Рабиндранат Тагор - Ты погляди без отчаянья… (стихотворения)

Ты катишь, о великая река,
Бесшумные невидимые воды.
Средь ровной бесконечности природы,
Не прекращаясь, мчишь через века.

Твое теченье, скрытое от взора,
Ударами могучего напора
Волнует дали твоего простора.
Весь в гневных тучах, плачет небосвод.
Свет резких вспышек, льющихся потоком,
Во мраке зарождается глубоком
И по орбитам к гибели идет,
Вращаясь вереницей неизменной,
Порядок солнц и лун и звезд вселенной,
Как пузыри поверх пучины пенной.

Жизнь навсегда отринута тобой.
Бредешь без цели – и твое движенье
Как будто слов лишившееся пенье.
Иль это беспрестанно отклик свой
Даль посылает, слышный все сильнее?
Ты оставляешь дом для встречи с нею.
И ожерелье у тебя на шее,
Чуть ты завидишь дали тайный знак,
Трепещет, звезд жемчужины роняя.
Седую гриву треплет буря злая
Средь пустоты, и накрывает мрак.

Как серьги, в небе молнии мерцают.
Края одежды над землей летают
И над травой дрожащей затихают
Иль в роще, задевая за листы.
И вновь кружатся, устремляясь вниз,
Жасмин, полаш[42], и бокул, и сирис[43] —
Зимы, весны и осени цветы —
И остаются на твоем пути.
Лети, лети, лети вперед, лети,
Неистово, стремительно лети!
Все, что несешь ты, выпусти из рук.
Освободись от самой малой клади.
Не помни об оставленной отраде.
Тебя минуют горе и испуг.
Трать радостно, что скоплено смиренно.

Была полна – становишься мгновенно
Совсем пустою. Ты всегда священна.
Стопой земли касаешься, и грязь
Под нею черноту свою теряет,
И смерть в мгновенье ока исчезает,
В мгновенье ока жизнью становясь.
Когда же ты на миг какой-то малый
Внезапно остановишься устало,
Мир задрожит в тревоге небывалой,
Взметнувшись ввысь грядой огромных гор.

И все вокруг под непроглядной тьмою —
Под тварью коченеющей, немою —
Исчезнет, будто до небес забор
Встал пред идущим, ужасом объятым.
И тяжестью своей мельчайший атом,
Сокровища презрев, глумясь над златом,
Копьем греха, что боль в себе таит,
Готовым для смертельного удара,
Вонзится в сердце неба.
                                          О апсара[44],
Прекрасен твой от взгляда скрытый вид!
Неутомимо пляшешь, танцовщица.
И танца твоего поток струится,
И жизни мира каждую частицу
Водою смерти очищает он
И небо раздвигает синевою.

Поэт, сегодня властвует тобою
Ножных браслетов жизни громкий звон;
И танца беспричинное движенье
Вливает в жилы буйное волненье,
Грудь наполняя звуками сраженья.
Никто не знает, что в груди твоей
Сегодня разошлись морские волны,
Леса дрожат, своим волненьем полны.
И те слова становятся ясней:
        Я прихожу из века в век,
        Тишайшая средь тихих рек.
        Меня влечет мой вечный бег
        От встречи с образом к разлуке
        И от одной души к другой,
        Когда редеет мрак ночной,
        Ту малость, что держали руки,
        В дар тотчас превращаю я,
        И песня слышится моя.

О, посмотри: дрожит ладья
Среди шумящего теченья.
Оставь на берегу свой груз,
Освободись от прежних уз.
Несись в неистовом стремленье.
И у потока на груди
Во тьму бездонную сойди —
К сиянью света впереди.

О любимая, чем же тебя одарю,
                Встречая зарю?
Не рассветною ль песней? Но солнце все горячей,
И заря угасает от жгучих его лучей.
Жаркий ветер повеял, колебля
Рдяный венчик ее на дрожащем стебле,
Лепестки осыпаются, ослабев,
                Замирает напев.

О подруга, чего же ты ждешь от меня,
Подойдя к моей двери на склоне дня?
Какой подарок тебе вручу?
Не вечернюю ль эту свечу?
Но ее огонек еле-еле мерцает сквозь мглу
                В одиноком моем углу.
Ты хотела бы людям сияющий свет нести,
Но чтоб выдержать ветер – где силы ему найти!
                Он угаснет в пути.

                Что ж тебе подарить?
Может быть, самоцветы, нанизанные на нить?
Но зачем же тебе терпеть мученье тенёт,
                Ожерелья гнет?

Скоро ль – нет, а настанет мгновение это,
Когда разорвется нить, рассыплются самоцветы
                И ладони твои
                Их тяжелой струи
Не сумеют сдержать второпях, —
Мой подарок исчезнет в пыли, обратится в прах.
Не лучше ль, когда, не загадывая ни о чем,
Бродя одиноко в цветущем саду моем,
Затрепещешь ты от душистого дуновенья,
                Замрешь на мгновенье,
И этот нечаянный дар живой
Будет навеки твой.

