Роберт Фрост - Неизбранная дорога

Как мир погибнет? От огня
Иль ото льда погибель ждет?
Сомнений нету у меня:
Огонь опаснее, чем лед.
Но если мировой пожар
Земной наш не погубит шар,
То даст достаточно нам льда
Холодная вражда.

Надгробий мраморная речь
Зовет на кладбище глухое.
Живых влечет сюда былое,
А мертвых - нечем и завлечь.

На плитах письмена гласят:
"Отсюда нет пути назад.
Ты имена читаешь тут,
Твое назавтра здесь прочтут".

Но не лукавят ли стихи?
Именья здешние тихи.
Нигде усопших не видать.
Чего ж грозиться и пугать?

И разве не было б вернее
Прочесть на камне: "Смерть страшна,
И здесь покончили мы с нею!"
Зачем не лжете, письмена?

Ворона в небо
С ветвей взлетела
И в хлопья снега
Меня одела.

И полегчало
Мне под лавиной -
Не все пропало,
А половина!

Новорожденный лист
Не зелен - золотист.
И первыми листами,
Как райскими цветами,
Природа тешит нас;
Но тешит только час.
Ведь, как зари улыбка,
Все золотое зыбко.

Однажды, под реющим в воздухе первым снежком,
Нам встретился жеребенок на горном лугу.
"Ты чей?"
Малыш, привстав на дыбки, махал хвостом,
Поставив ногу на изгородь из камней.
Увидя нас, он заржал и пустился стрелой,
По мерзлой земле рассыпая маленький гром,
Смутно мелькнул вдали - и пропал через миг
В сумятице хлопьев, за снежною пеленой.
"Видно, он снега боится. Еще не привык
К зиме. Испугался метели - и наутек.
Если бы даже мать сказала ему:
Что ты! Это такая погода, сынок! -
Он бы и то вряд ли поверил ей.
Где его мать? Малышу нельзя одному".
Вот он опять возникает из серых теней,
Хвост задирая, скачет назад во весь дух,
Снова лезет на изгородь, перепуганный весь,
Встряхиваясь, будто шальных отгоняя мух.
"Кто бы его ни оставил так поздно здесь,
В час, когда есть у каждой твари живой
Крыша своя и кормушка, - нужно сказать,
Чтобы сходили за ним и привели домой".

Пока мы не взялись за дело,
Дул ветер, как ему взбредет.
Что было силы и всецело,
В любом краю, из года в год.

А мы взялись за обученье:
Не так задул, не в тех местах,
И слишком шумно - в смысле пенья. -
А в смысле пенья надо так!

Ценя в примерах простоту,
Мы взяли воздуха за щеки
И выдули, погрев во рту,
Его по порциям и в сроки.

По порциям и в сроки. Впредь
Он знал, чего недоставало -
Губ, горла, пауз, - чтоб запеть...
И ветру стало ветра мало.

Нрав у людей такой:
Им на песке не лень,
К берегу сев спиной,
В море глядеть весь день.

Парусной лодки крыло
Там оживляет вид,
Порою воды стекло
Чайку на миг отразит.

Берег хорош собой
И многообразней стократ,
Но бьет о песок прибой,
И люди в море глядят.

Не видят они далеко,
Не видят они глубоко,
Но хоть и бессилен взгляд,
Они все равно глядят.

И каждый раз, когда порой полночной,
В таинственный и тихий час урочный,
Снег шелестящий, белый снег с небес
Посыплется на голый, черный лес,
Я удивленно, робко озираюсь,
И возвожу глаза, и спотыкаюсь,
Застигнутый врасплох, - как человек,
Который разлучается навек
И со стезей своей, и с белым светом,
Томимый неисполненным обетом
И не свершив начатого труда, -
Как будто бы и не жил никогда.

Но прежний опыт говорит мне смело,
Что царство этой оторопи белой
Пройдет. Пусть, пелена за пеленой,
Скрывая груды опали лесной,
По пояс снега наметут метели, -
Тем звонче квакши запоют в апреле.
И я увижу, как сугроб седой
В овраги схлынет талою водой
И, яркой змейкой по кустам петляя,
Исчезнет. И придет пора иная.
О снеге вспомнишь лишь в березняке,
Да церковку заметя вдалеке.

