Народное творчество - Песни славянских народов

Как собрал к себе Краль-Марко,
Как собрал к себе всех банов
Есть и пить и веселиться –
Всякий начал похваляться
Добрым братом иль сестрою,
А Краль-Марко похвалялся
Все конем своим уда́лым.
Осердились гости Марка:
«Похвалялись мы – кто братом,
Кто сестрою, а Краль-Марко,
А Краль-Марко конским мясом.»
Осерчал на то Краль-Марко,
Опросил он мать родную –
«Родила ль еще ты на свет
Добра молодца такого,
Как меня ли Краля-Марка?»
Мать кралёва отвечает:
«Был другой такой, как Марко,
Назывался он Андреем,
Да прошли тут злые турки,
Злые турки, анатольцы,
Взяли силою Андрея
И ушли с ним во-свояси.»
Отвечает ей Краль-Марко:
«Гой еси ты, мать родная,
Ты наполни, ты наполни
Вьюки золотом червонным,
Чтобы стало мне в дорогу:
Я пойду искать Андрея.»
Встал Краль-Марко и поехал
Прямо вниз к Сулину-граду.
Стал он сумрачен и грозен,
Грозен-сумрачен как турка.
Шол народ градской в мечети
И Краль-Марко за народом.
Турки кланялись в мечетях,
С ними кланялся и Марко,
А молился по болгарски.
Вышли турки из мечети
И Краль-Марко с ними вышел,
И пошол в корчму к корчмарке
И сказал ей: «дай вина мне,
Дай вина мне на червонец.»
А корчмарка отвечает:
«Есть вино, да не на деньги,
А на спор, кто больше выпьет.»
Говорит опять Краль-Марко:
«С кем же будет мне поспорить?»
Повела его корчмарка
К мужу, именем Андрею;
Заложили тут за Марка
Шарца кралева лихого,
За Андрея заложили
Молоду его корчмарку:
Кто напьётся пьяным прежде,
Тот заклад свой проиграет.
Три дни ели, три дни пили –
Марко перепил Андрея;
Говорит корчмарке Марко:
«Гой ты, гой еси, корчмарка!
Собирайся в путь дорогу –
И в Болгарию поедем!»
А корчмарка отвечает:
«Манафин[18] ты некрещеный!
У меня в Земле Болгарской
Есть Краль-Марко, милый деверь:
Он убьёт тебя гяура.»
Говорит корчмарке Марко:
«Гой ты, гой еси, корчмарка!
Вот он деверь твой Краль-Марко!»
А корчмарка отвечает:
Лжошь, гяур ты цекрещеный!
Я узнала б Краля-Марка!»
Говорит опять Краль-Марко:
«А почем бы ты узнала?»
А корчмарка отвечает:
«Я слыхала от Андрея,
Что Краль-Марко уродился
С золотыми волосами.»
Тут Краль-Марко шапку скинул
И как солнце заблистали
Кудри Марка золотые.
Побегала прочь корчмарка
Я давай будить Андрея.
А тем временем Краль-Марко
Приумылся, нарядился:
Узнавались оба брата
И за трапезу садились.
Ели, Ели, сколько съели,
Пили, пили, что есть силы,
А напившись встали оба
И в Болгарию собрались,
Едут, едут, много ль, долго ль,
Говорит Андрей доро́гой:
«Гой еси ты, брат мой милый,
Где бы мне воды напиться?»
Говорит Краль-Марко брату:
«Здесь воды тебе не держат,
Есть корчма по-край дороги,
У лихого Неседжии:
Попытай, шумни корчмарке –
Пусть отпустит на червонец;
Но с коня, смотри, не слазий.»
Тот поехал, громко крикнул:
«Гой ты, гой еси, корчмарка!
Дай вина мне на червонец.»
Говорит ему корчмарка:
«Слезь с коня, напейся даром.»
Как ту речь Андрей услышал,
Дался диву, слез и начал
Пить вино, а Кеседжия
Подскочил к Андрею сзади
И подсек его булатом.
Долго ждал Андрея Марко,
«Ждал, пождал, вздремнулось Марку;
Как очнулся, молвит тихо,
Молвит он своей золовке:
«Гой ты, гой еси, золовка,
Ты золовка дорогая!
Сгиб Андрей наш, не вернется:
Сон дурной сейчас я видел,
Что свалился на-земь волос
С головы моей уда́лой.»
Тут к корчме подъехал Марко
И кричит корчмарке Марко:
«Дай вина мне на червонец.»
Говорит ему корчмарка:
«Слезь с коня, напейся даром.»
Марко слез и вынул саблю,
Изрубил все Кеседжийство,
А корчмарку сжог живую,
И вернулся, и отвел он,
И отвел вдову Андрея,
Андриху молодую,
К старой матушке родимой.

Бреда встала, чуть день загорелся;
Она ходит по двору, бродит;
Отперла высокое окошко,
На равнину вниз поглядела.
Как взглянула на ровное поле,
Видит мгла сбирается над полем.
«Встань-ка, встань, моя мать дорогая!
расскажи скорее, растолкуй мне:
От воды ли та мгла поднялася?
От горы ли она от высокой?
Али тучу, полную градом,
Из под неба к нам буря пригнала?»
Мать печально с постели вставала,
Мной дочери своей говорила:
«Не с воды та мгла поднялася,
Не с горы она, не с высокой,
И не тучу, полную градом,
Из под неба к нам буря пригнала:
Это – коней турецких дыханье;
По земле идет оно мглою.
