Станислав Куняев - Стихи
1975
ИЗ ЖИЗНИ ПОМОРОВ
Старик собрался умирать,
уйти навек в родную землю,
а значит, надо уезжать
домой — в родимую деревню.
И у вагонного окна
он обронил, хлебнув хмельного:
— Отцов как псов, а мать — одна…
И больше не сказал ни слова.
1975
ОЗЕРО БЕЗЫМЯННОЕ
Тишина. Ни собак, ни людей
здесь не видно со дня сотворенья.
Только свадебный стон лебедей,
только царственный блеск оперенья.
Только ягель да зубчатый лес,
да в безмолвные белые ночи
тусклый пламень полярных небес
отражают озера, как очи…
Если есть в человеке душа —
да придет она после разлуки
под струящийся шум камыша
на озерные эти излуки.
Пусть останется с миром вдвоем
без меня на закате багряном
и лепечет о чем-то своем
безымянная над Безымянным.
Пусть витает в пустынном краю,
о прошедшей судьбе забывая,
и да примет ее, как свою,
лебединая белая стая.
1976
" Свистнет ветер, листвяк заскрипит, "
Свистнет ветер, листвяк заскрипит,
вековечную тишь беспокоя.
Вперемешку со снегом летит
лиственничная желтая хвоя’.
Тяжело оступаясь, как лось,
я с хребта озираю долины,
ртом хватаю хрустящую гроздь
подмороженной сладкой рябины.
Все короче становится день,
все желанней ночная дремота,
и наплечный ружейный ремень
потемнел от горячего пота.
1976
" Есть золото славы и медь похвалы, "
Есть золото славы и медь похвалы,
есть жизни обыденный лепет,
но с углем под серым налетом золы
целуется северный ветер.
Есть время, которое просит у нас
отдать ему силу и волю…
Но вот засверкала звезда, как алмаз,
над линией береговою.
Из древних лесов вытекает река,
там сосны как медные трубы…
От солнца, от спирта и от табака
растрескались нежные губы.
Пусть белые ночи меня разлучат
со всеми, кто близок и дорог…
Что делать,
коль гуси так звонко кричат
на дальних Мегорских озерах!
1976
" Где было некогда жилье — "
Где было некогда жилье —
теперь растет одно былье.
Чертополох да лебеда,
как будто про’клятые травы,
над прахом быта и труда
шумят, как орды величавы.
Такие соки в них текут,
такие зверские замашки,
что рядом с ними не цветут
ни ирисы и ни ромашки.
Кирпич.
Бревно.
Истлевший хлам.
Следы уклада и оплота.
Мстит человеческим делам
неравнодушная природа.
За то, что причинил изъян,
за то, что был слепым орудьем
своих страстей.
Шуми, бурьян,
за то, что ни земле, ни людям!
Земля не знает пустырей,
есть смысл у моря и пустыни,
и тем прекрасней — чем скорей
все пересилит дух полыни.
1976
" По северным звездам угадывать путь, "
По северным звездам угадывать путь,
брести от зари до ночлега,
свалиться без сил и ладонью черпнуть
воды из лосиного следа.
Проснуться в ночи и глядеть у костра,
как уголь становится пеплом,
подумать о жизни: еще не прошла! —
коль пламя целуется с ветром.
По тропам звериным сквозь бурую гать
стремиться к прозрачным истокам,
выслеживать птицу и спирт разбавлять
холодным березовым соком.
А белые ночи стоят в сосняке,
ползут на болота и взгорья,
и красная рыба по черной реке
крадется из Белого моря.
1976
" Я был в толпе. Ее закон "
Я был в толпе. Ее закон
я изучил боками,
когда полуживотный стон
струится под ногами.
Когда тяжелый пар и смрад
над головой струится —
тогда никто тебе не рад,
не вглядывайся в лица.
Когда удушье или страх
берут тебя за горло —
ты локоть сам поставишь так —
что хрустнут чьи-то ребра.
А кто&то на твое плечо
ползет, спасая тело,
и в ухо дышит горячо —
Когда такое дело —
тогда ты вспоминать не рад
о совести и чести…
В толпе никто не виноват
и все виновны вместе.
1976
" От своих переулков кривых "
От своих переулков кривых
я ушел, как положено сыну,
и к великой столице привык —
думал, что никогда не привыкну.
Что засохну без милой реки,
задохнусь без весеннего бора…
Но сомненьям своим вопреки
перестроился прочно и скоро.
Вечный город! Я знаю теперь
все соблазны твои, все угрозы.
Ты не веришь слезам? — И не верь,
что тебе бесполезные слезы!
Если ты уже тысячу лет
все теснишь перелески да пашни
тяжкой мощью державных примет
от Кремля до Останкинской башни.
1976
" Вновь смута. Буйствует народ, "
Вновь смута. Буйствует народ,
шумит, как море в непогоду,
но на престол восходит Пётр
и не даёт ему свободу,
чтоб выстроить Санкт-Петербург
и предъявить Россию миру,
чтоб Пушкин из дрожащих рук
Державина воспринял лиру.
1975
" Любит сына, и мать, и жену, "
Любит сына, и мать, и жену,
любит трепетно, скрытно и строго,
все отдал очагу своему,
сам с собой обошелся жестоко.