Блуждая в садах, мой прекрасный друг,
Очарованно глядя вокруг,
                Ты заметишь вдруг,
Как выскользнет луч из вечерней зари, —
Посмотри на него, посмотри, —
Он коснется мечтаний твоих трепетом тайных чар…
Бери этот дар, мой нечаянный дар,
                Бери…

Богатство мое в зарницах, мерцающих нощно
               и денно.
Оно возникает мгновенно, исчезает мгновенно.
У него названия нет, но запомни его приметы, —
Воздух вдруг запоет, зазвенят на ногах браслеты…
Я и сам не знаю к сокровищнице пути,
Руками ее не взять, словам до нее не дойти.
Так возьми же сама, что сочтешь ты всего желанней,
                Всего чудесней, —
Тем дороже подарок, чем он нежданней,
                Чем неизвестней,
                Как дуновенье благоуханья, —
                Цветок иль песня…

                О мой Пресветлый!
                Когда несметной,
        Разгоряченною толпой,
Вздымая пыль клубами за собой,
        Проходят нечестивцы мимо
И загрязняют лик прекрасный твой,
Душа скорбит и боль неисцелима.

                В слезах я говорю:
                «Прекрасный мой!
        Возьми свой жезл и стань судьей!»
                Но что я зрю?

Врата суда открыты день и ночь,
Вершится суд всегда, и день и ночь,
Но даже первые лучи рассветов ясных
Не гасят блеска глаз кроваво-красных,
И даже лотосов благоуханье
Не заглушает смрадного дыханья,
А в сумерках, когда отшельник-вечер
Затеплит звезд бесчисленные свечи,
Семь Мудрецов[45] взирают с высоты
На буйный бред в пыли бредущих мимо
Твоей непостижимой доброты:
Душа моя скорбит неудержимо!
                Прекрасный мой,
                В тиши лесной
Твой правый суд и в птичьем пенье,
В жужжанье пчел и ветра дуновенье,
В цветах и в трепете листвы весенней,
Над берегом, лобзаемым волной.

                О мой любимый!
                Неукротимы
        В безмерной алчности слепой,
        Они крадутся за тобой,
                На все готовы,
Чтобы похитить светлые покровы
И скрыть под ними сердца пустоту
И вожделений грязных наготу.
Они любовь попрали, истерзали,
                Повергли в прах…
Нет сил терпеть, не вынести печали!
И я к тебе взываю, весь в слезах.
        Я говорю: «Любимый мой!
Возьми не жезл, а меч, и будь судьей!»
        Но что я зрю?

Над злобой их ты слезы проливаешь,
        Как мать детей, прощаешь,

Грудь подставляешь стрелам их мятежным,
На ненависть любовью отвечаешь,
        На ярость – взором нежным.
                О мой любимый!
                Твой суд незримый
В любви, переборовшей все страданья,
И в верности, не знающей сомненья,
И в дружбе, что прошла все испытанья,
В ночах разлуки, полных ожиданья,
И в трепетных рассветах возвращенья,
Омытых кроткими слезами всепрощенья.

        О Рудра[46], повелитель грома!
        Тупою жадностью влекомы,
        В твой храм они вошли тайком,
                Как воры в дом,
                И завладели
Святыней, что хранилась там доселе.
Но с каждым часом ноша все тяжеле,
Гнетет их души тягостным ярмом, —
Они согнулись, сникли, ослабели…
И я, рыдая, говорю с мольбой:
«Прости их, Рудра мой!»
                Но что я зрю?!

Снисходишь ты грозой необоримой,
                Неудержимой,
Неправедное с них срываешь бремя,
Украденное в ветре развеваешь,
                В прах повергаешь,
                Карой их прощаешь…
О Рудра мой, ужель настало время?
Да, вижу я теперь: твое прощенье —
        Гремящих молний мщенье,
        Тьма светопреставленья,
                Ливни крови…
Тем милостивей суд, чем он суровей!

Я люблю этот мир все глубже, все нежней, —
                Этот мир за кругом круг, в потоке дней,
                        Я окутывал жизнью своей,
                                И ночь и день,
                                И свет и тень
Наполнялись моим сознаньем, – в их сущность
                мой дух проник,

                        И в какой-то миг
                Слились в неделимости бытия
                        И мир мой, и жизнь моя, —
Я понял, что жизнь люблю лишь потому,
                Что этот мир люблю, принадлежу ему.
                Но я умру по закону естества.
                                Мои слова
На этом ветру когда-нибудь не прозвучат,
                С небесной синью не сольется взгляд
                И сердце не рванется наугад,
                Когда заблещет солнечный призыв.
                                Чело склонив,
Заветною тайною ночь со мной не поделится
                снова, —
Настанет миг последнего взгляда, последнего
                слова…

                Что мною этот мир любим —
                Неоспоримо,
                Что должен я расстаться с ним —
                Неоспоримо.
                Какая-то связь меж тем и этим несомненна,
                Иначе вселенной
Не под силу б так долго терпеть со спокойной
                улыбкой
Жесточайший обман и мириться с горчайшей
                ошибкой,
                А солнечный свет давным бы давно
Почернел, как завядший цветок, и было бы
               в мире темно…