Джордж Байрон - Сарданапал

Как?! Уже проснулся царь?

Да, брат, и лучше бы не спать мне вовсе.
Все предки мне предстали и, казалось,
Меня к себе хотели утащить.
Там и отец мой был, почему-то
Держался в стороне. Меня покинув
Меж ловчим, первым в нашем роде, и
Мужеубийцей той, кого великой
Зовете вы.

Так и тебя зову
Теперь, когда ты с ней сравнялся духом.
Я предлагаю выступить под утро
И вновь ударить на бунтовщиков:
Мы их отбили, но не растоптали.

Заря близка?

Два-три часа до света;
Поспи еще и отдохни.

Ну, нет,
Не этой ночью! Долгие часы
В ужасных снах провел я.

Час, не больше.
Я здесь была. Тяжелый час, но — час.

Нам лучше посоветоваться: завтра
Мы выступаем.

Да; но раньше я
О милости прошу.

Изволь, что хочешь.

Не торопись, а выслушай. Но только
Наедине со мной.

Я выйду, князь.

Твоя раба достойна стать свободной.

Свободной? Трон со мной делить достойна!

Терпенье, царь; трон занят, и о той,
С кем делишь ты его, и речь веду я.

Как? О царице?

Именно. Поскольку
Опасно здесь, ее с детьми ты должен
Отправить в Пафлагонию,[21] где Котта,
Наш родич, правит. Сыновья твои
Там уцелеют, сохранив права
На царство, если…

Если я погибну,
Что может статься… План хорош. Отправь, их
С конвоем верным.

Все уже готово;
Галера по Евфрату их свезет.
Но пред отъездом ты не повидал бы…

Детей? Боюсь душою ослабеть,
А бедные малютки станут плакать;
Чем их утешить, кроме обещаний
Пустых да неестественных улыбок?
Притворство не по мне!

И чувство тоже?
Не верю!.. Словом, пред разлукой вечной
Царица просит повидать тебя.

К чему? Зачем? На все согласен я,
Что ей угодно, только не на встречу.

Ты женщин знаешь или должен знать:
Ты столь прилежно изучал их; если
Желанье их коснется жизни сердца,
Оно дороже чувству иль мечте,
Чем внешний мир весь, целиком. Я также
Сестры не одобряю. Но она
Так хочет; мне она — сестра; ты — муж ей:
Окажем эту милость?

Бесполезно;
Но пусть придет.

Пойду за ней.

Так долго
Мы были врозь — и вновь сойтись! Теперь!
Когда мне вдосталь горя и заботы
Для одного, ужель делить мне скорби
С той, с кем любовь я перестал делить?

Сестра, смелей! Высокой крови нашей
Не унижай волненьем, вспомни — кто мы.
Мой государь, царица здесь!

Оставь нас.

Как хочешь.

С ним — одна! Как много лет,
Хоть молоды мы, провела я в скорбном
Вдовстве души. Он не любил меня…
Он изменился мало; изменился
Ко мне одной… Зачем же я все та же?
Молчит он; чуть взглянул он, и — ни слова,
Ни взора. А ведь был и взор, и голос
Столь мягок! Равнодушен, но не жесток…
Мой государь!

Зарина!

Нет Зарины;
Не говори «Зарина»; это слово
Стирает долгие года и то,
Что удлиняло их!

Теперь уж поздно
Былые сны припоминать. Не надо
Упреков — хоть в последний раз.

И в первый —
Ты никогда не слышал их!

Да, правда;
И этот мне укор больнее, чем…
Но человек не властен ведь над сердцем.

И над рукой. Ты ж руку взял и сердце.

Твой брат сказал, что ты искала встречи
Со мною, прежде чем уедешь вместе…

С детьми; да так. Благодарить хотела,
Что ты не отнял от души моей
Последнее, что ей любить осталось:
Их, наших, на тебя похожих, так же
Глядящих на меня, как ты глядел
Когда-то… Но они не изменились.

И не должны! Я буду рад в них видеть
Сознанье долга.

Не слепой любовью
Я их люблю, как истинная мать,
Но также, как твоя жена: они —
Единственная наша связь.

