя все покинут в несчастье,
Спасая душонки средь вод.

Так на безопасные мысы,
С героем судьбы не деля,
Бегут корабельные крысы,
С печального прочь корабля.

Бездушных роз корзина.
Меха сибирских чащ.
Банкир и балерина.
Поэт. Дырявый плащ.

Все той же вечной драмы
Круженье, как в кольце,
На той же сцене самой
Любовь и смерть в конце.

Но ни за что на свете
Не променяешь ты
Картонный мир в балете,
И воздух пустоты,

И музыки печальной
Ручей из флейтных дыр
На грубый и реальный
Благополучный мир.

Голубое платье, как лира,
Шумевшее на балу.
И вещи иного мира —
Пара туфелек на полу.

И голос с небес (из черного ада?),
Слышный едва-едва:
— О, пожалуйста, о, не надо…
В золотых завитках голова.

Но над сломанной куклой, как дети,
Люди плачут, не в силах стерпеть,
Что им лучше не жить на свете,
Что им лучше вдвоем умереть.

Она в музейной тишине
И в мраморном прекрасном сне.
Как улыбается она
В невероятном царстве сна.

Ей снится, может быть, Парос
И молодой каменотес.
Наверное, приснилось ей
Жилище мраморных теней —

Каменоломен белых звон,
Ночная музыка колонн,
Где души мраморные ждут,
Когда улыбку им дадут.

Не надо спящую будить,
В мир суетливый уводить,
В мир бренных и непрочных стен,
Непоправимых перемен.

Ты улыбаешься надменно
И попираешь пьедестал,
Божественно и неизменно
Сияя средь музейных зал.

Ты предоставила волненья,
Изменчивость и тленность тел —
Непрочным формам разрушенья
И смертным в гибельный удел.

Веселый варвар для издевки
Тебя на землю повалил,
Но пренебрег для толстой девки
Холодной красотой могил.

Ты в мусорной лежала яме.
Ты улетала к небесам,
Своими хладными устами
Все так же улыбаясь нам.

Тысячелетья истекают,
Скользят в забвение века.
Все так же воздух отстраняет
Твоя прекрасная рука.

Чуть теплится совесть в злодеях,
В тюремщиках и в палачах:
Такая непрочная шея,
А только смятенье, не страх.

Кто Анне откажет в участье?
Смотреть невозможно без слез
На Анну Болейн. И в несчастье,
В смятении — роза из роз.

Ни жалоб, ни женских стенаний,
А только заплаканный взгляд
С помоста на мир расставаний,
На небо, где рай или ад.

А Лондон в тумане… аббатства
И башни в плюще… и вдали,
На Темзе, где шерсть и богатства,
Спят лебеди и корабли.

Но завтра под звон погребальный
Поднимет корабль паруса.
В воде отразятся зеркальной
Все лебеди и небеса.

В Ост-Индию за приключеньем
Торговый корабль отплывет,
И лебедь прекрасным виденьем
Под аркой моста проскользнет.

Придут белокурые дети
Кормить белым хлебом его,
Но больше не будет на свете
Ни Анны, ни слез, ничего…

Не музыка, не балерина,
Не розовые облака,
А горести блудного сына
И хижина из тростника.

О муза, в восторге летаний
Уже ты не будешь опять
Под аплодисменты собраний
Жестокое сердце пленять,

Как жница над божьей пшеницей,
Ты будешь прилежно, до слез,
Склоняться над каждой страницей,
И будет тяжелым твой воз.

Мир только туманная смена
Трудов, декораций, все дым:
Сегодня любовная тема,
Прелестные руки и Рим,

А завтра — разлука, могила,
Принц и свинопас — близнецы,
И вечность, как ветер Эсхила,
Колеблет лачуги, дворцы…

Всех плотников, муз, адмиралов
Столетний свидетель и друг.
Подобье тишайших каналов,
Средь бури вскипающих вдруг.

Богатство метафор, сравнений:
Жестокой судьбы — с топором,
Больших корабельных строений —
С республикой, жизни — с листком.

Ты — первый в том мире зеленом
Деревьев, пространств, облаков,
Где молнии пахнут озоном
И жареным мясом орлов.

Но путаются под ногами
Печальных и важных эпох
Делишки людишек. А в храме
Звенит чепуха медяков.

Судьба поэта? — Не боле,
Как призрачный мир стихов.
Немного лавров и соли
В похлебке полубогов.

Она — по канату хожденье
Над площадью городской,
Опасный полет и паренье
Над шуткою площадной.

На площади ходят люди
И бутерброды едят.
У всех волнуются груди,
Зеваки наверх глядят.

За славу он по канату
Обязан ловко ходить
И к рифме рифму за плату
С искусством большим находить.

И только ангел за это
Не требует ничего,
Хранит над бездной поэта,
Поддерживает его.

Выходит на минуту человек.
А покидает этот мир навек.

Не возвращается он больше в дом,
Почив на улице под колесом.

А ведь рассчитывал он долго жить,
Надеялся на счастье, может быть.

Хотел устроить все свои дела
В непрочном нашем мире из стекла.

Пропал божественный расчет и взвес,
Не оправдал он замысла небес.

Конечно, он дышал по мере сил
И даже над прекрасным слезы лил,

Но главного он сделать не успел
Средь всяких маленьких ничтожных дел.

Какие мелкие страстишки
Волнуют бурями Парнас!
Какие тоненькие книжки
В несчастьях утешают нас!

Какое это утешенье!
Но больше ничего ведь нет —
Ни музыки, ни упоенья,
Ни упоительных побед.

Спроси рассудок о паренье,
(С волненьем и ломаньем рук) —
О смерти, о недоуменье,
С которым мы глядим вокруг…

Он славит мускулы, щетину,
Не терпит жалкой чепухи.
В редакционную корзину
Слетают с жалобой стихи.

И все-таки болит, не спится.
Тревожно жить, мой милый брат
Мир не стеклянная темница,
А совесть, нездоровье, ад.

Чего-то в мире не хватает,
И в музыке чего-то нет.
Нам успокоиться мешает,
Закрыть глаза, прекрасный свет.