Мухаммед Физули - Лейли и Меджнун
Подняв свой щит, без промаха разило[69],
И каждый яркий солнечный кинжал
Кольчугу небосвода поражал.
Как будто шахматы перед игрою,
Стоят два войска. Приступили к бою.
Копье разило насмерть; кровь лила,
С тугой сорвавшись тетивы, стрела.
Копье прямей, чем стан девичий стройный,
Стрела острей, чем взгляд любимой знойный.
И делал вмиг стальной язык мечей
Телами хладными живых людей.
Глаза кольчуг, исполненных любовью
К скорбям народа, лили слезы с кровью.
Броня и кости в схватке роковой
Дробились, сломленные булавой.
Гром пушек, молний сабельных сверканье
Грозы напоминали бушеванье.
Щиты к броням решили так прильнуть,
Чтоб копьям не найти меж ними путь.
Меджнун стоял печально в отдаленье
И пристально оглядывал сраженье.
Стоял бесстрашно он, как гордый стяг,
В душе его царили скорбь и мрак.
Хоть привели его к Ноуфалу беды,
Другому стану он желал победы.
Кричал он громко, заглушая всех, -
Но он желал, чтоб враг имел успех.
Друзья о нем в заботе постоянной, -
Он - для врагов удачи молит бранной.
Коль враг мечом дорогу проторит, -
Он бога горячо благодарит.
А кто падет из племени любимой, -
Он стонет в горести неукротимой.
А иногда, разгневан, разъярен,
Своих бойцов кинжалом косит он.
И кто-то так сказал ему с тревогой:
"Врагу победы просит кто у бога?
Мы за тебя и душу отдаем,
А ты душою заодно с врагом.
Все это безрассудным мы считаем,
Ужели ты безумием терзаем?
Меджнун сказал: "Любимой жертва - я,
Слиянье с нею - вот мечта моя.
Любимой племя противостоит нам, -
Мне ль их сражать в бою кровопролитном?
Любимой против нас идут войска, -
Моя ль на них поднимется рука?
Свиданье с милой счастьем я считаю, -
Вот я об их победе и мечтаю.
Убит ли буду, в плен ли попаду,
С любимою моей я встречи жду,
Тот стан - источник радости блаженной,
А в этом стане я - в оковах пленный.
В тяжелом ныне затрудненье я:
Друзья теперь - враги, враги - друзья
Пусть друг меня сразит и уничтожит,
Тем опечалить он меня не может.
Он мне лишь ликованье принесет,
С ее душой слиянье принесет".
Признал боец Меджнуна благородство
И чувств его и мыслей превосходство . . .
В сердцах бойцов сгущался темный мрак,
И чуть не победил, Ноуфала враг.
И ничего Ноуфал не смог добиться,
Хоть дотемна войскам велел он биться.
Когда сгустила ночь седой туман
И звезды захватили неба стан,
Шум битвы становился глуше, глуше,
И смерть щадила доблестные души.
Войска ушли от поля битвы прочь,
Друг против друга отдыхали ночь.
Ноуфал с друзьями поделился тайной,
Сказал им: "Я в тревоге чрезвычайной.
Меня отважней в целом мире нет,
Я - солнце в небе боевых побед.
Не ведает преград мой меч булатный,
Не знаю равных я в потехе ратной . . .
Но кто же здесь из боевых мужей
Победе верной помешал моей?
Бог не дал мне победы в этой битве, -
Должно быть, чьей-то он внимал молитве".
Его спросили: "Стран далеких свет!
Ты слышал о Меджнуне или нет?
Ведь войско на смерть за него готово,
Но против нас и мысль его и слово.
Мы за него с врагом ведем борьбу,
А он с врагом связал свою судьбу".
Ноуфал, когда услышал эти речи,
На миг забыл мечты о новой сече.
Он знал, что благороден друг его
И бог услышит слово мук его.
Сильна Меджнунова молитва, значит,
Недостижимо цель теперь маячит,
Меджнуну и Лейли мешает рок,
Найдется ль человек, чтоб им помог?
Боясь, чтоб счастье вдруг не отвернулось,
Ему в бою уже не улыбнулось, -
Подумал он: "Я неразумен был,
И если бы победу я добыл,
То про Лейли не стал и вспоминать бы,
Не стал бы никогда желать их свадьбы".