Любви коснуться ртом
Казалось выше сил;
Мне воздух был щитом,
Я с ветром пил

Далекий аромат
Листвы, пыльцы и смол...
Какой там вертоград
В овраге цвел?

Кружилась голова,
Когда жасмин лесной
Кропил мне рукава
Росой ночной.

Я нежностью болел,
Я молод был, пока
Ожог на коже тлел
От лепестка.

Но поостыла кровь,
И притупилась боль;
И я пирую вновь,
Впивая соль

Давно просохших слез;
И горький вкус коры
Мне сладостнее роз
Иной поры.

Когда горит щека,
Исколота травой,
И затекла рука
Под головой,

Мне эта мука всласть,
Хочу к земле корней
Еще плотней припасть,
Еще больней.

Сгущается мгла. Расставаться пора.
Фруктовый мой сад, молодая кора,
Фруктовый мой сад под холмом на отшибе -
И снежные волны, и зимние зыби
Тебе предстоит без меня пережить.
О как бы хотел я тебя сторожить
От зайцев, оленей, мышей, куропаток -
От всех, кто до спящего дерева падок!
Но этой зимою ни птиц, ни зверье
От сада ружье не отгонит мое...
Я знаю: ты справишься. Хуже другое:
Порой разгорается солнце зимою,
И хоть ты недаром под северный склон
Посажен и тем от лучей защищен -
Не верь преждевременно теплому свету:
Земля не весною, а ложью согрета;
Растениям больше наносится зла
Не в сорок мороза, а в десять тепла.
Не будь же доверчив к обманам природным...
Но хватит! Прощай. Оставайся холодным!
А я уезжаю на целый сезон.
Вокруг меня будут береза да клен;
Они, по сравненью с тобой, грубоваты,
Им больше подходит топор - не лопата...
Душою, мой сад, я останусь с тобой,
И вместе с тобою в ночи ледяной
Я стану срастаться с земной глубиной,
Твою повторяя судьбу и дорогу.
Все прочее мы предоставили Богу.

Влюбленность и забвенье завели их
Не слишком далеко, но высоко
На холм, поросший лесом. Вечерело.
Им было бы пора остановиться,
Подумать о нуги назад, каков бы
Он ни был, этот путь - в камнях, в ухабах,
В размоинах, уже покрытых мраком.
И в этот миг поваленный забор
С колючей проволокой задержал их.
Они остановились. В их глазах
Еще горело некое стремленье,
Которое вело вперед, вперед,
И вот само споткнулось. Перед ними
Лежала ночь, и если бы с откоса
Скатился камешек, он бы скатился
Сам по себе, а не по чьей-то воле.
"Ну вот и все. Спокойной ночи, лес!"
Но нет, не все. На них глядела лань.
Она стояла прямо против них
И не боялась, видимо, приняв их,
Не двигавшихся, за высокий камень
С неясной трещиною посредине.
А камень, даже новый, ненадолго
Бывает интересен, и она
Вздохнула и ушла неторопливо.
"Ну вот и все". Но нет, опять не все.
Неясный звук заставил их остаться.
На них глядел олень. Он был под елкой
За изгородью - прямо против них.
Нет, это не вернувшаяся лань!
Сохатый, беспокойный, он смотрел
И всхрапывал широкими ноздрями,
Как будто спрашивая: "Отчего вы
Не шевельнетесь? Что, не в состоянье?
Вы, верно, только кажетесь живыми?!"
Он так смотрел, что им уже хотелось
Ему навстречу руку протянуть -
И погубить прекрасный миг. Олень
Ушел неторопливо вдоль ограды.
Два видели двоих, и двое двух.
"Ну, это все". Да, это было все.
Зато теперь они чего-то ждали,
Окутанные теплою волной.
Сама земля нежданной благодатью
Влюбленным говорила о любви.