Виталий Коржиков - Морской сундучок
Шубенко потянулся и сказал:
— Я бы размялся на турнике. А ты?
А я смотрел вдаль, на голубое токийское небо, где должна была белеть гора.
— Всё Фудзияму никак не найдёшь? А раньше никогда не видел?
«В том-то и дело, что видел. В том-то и дело», — подумал я.
Как-то в маленьком японском порту рабочие пригласили нас в посёлок, к самой Фудзияме, которую, как человека, с уважением называют «Фудзи-сан».
Мы поехали.
Сначала всё вокруг забивал туман. Не только Фудзиямы, а и дороги не видно — такой туманище!
Провожатые виновато шутили:
— Не видно Фудзи! Фудзи-сан сегодня не в настроении.
Но вот пробежал поверху ветерок, смахнул туман, облака. И в небе забелела снежная гора. Как белая шляпа над Японией. Засияла, заискрилась.
Японцы сразу оживились:
— О, видите, Фудзи-сан развеселилась. Гостей встречает!
У подножия горы на зелёных полях старательно наклонялись к земле крестьяне. А на головах у них сияли островерхие шляпы — совсем как маленькие Фудзиямы.
Народу вечером набилось в рабочий клуб — ступить некуда.
Вышли мы на сцену, рассказали о Москве, о Владивостоке. О том, как живём, работаем. Даже спели. Раз просят, отчего не спеть!
Японки подарили нам цветы. А японцы поклонились, говорят:
— Теперь наши песни послушайте!
Один старичок сыграл на старинной флейте.
Потом паренёк то ли песню спел, то ли стихотворение прочитал.
А под конец поднялся рабочий с двумя дочками и объявил:
— Сейчас мы споём для друзей японскую народную песню «Катюша».
Тут засмеялись и мы и японцы, зааплодировали. И все запели!
И не успели допеть последние слова, выбежала на сцену ещё одна девчушка. Совсем маленькая, в большой «фудзияме».
Третья дочка!
Замахала в обиде ладошкой на сестёр, заплакала: отчего не подождали, ей тоже перед гостями выступить хочется!
Подождали бы, да ведь нам некогда! «Сёкай — дружба!» — хорошо, но пора на судно!
Японцы проводили нас к автобусу, а сами взялись за руки, раскачиваются и скандируют:
— Дружба — сёкай! Дружба — сёкай!
Вдруг слышим, девчоночий голосок в окно доносится.
Выглянули, а это маленькая певунья забралась к отцу на плечи и для нас японскую песню затягивает!
Громче всех поёт.
— Ну, боевая! — развеселились мы. Собрали все цветы в один букет и протянули девочке. Заработала!
Всю букетом закрыли, одна соломенная «фудзияма» над цветами высится.
Я потом не раз проплывал мимо этих мест. Выйду, бывало, на палубу, смотрю в сторону гор и вижу: шумит вокруг нашего автобуса толпа, а над ней — две Фудзиямы.
Одна вдали — большая, снежная. Сияет над всей Японией, а другая маленькая, словно её внучка; сидит на отцовских плечах за букетом цветов, и только звонкий голос из-под шляпы доносится. Для друзей поёт!
Сейчас старшая Фудзи была «не в духе».
И сколько я ни всматривался, только припоминал её, а разглядеть не мог.
НОВЫЕ ПОПУТЧИКИ
Магазинов вокруг было множество, сверкали витрины, кланялись из-под веток синтетической сакуры франтоватые манекены. Раскачивались у входов воздушные шары в иероглифах. А кукол не было.
Попались однажды несколько под стеклянными футлярами — в халатах из золотой парчи, с гребнями-лопатками в чёрных волосах.
Но Шубенко щёлкнул пальцами:
— Красивые, да не те! Их и в руки-то не возьмёшь!
И вдруг я заметил небольшой прилавок.
Старик продавец пригласил нас кивком: «Посмотрите».
Полон прилавок деревянных кукол! И все разные.
Одна толстенькая, как матрёшка, да грустная. Склонила набок большую голову и горюет. Деревянная, а кажется, вот-вот слёзы закапают.
Рядом с ней девчоночья голова из берёзовой чурки. Чёрную бровь лукаво подняла, чёлочку распустила, высматривает, кого бы окликнуть. А возле неё ещё одна — с красным бантом. Губы надула, как ученица перед учителем: что ответить, не знает.
Вот японочка в шляпе «фудзияма». Дальше — рабочий, совсем как те, что на причале едят палочками рис и спят на газетах.
Да, тут настоящий мастер поработал! Он, видно, хорошо знает, отчего японцы плачут, отчего им весело. Поэтому и куклы его хоть из чурочек, а словно живые!
Приглядел я себе целое деревянное семейство: стоят папа, мама и дочка и, видно, думают: «Куда бы отправиться на прогулку?»
Конечно, со мной! У меня дорога дальняя. Пусть поплавают!
