Олег Малевич - Поэты пражского «Скита»

Играли в парке деточки.
Кто в серсо, кто просто в песочек,
                     А кто в войну.

Начертили на дорожке клеточки
— Длинные и покороче.
Эй, прыгай, кто хочет, —
                     — Через одну.

Такие ребятки милые.
Есть серьезные и шаловливые.
Из-за песочка ссорятся, плачут.
Кончили войну — играют иначе…

К колодцу — задыхаясь… — пуст!
Всей нежностью к тебе — уйди…
И, пальцы стиснув крепко, в хруст.
Сдавить, и — навзничь — стон в груди.
            От слабости твоей я — щит.

О, если бы, плотину разломав,
И камнем из пращи —
            Стремглав —
Упасть жестокой хищной птицей
К рукам тем, песням лебединым,
И с хриплым клекотом орлиным
В коленях трепетных зарыться.

Для победителя исход смертелен поединка.
Любимая, освободи! Щит — скоро пополам!
Тупым ножом по воплю струн сурдинка,
Хлыст по измученным глазам…

— А в сумерках рубец раскрытых уст…
Молчу. Лишь крепко, крепко — руки —
            В хруст!

Броском — от неостывших ласк — к разлуке…
Последний стиснуть в горле крик,
С плеч оторвать вцепившиеся руки
И в прошлое швырнуть все сразу, вмиг…

В глаза поцеловав, как мертвую.
Как материнский перед казнью крест;
Без слов покинуть распростертую
Навек единственную из невест…

            Сквозь серые года ненужные
            Обрывистой тропой сыпучей
            К необрученной моей суженой
            Тянулся медленно по кручам.

Ей обреченный — знал заранее;
Нам не любить — друг друга ранить;
Ей не взлететь, подбитой горлице,
Мне одному стареть и горбиться.

            На раны — соль,
            — Крепчает боль.
            Так легче.
            — Брось!
            Так надо:
            — Врозь.

По вольной по дороге
            Пойду, посвистывая;
Прочь из моей берлоги,
            Тоска неистовая…
            Эй, ты там, непутевый,
            Садись-ка рядышком.
Скуля, приполз я снова
К веселеньким ребятушкам.
Да не смотри так — князем,
            Не хорохорься.
            Не то сгребу и — наземь —
            Со мной не ссорься.
В разгул пойду я с вами —
            — Пей, купленная.
Чтоб захлестнула память
Дни сгубленные.
Не можешь шире размахнуться —
Хнычь жалостно впросонках.
Эх, плоская душонка
И мелкая, как блюдце.
В аллею скройся липовую,
            Грусти и помни,
Да забирайся, всхлипывая,
            В местечко поукромней…

Как скучно с вами, тошно мне…

Через пожары б, вихрем — в сечу,
Всех принимающих навстречу;
С конем — в одно, напружив жилы,
— Бурли, отвага хмельная,
            Чтоб острая, свирельная
            Мне мозг мой просверлила…
Не убежать уж никуда мне,
Хватиться б головой об камни —
— Лежать распластанному — ниц
Под опахалами ресниц.

Не отпускает даже в логове.
               Измаяла.
Недужится тревогою
Душа — больная лань.
Жизнь мою кнутом подхлестывает,
Жизнь непрочную, берестовую…
               Или один на острой мысли сталь иди —
               — Не выдержишь — погонит на люди.
Так день за днем протискиваюсь туго.
               Ползком, да помаленьку,
               С ступеньки на ступеньку.
               — Не отстает подруга.
Ластится, как девица.
По сердцу расстелется
И ну нашептывать:
               Напрасны хлопоты твои,
               Никуда уж без меня.
               Никогда уж не унять.
Станешь милую обнимать,
               Опостылит вдруг.
Проберусь и на кровать, —
               — Не меняй подруг.
А откуда я, почему с тобой —
               — Не дознаешься, не выпытывай.
Коль захочешь, мой родной,
               Поведу тебя я в бой
               Забубенную сложить под копытами.
И на виселицу — вместе до помоста,
Как верная жена, хоть без венца.
Не развяжешься со мною, милый, просто
— Ты и в смерти не найдешь конца.

С недавних пор мне чудится все чаще:
В обыкновенный трезвый день,
Над городом чужим, как шмель гудящим,
Тревожная встает вдруг тень.

— То над людской беспечной кучей
Уже неотвратимый случай
Заносит властные крыла.

И, бросив исподлобья взгляд колючий
На ваше сытое благополучье.
На ваши вздорные дела, —

— Не понимаю, как — слепые совы —
Подъятого не видите бича.
Непрочные под ним застонут кровы,
И будете вы биться и кричать.

И будет час. И ночи будут лунны.
Когда неведомые хлынут гунны
Неистовой голодною ордой.

Не преградить их буйного прилива.
И по смятенным селам, тучным нивам.
Пройдя прожорливою саранчой.

Оставят за собой лишь пепелища.
Огню, мечу довольно будет пищи.
Развеют и сожгут столетний, потный труд,
И в петле огненной ваш город захлестнут.

Ворвутся в улицы, в дома и храмы ринут.
— О, как заплатите за сытость и покой!
Забыв свой жалкий скарб и пышные перины,
Вы стадом броситесь по гулкой мостовой.

В размах пойдет раскачка с городского рынка,
Накатится горой под крик и хриплый вой
Всеевропейская последняя Ходынка.

По мокрой, каменной панели,
В столичном, тягостном угаре
Тоскливо, медленно, без цели
Бредут задумчивые пары…

И звон разбитого стакана,
Рояли горестные звуки
Летят из окон ресторана
Во мглу тоски, печали, скуки…

А жить без цели, без охоты,
Когда тоска и скорбь так часты;
Не проще ль сразу кончить счеты,
Нырнув туда, под своды моста…

Он никогда не будет позабыт.
Гул оглушительных копыт.
Взбесившихся коней степные табуны
Куда-то пронеслись неукротимо злы
И оборвались со скалы…

Душа — убогий ветеран, на шраме — шрам,
Ждет оправданья тем годам
Неслыханного головокруженья —
Освобождающего нет креста.
И простота вокруг и пустота.

О, справедливей бешеная плеть
И ласковее пламень адских горнов
Прошелестевшего в письме покорном:
Меня Вы не хотите пожалеть…

Все громы труб архистратигов,
Смерть пробуждающая медь.
Слабей упавшего так тихо:
Вы не хотите пожалеть…

Те твердые слова, что на разлучном камне выбил,
О, разве это месть?
Подумайте о той — великой лжи на дыбе.
Которую нельзя не произнесть.