Но когда я о Родине с ним
начинаю заветные речи —
неприязнью давнишней томим,
убирает он голову в плечи.
Как же так! Признавая закон
кровных уз
и домашних устоев,
заявляет уверенно он,
что родные могилы — пустое! —
как река,
как огонь на лугу…
О святынях — не хочет и слышать!
Я раздвоенность эту могу
понимать как желание выжить,
потому что сей муж и отец
прожил век в не заоблачных высях..
Может быть, он расчетливый лжец
или просто запутался в мыслях?
Разве все, что на этой земле
от отца протянулось до сына,
родилось не в едином зерне,
разрослось не из корня едина?
1971
" Я люблю тебя, море, но знаю — "
Я люблю тебя, море, но знаю —
шутки плохи с тобою, когда
волны слепо сбиваются в стаю
и на берег бегут, как орда.
Я люблю тебя, время, но всё же
не настолько ты правишь судьбой,
чтобы сделаться чести дороже,
чтоб заискивать перед тобой.
Шум прибоя огромен и влажен —
отзвук вечности в гуле времён…
Этот мир и прекрасен и страшен,
нелюдим и перенаселён.
1975
" Мои друзья, вы вовремя ушли "
Памяти Н. Рубцова и А. Передреева
Мои друзья, вы вовремя ушли
От нищеты, разрухи и позора,
Вы стали горстью матери-земли,
Но упаслись объятий мародёра.
Я всех грешней. Есть наказанье мне:
В своей стране живу как иностранец,
Гляжу, как воцаряется в Кремле
Очередной законный самозванец.
Какая неожиданная грусть —
На склоне дней подсчитывать утраты
И понимать, как распинают Русь
Моих времён иуды и пилаты.
1991
РАЗМЫШЛЕНИЯ НА СТАРОМ АРБАТЕ
Ах, Арбат, мой Арбат, ты — моя религия…
Из популярной песенкиГде вы, несчастные дети Арбата?
Кто виноват? Или Что виновато?..
Жили на дачах и в особняках —
Только обжили дворянскую мебель:
Время сломалось, и канули в небыль…
Как объяснить? Не умею никак…
Сын за отца не ответчик, и всё же
Тот, кто готовит кровавое ложе,
Некогда должен запачкаться сам…
Ежели кто на крови поскользнулся
Или на лесоповале очнулся,
Пусть принесёт благодарность отцам.
Наша возникшая разом элита,
Грозного времени нервная свита,
Как вам в двадцатые годы спалось?
Вы танцевали танго и чарльстоны,
Чтоб не слыхать беломорские стоны
Там, где трещала крестьянская кость.
Знать не желают арбатские души,
Как умирают в Нарыме от стужи
Русский священник и нищий кулак…
Старый Арбат переходит в наследство
Детям…
На Волге идёт людоедство,
На Соловках расцветает Гулаг.
Дети Арбата свободою дышат
И ни проклятий, ни стонов не слышат,
Любят чекистов и славят Вождя,
Благо, пока что петух их не клюнул,
Благо, из них ни один не подумал,
Что с ними станет лет семь погодя.
Скоро на полную мощность машина
Выйдет, и в этом, наверно, причина,
Что неожиданен будет итог…
Кронос, что делаешь? Это же дети —
Семя твоё! Упаси их от смерти!..
Но глух и нем древнегреческий рок.
Попировали маленько — и хватит.
Вам ли не знать, что история катит
Не по коврам, а по хрупким костям.
Славно и весело вы погостили
И растворились в просторах России,
Дачи оставили новым гостям.
Всё начиналось с детей Николая…
Что бормотали они, умирая
В смрадном подвале? Все те же слова,
Что и несчастные дети Арбата…
Что нам считаться! Судьба виновата.
Не за что, а воздаётся сполна.
Чадо Арбата! Ты злобою дышишь,
Но на грузинское имя не спишешь
Каждую чистку и каждую пядь —
Ведь от Подвала в Ипатьевском Доме
и до барака в Республике Коми,
Как говорится, рукою подать.
Тётка моя Магадан оттрубила,
Видела, как принимала могила
Дочку наркома и внучку Шкуро.
Всё, что виновно, и всё, что невинно,
Всё в мерзлоту опустили взаимно,
Всё перемолото — зло и добро.
Верили: строится прочное дело
Лишь на крови. Но кровища истлела,
И потянулся по воздуху смрад,
И происходит ошибка большая —
Ежели кровь не своя, а чужая…
Так опустел предвоенный Арбат.
Новое время шумит на Арбате,
Всюду художники, как на Монмартре,
Льются напитки, готовится снедь…
Я прохожу по Арбату бесстрастно,
Радуюсь, что беззаботно и праздно
Можно на древние стены смотреть.
Помнишь, Арбат, социальные страсти,
Хмель беззаконья, агонию власти,
Храм, что взорвали детишки твои,
Чтоб для сотрудника и для поэта
Выстроить дом с магазином «Диета»,
Вот уж поистине храм на крови…
Радуюсь, что не возрос на Арбате,
Что обошло мою душу проклятье,
Радуюсь, что моя Родина — Русь —
Вся: от Калуги и аж до Камчатки,
Что не арбатских страстей отпечатки
В сердце, а великорусская грусть!..
1987