Сергей Спасский - Земное время

Как сквозь кустарник цепкий и терновый,
Сквозь колющий и резкий дождь я шел.
Вот — с осенью я повстречался новой.
Был небосвода колокол тяжел.
И облаков окаменели глыбы.
Вращал их ветер, на пласты дробя.
Дрожали в сквере пасмурные липы.
И в целом мире не было тебя.
О, зубы сжать. И обойтись без жалоб.
За творчество схватиться впопыхах,
Чтобы оно мне душу поддержало б,
Чтоб милостивей стала жизнь в стихах,
Чтоб стала скорбь ясна и величава…
Но как ее сейчас мне задушить,
Когда на смерть я не имею права?..
И нет тебя…А надо долго жить.

Знаю — отрадуемся, отстрадаем
И убедимся, взглянув за окно:
Все, что сияло немеркнущим маем,
Снегом смертельным запорошено.
И никакой встревожен обидой,
И неспособный обидеть других,
Не повторю я давно позабытый,
Некогда мною придуманный стих.
И над равниной морозною стоя,
Зимний созвездий увидя венец,
Только — покоя, покоя, покоя
Я попрошу у судьбы наконец.
Может быть, это и будет когда-то…
Нет, я еще не измаян борьбой.
Небо обширно, и сердце богато
Счастьем, тревогой, тоскою, тобой.

Как сегодня странно потеплело.
И мягки сугробы, и влажны.
Если б только сердце не болело,
Что отрадней зимней тишины?
Разве жизнь сейчас ко мне сурова?
Разве я с собою не в ладу?
Не лишенный ни огня, ни крова,
Я в свой дом приветливый иду.
И луна скользит за облаками,
К неизвестной радости маня.
И могу я светлыми стихами
Рассказать, как любишь ты меня.
И душа трудиться не устала.
Да и от друзей я не далек…
Отчего ж средь тихого квартала
Я б один на талый снег прилег,
Чтоб лишь ветер свежий и прозрачный
Пролетал бы, веял веселей
Над моею участью удачной,
Над завидной долею моей.
Как преодолеть мне мысли эти,
Как мне самому себе помочь?
Или заблудился я на свете
В бледную расплывчатую ночь?
И сейчас, друзей воображая,
Я не помню, где мне их найти.
И не хочет женщина чужая
Знать мои смертельные пути.

Не верь мне. Тоска — это признак и внешность,
Налет преходящий, поверхностный слой,
Но ты — доброта. Ты — блаженство и нежность,
Тебя никогда не представлю я злой.
И если тревога пронижет однажды,
То это от жадности, от нищеты
И от невозможности видеть от жажды
Быть там, где сейчас улыбаешься ты.
И только бы не расставаться. И снова
Губами иссохшими пить из ручья.
Нет, ты никогда не бываешь сурова.
Я не усомнюсь, не изверюсь — Моя.

Так ярко
Луны голубое сиянье.
Бездонен
Небес лучевой водоем.
Хрустальных деревьев
Блестят изваянья.
По светлому снегу
Идем мы вдвоем.

Весь город
Молчаньем задумчивым залит.
Победною преображен белизной.
На площади мы,
Как в таинственном зале.
Легли наши тени
На пол ледяной.
Сугробы, как волны
Недвижного моря,
Что разом застыло,
Заворожено.
Покой безграничный.
Мы примем, не споря,
То счастье,
Что нам выше меры дано.
Над нами
Трепещущих звезд ликованье.
Вон Сириус искрится.
Видишь его?
…И может, мы празднуем
Наше венчанье
И благословенной любви
Торжество.