Их полна зеленая равнина.
По тебя приехали турки.
Отчего же ты так побледнела?»
От испугу Бреда побледнела,
А от горя чувства потеряла.
«Что скажу я тебе, моя мати:
Не давай меня за-муж за чужого!
Турок зол, а свекровь еще злее:
Слух идет по целому краю,
Что на свете нет её хуже.
Восемь жен у сына уморила,
И меня уморить захочет:
Опоит в вине каким зельем,
Изведет, отравит меня хлебом.»
– «Ты послушай, дитя дорогое,
Что скажу я тебе на это:
Как захочет свекровь опоить-то,
На зеленую траву вино вылей,
Опрокинь на камень на серый,
Из которого делают известь;
Поднесет она хлеба да с ядом,
Ты отдай его щенку молодому.»
Как застонет Бреда, заплачет,
Своей матери так отвечает:
«Когда станешь приданое готовить,
Станешь класть в сундук мой дубовый,
Ты возьми мой белый платочек,
Положи в сундук его сверху:
Прежде всех мне его будет нужно,
Завязать чтобы на́ сердце рану.»
А еще Бреда говорила:
«Что скажу тебе, милая мати!
Как приедут сюда эти турки
И на землю с коней соскочат,
Посади ты их за стол пообедать;
Ты напой, накорми их досыта.
Как зачнут они напиваться,
Станут спрашивать молодую Бреду,
Тогда ты пошли за мной, мати,
И отдай меня злому турку!»
Стала мать приданое готовить,
Стала власть в сундук свой дубовый,
Как наехали турецкие сваты
И на землю с коней соскочили;
Мать за стол посадила их обедать,
Накормила их, напоила.
А как зачали сваты напиваться,
Еще стали просить они Бреду.
Скоро мать по нее посылала,
Отдавала ее злому турку;
За обед они ее посадили,
Дорогое вино с нею пили.
Привели тут коня молодого;
На коня того Бреда садится.
Они скачут по ровному полю,
Только вьётся вслед мгла густая
От дыханья коней турецких.
На бегу бредин конь спотыкнулся,
Спотыкнулся, седло покачнулось;
А в седле был кинжал запрятан –
Бреде в сердце он вонзился.
Молодой жених с коня сходит,
С коня сходит, сам говорит сватам:
«Это мать моя сделала злодейка!
Восемь жен у меня уморила,
И теперь уморить хочет эту;
Без неё я жив не останусь!»
Молодой жених продолжает,
Слуге малому приказ отдает он:
«Что скажу тебе, слуга мой проворный:
Ты поправь седло милой Бреде.»
А слуга на ответ ему молвит,
Говорит, жениху поперечит:
«Кто недавно цаловал Бреду,
Тот пускай и седло поправляет.»
Жениха к себе Бреда подзывает:
«Жених милый, что тебе скажу я!
Ты поди отопри сундук мой,
Ты достань мне там белый платочек:
Завяжу я платком этим рану.»
А еще Бреда говорила:
«Ты скажи мне, жених ты мой милый,
Далеко ль до города осталось?»
– «Не горюй, дорогая Бреда!
Скоро кончатся наши невзгоды:
Вот уж видна золотая стрелка,
И серебряны видны ворота.»
И спешат они по ровному полю,
Будто птица в воздухе несется,
Только вьётся вслед мгла густая
От дыханья коней турецких.
Как приехали они в белый город,
То на землю с коней соскочили;
Их свекровь во дворе дожидалась;
Молодой она Бреде говорила:
«Далеко по нашему краю
О твоей красоте слух несется;
Но лицо твое не столько румяно
Как молва о нем ходит но свету.»
Вот поит она молодую Бреду,
Пирогом ее угощает:
«Станешь пить ты красные вина,
расцветет лицо твое румянцем;
Станешь есть пирогов моих белых,
Снова будешь ты белее снегу.»
Бреда пить вино не стала,
На зеленую траву проливала,
Опрокинула на камень на серый,
Из которого делают известь –
И в минуту трава погорела,
И в минуту камень распался;
А пирог отдала собаке –
И собака околела на месте.
Говорила Бреда свекрови:
«Что скажу тебе, немилая свекровка!
Далеко по нашему краю
О твоей слух несется о злости;
Только злость твоя хуже гораздо,
Чем молва о ней ходит по свету.
Восемь жон ты у сына уморила,
И меня опоить захотела,
В пироге подала мне отраву.»
Жениху Бреда говорила:
«Ты послушай, что скажу тебе, милый!
Где приют для меня в твоем доме?
Где покой мой писанный – спальня?
Где постель у тебя постлана́ мне?»
А свекровь говорит ей на это:
«Никогда мне на мысль не вспадало,
Чтобы где-нибудь был такой обычай,
Чтобы где молодая невеста
Для себя бы покой попросила
И постель бы свою посмотрела.
Только есть у нас такой обычай,
Что невеста за печками смотрит.»
Как повел жених ее в спальню,
Показал он ей две постели.
Бреда в белую постелю ложилась,
Развязала на́ сердце рану
И в последний раз говорила:
«Лейся, лейся, кровь, ты из сердца!
Я пошлю тебя в матери милой,
Ей на память по мне отошлю я.
Про меня уж она не услышит
И меня самоё не увидит.»