Победа Ноуфала во втором сраженье и данного им обета исполненье
Когда прошел румийский злой боец
Весь край сирийский из конца в конец.
И войско тюрок мир весь изумило,
Когда арабов храбрых разгромило[70],
Войска, почтив обычай вековой,
Возобновили на рассвете бой.
Богатыри громадными мечами
Броню рубили, лили кровь ручьями,
Прощались души с домом их земным,
А стрелы - окна открывали им.
Увидев в головах приют несчастий,
Ум убегал, спасаясь от напастей.
Качались стрелы с перьями в бронях,
Как будто роз бутоны на ветвях.
Ноуфал добился славы и величья,
От первого сражения в отличье,
Склонился враг пред волею судьбы,
И о пощаде раздались мольбы.
Отец Лейли, главы не покрывая,
Потоки слез кровавых проливая,
Сказал покорно: "Господин мужей,
Премудрый, справедливый царь царей!
Коль за Лейли ты начинал сраженье,
Во мне ты встретишь лишь одно смиренье,
Но принято в обычаях людских;
Одна не может выйти за двоих,
А у Лейли есть обрученный некий,
Она ему принадлежит навеки.
Но коль ты враг обычаям таким -
Бери себе, не отдавай другим.
Добычей ветра лепесток не делай,
Пусть нашей чести цвет не блекнет белый"
Ноуфал ответил: "О избранный муж,
Насилье - не для благородных душ.
Ты суд найдешь во мне и добродетель,
Жемчужных кладов щедрый я владетель.
Я не насильник, не честолюбив,
Мой камень пробный - верен, справедлив,
И для меня нет ничего постылей
Творившихся над слабыми насилий.
Своекорыстность вовсе мне чужда,
Я о себе не думал никогда.
Искал я исцеления для друга,
Искал лекарства для его недуга,
Но понял я - так решено судьбой, -
Что излечен не может быть больной.
Стыжусь я этой столь жестокой битвы,
Раскаянья полны мои молитвы.
Мне не нужны твое добро, семья:
Тебе охотно их оставлю я.
Иди и никакой беды не бойся,
И никогда моей вражды не бойся".
Он этим положил конец борьбе,
Сбираться стал на родину к себе.
Меджнун не удержался от упрека -
И властелина укорил жестоко:
"Я вижу, ты давал пустой обет -
Свои слова исполнил ты иль нет?
Скажи, к тому ль душа моя стремилась
Кому нужна бессмысленная милость?
Высокой тенью осеняешь ты -
У цели вдруг меня бросаешь ты".
Хоть все ему советовали дружно:
"Тебе давно Лейли оставить нужно,
Тебе подругу мы найдем всегда,
Найти красавиц можно без труда!"
Но не спасли Меджнуна от напасти:
Чрезмерно прочны были цени страсти.
Меджнун бежал, одежду разорвав, -
В пустыню влек его безумный нрав.
Меджнун оковы на себя надевает и под видом пленника стопы свои к дому Лейли направляет
Раз утром, по пустыне отдаленной,
Бродил Меджнун, зверями окруженный.
И вдруг увидел: там старик идет.
А с ним в цепях закованный бредет.
Страдальца пожалел многострадальный, -
И молвил он: "Скажи, старик печальный,
В чем он виновен, этот пленник твой?
Мне эту тайну, грешному, открой!"
Тогда старик открыл завесу мысли:
"Он - друг мой, во врагах его не числи!
Меня гнетут несчастья и семья.
И бедностью разбита жизнь моя.
А он еще бедней, чем я, страдалец,
Бездомный, сирый, нищий он скиталец.
И вот мы с ним взялись за "колдовством".
Что день - у нас другое "волшебство".
Мы на обман пустились, голы, нищи,
Чтоб детям раздобыть немного пищи.
Он якобы кого-то убивал,
Я в цепь его за это заковал.
Вот я хожу с ним, "фокусники завзятый,
Он - "кровник" и должник мне кровной платы,
И должен он кривляться много дней,
Чтоб заслужить свободу от цепей.
Все, что своей он выпросит мольбою,