Не думай,
Что я к тебе несправедлив. Примером
Сама им стань — не я. Вверяю их
Тебе одной. Их воспитай для трона,
А если ускользнет он… Ты слыхала
О мятеже ночном?

Почти забыла;
Что мне любое горе (не твое),
Коль я опять смогла тебя увидеть?

Мой дрогнул трон (я говорю без страха)
И для детей, быть может, и утрачен;
Но им нельзя терять его из виду.
Я всем рискну, чтоб им его оставить,
А коль паду — пусть отобьют его
Бестрепетно и пусть владеют мудро,
Не так, как я, растративший всю власть.

Они услышат от меня лишь то,
Что возвышает образ твой.

Пусть правду
Услышат от тебя, а не от мира
Свирепого. В беде они узнают
Всю злобу толп к развенчанным владыкам,
Пойдут платить за все мои грехи.
О дети!.. Все бы снес я, будь бездетным!

Не говори так, нет! Не отравляй
Последнего покоя сожаленьем,
Что ты — отец! Коль победишь ты, будут
Они царить — и прославлять тебя,
Кто спас им трон, ценя его столь мало;
А если…

Трон падет — весь мир им крикнет!
«Вина отца!» — и с эхом их проклятье
Сольется.

Никогда! Почтут они
Того, кто пал, как царь, и, погибая,
Был выше многих, царствовавших только,
За годы не свершая ничего
Для летописей.

Летописи наши
Кончаются, боюсь. Но их конец,
Какая ни была бы середина,
Запомнится не меньше, чем начало.

Все ж не рискуй и жизнь побереги;
Живи для тех, кому ты дорог.

Дорог?
Кому? Рабыне, любящей по страсти
(Не из тщеславья: дрогнул трон, любовь же
Не дрогнула); друзьям, со мною пившим,
Так что в семью слились мы и они
С моею гибелью погибнут; брату,
Кого я оскорбил; забытым детям;
Жене…

Кто любит.

И простит?

Об этом
Не думала. Как, не виня, прощать?

Жена моя!

О, будь благословен
За это слово! Не ждала я вновь
Его услышать — от тебя!

Услышишь
От подданных! О! Те рабы, кого я
Кормил, поил, кто ожирели миром,
Разбухли счастьем, кто в своих поместьях
Царями стали, вышли на мятеж,
Ища убить виновника их жизни
Ликующей! А те, кого я презрел,
Мне верны! Вот чудовищная правда!

Естественно; для грязных душ отравой
Становится добро.

А в чистых душах
И зло — добром. Они счастливей пчел,
Берущих мед с целебных лишь цветов.

Сбирай же мед, не спрашивая — чей он,
И радуйся: не всеми брошен ты.

Да, так, поскольку жив я. А подумай:
Будь я не царь, как долго б мог я смертным
Быть, смертным здесь, конечно, а не там?

Не знаю; но живи для наших… то есть
Твоих детей.

О кроткая Зарина,
Обиженная мною! Да, я раб
Случайностей, игра любому вздору;
Негодный ни для трона, ни для жизни!
Не знаю, чем я должен быть, но вижу,
Что я — не то; и пусть придет конец.
Но помни вот что: если не по мне
Любовь, такая как твоя, и ум твой,
И даже прелесть, хоть я увлекался
И меньшею, томясь любовью брачной
И ненавидя всякие оковы
И для себя и для других (об этом
Свидетельствует и мятеж), услышь
Мои слова, последние быть может:
Никто, как я, так не ценил твои
Достоинства, хоть не умел и пользу
Извлечь из них. Так рудокоп, напав
На золотую жилу, понимает,
Что нет в ней прока: он ее нашел,
Но ею — высший властвует, велевший
Ему копать, но не делить богатства,
Сверкнувшие у ног; не смеет он
Поднять их, взвесить — должен только ползать,
Ворочая крутую землю…

О!
Что мне просить, когда ты понял цену
Моей любви! Уйдем вдвоем — и я
И мы (позволь сказать) увидим счастье.
Ассирия — не вся земля. Мы новый
Отыщем мир — в себе, и с ним блаженство,
Не встреченное мной, да и тобой
Со всем твоим покорным царством.