Последний, окончательный когда-то
Раздастся выстрел. И когда-нибудь
Прольется кровь последнего солдата,
Последней пулей раненного в грудь.
Необычайно и необъяснимо
Вдруг над землей распространится тишь.
И в небе нет ни грохота, ни дыма,
В него без опасения глядишь.
Оно забыло о своем позоре,
Живет неоскверненное. И в нем
Ночами — звезды, вечерами — зори
И солнце удивительное — днем.
Какими мы увидим всё глазами?
Поверим ли, что отошла беда?
Как выглядеть тогда мы будем сами?
Что ощутим? Где буду я тогда?

Где ты, где я, где все тогда мы будем?
Кто доживет, кто встретит день такой?
Он труден, непривычен будет людям —
Вдруг наяву достигнутый покой.
Как поступить? Расплакаться? Молиться?
Чтоб сердце не распалось на куски,
Безумие не исказило б лица,
Чтоб кровь не опалила бы виски?
Но жизнь, шипы взрастившая на розах,
Хранящая в земных глубинах соль,
Мудрее нас. В необходимых дозах
Она со счастьем смешивает боль.
Среди обугленных развалин стоя,
Мы вспомним мертвых, тех, что не умрут
У нас в душе. И самое простое
Откроется нам исцеленье — труд!

Забудет город про свои лишенья,
Оправятся разбитые дома.
Вот этот мост — был некогда мишенью,
Над площадью — господствовала тьма.
И яростные прыгали зенитки,
Размахивая вспышками огней.
Здесь жизнь людей казалась тоньше нитки,
Порвется, только прикоснешься к ней.
Здесь сад был в ледяной броне. По краю
Его я брел, неся домой еду.
А тут я вдруг подумал: умираю.
А умереть нельзя. И я дойду.
Но майской ночью в бестревожном свете
Над медленной скользящею водой
Другие люди, может, наши дети,
Пройдут своей походкой молодой.
Они не вспомнят нас, и будут правы,
Поглощены волнением своим.
Что ж, на земле мы жили не для славы.
Мы гибли, чтоб легко дышалось им.

И мертвые невидимой толпою
Проникнут тихо в комнату мою.
Так жаждущие сходят к водопою.
Я их душой своею напою.
Они не спросят ни о чем. Иные,
Меня не видя, но невдалеке,
Обсудят сами трудности земные
Друг с другом на беззвучном языке.
Те — сквозь меня посмотрят на страницы,
Что буду я писать. А этим тут
Захочется в досаде отстраниться,
А те мне руку тихо подтолкнут.
Но все же им не трудно будет рядом
Со мной и тем, с кем не имел я встреч
Здесь на земле. И тем я буду братом.
Мне не чужда и не страшна их речь.

Их оскорбило бы названье — духи.
Мы их живыми в памяти несем,
Погибших в Ленинграде с голодухи,
Залегших в украинский чернозем,
Собой загородивших путь к Поволжью,
Врага остановивших на Дону.
Что надо им? Чтоб не пятнали ложью
Мы ни себя, ни страдную страну.
Они за это принимали казни,
Чтоб сгинул страх и упразднился гнет.
Да расцветет народ и не погаснет,
Но умудренный, плечи разогнет.
Да будем мы в делах своих не лживы.
И это все, что нужно павшим, им,
Они пребудут вместе с нами живы,
Покуда мы их в мыслях сохраним.

С тобой дружили темная гвоздика
И неприметных фиалок полумгла.
О сон мой, хлопотунья Эвридика,
И ты среди других ко мне пришла.
Как странно верить: ты была женою,
Твой голос я улавливал извне.
Теперь ты стала кроткой тишиною
И добротою, спрятанной во мне.
Не воссоздать лицо твое и тело,
О, не спеши, повремени еще.
Ты невесомой ласточкой слетела
И опустилась на мое плечо.
Где ж ревность, зависть? — Это клубы дыма,
Перенестись нельзя им за межу.
О, сколько раз была руководима
Душа тобой. И я тебе служу.
До самых недр, до самой сердцевины,
До тайного тебе я виден дна.
И ты одна мои не судишь вины,
И счастье мне прощаешь ты одна.