А Шубенко взял в руки матрёшку-горюху, подбросил и рассмеялся:
— Ну, хватит горевать! Пошли с нами. Моряки народ весёлый, живо развеселим!
Город тем временем менялся на глазах.
Минута — и он порозовел, будто его окунули в розовую краску; потом сделался фиолетовым, словно накинул фиолетовое кимоно, на котором светились неоновые узоры; а через полчаса — густо-синим. И вокруг нас запрыгало столько цветных огней, что казалось, мы попали в цирк.
Над домами загорелись десятки неоновых картин. В центре засверкал, закружился электрический глобус. По крышам побежали огненные буквы реклам.
Город стал жонглировать огнями, как восточный иллюзионист. Каждый дом хотел показать самый сногсшибательный фокус.
— Не Токио, а Кио! — сказал капитан.
Мы сели в такси, выбрались из центра, и фокусы прекратились.
Мимо замелькали улочки, на которых тихо светились в окнах уютные огоньки, пахло вяленой рыбой, креветками, овощами.
И приветливо кланялись хозяева лавчонок, похожие на наших деревянных спутников.
Снова под колёсами промчался большой мост — Токио кончился. И впереди открылась дорога, небо и звёзды.
Шубенко запел; я тоже стал подпевать.
Так мы и ехали, пока не увидели в луче света красную трубу нашего теплохода, японских грузчиков, дремлющих на причале, пока не услышали знакомое протяжное «динь-дон, динь-дон». Свой дом, своя палуба, своя работа.
И ПРОЩАНИЕ И ВСТРЕЧА
На следующее утро мы вошли в Иокогаму. Шубенко с мостика оглядел порт и протянул мне бинокль:
— Ну, смотри.
Я вскинул его, и окуляры заполнили огромные буквы: «Новиков-Прибой».
На корме теплохода стоял могучий человек в берете и махал рукавицей. А на причале нас ждали уже два моряка.
Один стоял, сложив на груди руки, а второй подбрасывал в руке какую-то банку.
— Это мои дружки: Федотыч — механик и Виктор Саныч — «грузовой». Идут проведать! — Шубенко положил руку мне на плечо: — Ну, а тебе пора. Собирайся!
Спрятал я в чемодан кукольное семейство, уложил вещи и подошёл ещё раз к капитану — попрощаться.
Он протянул мне руку:
— Ну, будь! Ты пока плыви в Америку, мы — в Арктику, потом в Зеландию вместе. Идёт? А на «Новиков» тебя ребята проводят. — Он посмотрел на друзей.
Я кивнул. Пожал лапу Бойсу и вышел на причал.
«Чаленко» стал отходить. А я всё стою, машу рукой, грустно мне: «Неужто никто меня с палубы не видит?»
Хоть и был-то здесь несколько дней, а привык, освоился.
Но вот появились на мостике капитан, рядом с ним рыжий штурман Володя, а на руках у него Бойс. Лает на меня: зачем остался?
Я помахал ему: ничего, пёс, встретимся.
Смотрю, а с кормы вся команда прощается.
Вышел «Чаленко» из порта, как загудит на прощание!
Я присел было на чемодан да слышу два голоса:
— Ну, пошли?
Оглянулся. А это гости капитана — механик Федотыч и похожий на индейца «грузовой» Виктор Саныч. Стоит, в руке банку кофе подбрасывает. И сам коричневый, как кофейное зерно.
С ними я и пошёл на «Новиков».
«САКИЯКИ»
Поднялись мы по трапу, а навстречу капитан, и рядом с ним боцман. Могучий. Брови мохнатые, седые, да глаза под ними добрые. Протянул руку, спрашивает:
— Пополнение?
— Пополнение, Никоныч! — сказал за меня «грузовой».
— Давайте, давайте, — усмехнулся Никоныч. — У меня всегда работа найдётся. Пока устраивайся.
Поставил я чемодан в каюту, а тут опять Виктор Саныч:
— Ну-ка пойдём, кофейку попьём.
Чем ближе мы подходили к его каюте, тем крепче становился кофейный запах.
На столе в графине с кипятильником булькала вода. А на диване, положив ногу на ногу, сидел Федотыч и помешивал ложечкой в стакане.
Виктор Саныч взял банку, сыпанул мне в стакан две с верхом ложки кофе.
— Много! — сказал я. — Это очень много!
— А Саныч только такой и пьёт! — заметил Федотыч. — У него кровь пополам с кофе. Оттого он и вертится как заводной! Грузами, как оркестром, командует.
— А иначе попробуй повертись, — откликнулся Саныч.
В это время в двери появилась голова в рабочей каске, и вошёл высокий парнишка-японец, в руках — рукавицы.
Он по-свойски сел и тоже налил себе кофе.
— Это Модзи. С грузчиками в трюмах работает, — сказал Виктор Саныч. — Мы с ним по ночам часто кофеёк гоняем. Для бодрости.
