Роберт Фрост - Неизбранная дорога

День угасал в морозном блеске.
Я шел домой - и в перелеске,
Где стыла голая ветла,
Почудился мне взмах крыла.

Как часто, проходя здесь летом,
Я замирал на месте этом:
Какой-то райский голосок
Звенел мне, нежен и высок.

А ныне все вокруг молчало,
Лишь ветром бурый лист качало.
Два раза обошел я куст,
Но был он безнадежно пуст.

С холма вдали искристо-синей
Я видел, как садился иней
На снег - но он старался зря,
Серебряное серебря.

По небу длинною грядою
Тянулось облако седое,
Пророча тьму и холода.
Мигнула и зажглась звезда.

Неузнаваем снежный скат холма,
Когда мильоны серебристых змеек
Внезапно выскользнут из всех лазеек, -
Такая тут начнется кутерьма!
Нет, это выше моего ума -
Понять, как происходит это чудо;
Как будто солнце сдернуло с земли
Сопревший старый коврик - и оттуда
Сверкающие змейки поползли,
От света удирая врассыпную!
Но если б я решил переловить
Их мокрый выводок или схватить
За юркий хвостик ту или иную
И если б я полез напропалую
В их гущу, в суматоху ярких брызг -
Под дружный птичий гомон, смех и писк, -
Клянусь, все это было бы впустую!

Для этого нужна луна. Точней,
Морозящие чары полнолунья.
Ведь если солнце - главный чародей,
То и луна, конечно же, колдунья.
(И, кстати, заклинательница змей!)
В седьмом часу, когда она всходила,
Загадочно мерцая и блестя,
На склоне суета еще царила.
Но поглядел я три часа спустя:
Вся масса змеек на бегу застыла
В причудливом оцепененье поз,
Повисла перепутанным каскадом.
Луна сквозь ветви голые берез
Их обвораживала цепким взглядом.
Куда девалась быстрота и прыть!
Теперь они во власти чародейки.
Всю ночь она их будет сторожить -
На каждом кончике луча по змейке.
...Вот если бы и мне так ворожить!

Ствол, рухнувший под натиском метели
На просеку, не то чтобы всерьез
Хотел нам преградить дорогу к цели,
Но лишь по-своему задать вопрос:

Куда вы так спешите спозаранок?
Ему, должно быть, нравится игра:
Заставить нас в сугроб сойти из санок,
Гадая, как тут быть без топора.

А впрочем, знает он: помехи тщетны,
Мы не свернем - хотя бы нам пришлось,
Чтоб замысел осуществить заветный,
Руками ухватить земную ось

И, развернувшись, устремить планету
Вперед, к еще неведомому свету.

Весною поваливший снегопад
Затею начал явно невпопад:
Согревшаяся почва поначалу
Лечь пеленою снегу не давала:
Чуть разрастется снежное пятно,
Посмотришь - вмиг растаяло оно,
И лишь в ночи земля мало-помалу
Под рыхлое укрылась покрывало.
Трава и сад признали белый цвет,
Дорога же упорствовала: нет.
С утра могли бы травы и побеги,
Как о надгробье, говорить о снеге,
А ветви сада были через край
Отягчены, как будто урожай
Склонил их долу силой неизбежной -
Но урожай морозный, зимний, снежный.
Дорога же чернела белым днем,
Теплом шагов питаясь, как огнем.

В наш край весною множество певцов
Слетается, летя со всех концов;
Остаться здесь, у нас, в конце концов
Решится мало кто: одни к Гудзону
продолжат путь, а те под перезвоны
на юг вернутся - таковы законы
малиновок, дроздов, скворцов, синиц...
Но поздний снег нарушил планы птиц.
Среди снежинок не летится птице,
На белом поле боязно садиться,
И лишь дорога, лишь она одна
Их не пугает - благо, что черна.
Ненастьем порожденная тревога
Сдружила всех, и стаи на дорогу
Слетелись разом, и по ней потек
Поющих птиц щебечущий поток.
Я шел вперед. Они передо мною
Спеша, теснились пестрою толпою
И звонко щебетали по пути,
В сторонку опасаясь отойти.
Но кое-кто в отчаянном запале
Взлететь решился; лучше б не взлетали!
Как будто оказавшись в тесном зале,
Едва крылами сделав взмах-другой,
Они садились вновь передо мной.
О это стадо, сжатое в загоне!
Кто б объяснил им: надо от погони
Не убегать, а путь избрать иной -
Спасаться у погони за спиной!
Послушное испуганное стадо...

И все-таки - спасибо снегопаду!
Ни кто иной, как он, сумел собрать
Всю певчую щебечущую рать,
И - пусть в тоске, в отчаянье, в печали -
Но песни жизни все-таки звучали!

В лесу прогалы лужами блестят,
А рядышком подснежники дрожат,
У тех и этих век измерен днями:
Цветы сойдут, и блестки талых вод
До капли будут выпиты корнями,
Что возведут темно-зеленый свод.
В набухших почках зреет темень крон,
Неумолим круговорот времен,
Круг замкнут, но покой ему неведом,
Поэтому пускай помедлит лес
Над мокрым стебельком и светлым следом
От снега, что вчера растаял здесь.

Я месяц примеряю к небесам
Над крышею и серебристым вязом,
Как ты, наверно, к темным волосам
Заколку примеряла бы с алмазом.
Я примеряю месяц молодой
То просто так, то в паре со звездой.

Как славно ясный месяц примерять,
Бродить, глядеть и тешиться игрою,
Над рощей укреплять и вновь снимать,
И приносить к ночной воде с собою,
И в пруд бросать, чтоб месяц плыл, качаясь,
И чудеса на свете не кончались.

У звезд, что так ясны и высоки,
Есть на земле живые двойники -
Садовые ночные светляки.
Но как бы ни прилежен свет их был,
Да краток век и маловато сил,
Чтоб вторить блеску вечному светил.

На пустыре земля оголена.
А в двух шагах стоит обращена
К ветрам палящим старая стена.
За ней благоуханье и прохлада.

Так создает садовая ограда
Особенную атмосферу сада.

Да будет сердце постоянно,
Как будто берег океана,
Оставшийся самим собою
Средь вечных перемен прибоя.

Как часто из вагонного окна
Я замечал цветы у полотна.

Я замечал, но поезд дальше мчал,
И я цветов почти не различал.

Я вспоминал цветы по именам,
Но был уверен, что остался там

Какой-то удивительный цветок,
Которого припомнить я не мог.

А вдруг цветы, увиденные мной,
Не видел никогда никто иной?

Прозрение лишь тем из нас дано,
Кому недолго видеть суждено.

Светило меркнет, близится тот миг,
Когда закат уйдет на дно залива,
Однако ни единый птичий крик
На это не посетует тоскливо,
И как всегда, так и на этот раз,
Безмолвная средь темного безмолвья,
Смежит пичуга веки тусклых глаз
Или, вдали от своего гнездовья
Застигнутая сумраком, она
На ветку прянет, тут же страх забудет
И лишь шепнет тихонько: "Спасена!
И сколько теперь мрака не прибудет,
День все равно наступит и рассудит,
Чему случиться завтра. Будь, что будет!"