Григорий Ширман - Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

Простите мне за образ грубый,
Кого тошнит от слова: слизь.
Как члены, вытянулись трубы,
Кирпичной кровью налились.

Сочатся плотью дымовою,
Как факелы труда, горят
И бешено гудками воют,
Когда распластана заря.

Поглубже негров из Бразилии
До мути звезд, до их кишки
Накрашенную высь пронзили
Чумазые материки.

Клубок чернильницы распутать
До кружев строк порой легко.
Сквозит, как женственная лютость,
Страниц застывших молоко.

Струями завивает соки.
Зовет, хохочет, разлеглась…
С пластинками зрачков широких
Заводит граммофоны глаз.

И в жар самец. Метелью кружит.
Метель не в силах побороть.
И через край пера наружу
Дымящегося слова плоть.

О ты, полярные края чьи
Белками спят под хвоей век,
Водою разума стоячей
Благословенный человек.

Тебе я ночи, а не маю.
И я не плачу, не смеюсь.
Миров я глыбы понимаю,
И как храпит я слышу Русь.

Но в это утро вся нагая,
Как луч, вселенная легка.
Сочится солнце, обжигая
Мне губы золотом соска.

И я смеюсь, дитя вселенной.
Смеюсь и плачу наяву.
Ее Марией и Еленой
В пещере ночи я зову.

Полно валандаться
Вам, облака.
Кистью голландца –
Нынче закат.

Звезды пульсируют
В каменном лбу.
Греют за сирую
Землю борьбу.

Шея разогнута,
Всё перебрал.
Сумрак до золота
Режет Рембрандт.

Сырые строки… Боком голым
Торчит немытый матерьял.
А тут мануфактурный голод,
И вечер лысый шапку снял.

С галерки «рыжего» кричали…
Жаровни глаз моих, – углей,
Не любит публика печали.
Зови на казни веселей.

Перо галопом бури мчится,
Ломает в строфы, поперек…
Из тряпок снежная страница,
Из снежных женщин тряпки строк.

Завянут кудри серебром,
Золой застынет каждый стебель,
Червонной кочергой на небе
И на земле последний гром.

В телесных зорях, в покрывалах
Был огненный души балет.
Зачем пера пернатый след, –
Ни черт не знает, ни Аллах…

У кленов золотая проседь,
Серебряная у людей.
Темницу вечности забросит
Цветами скуки скучный день.

Тишина железо точит.
Звезд застенок – небосвод.
В каждом ухе молоточек
Стремя знойное кует.

Завтра важно и сердито,
Меч креста омыв слюной,
Выйдет солнце-инквизитор
В камилавке золотой.

Сапогами огневыми
В огневые стремена,
Чтоб огнем Исуса вымыть,
Чтоб простором спеленать.

А потом под сводом вечным
С лунным колесом любви
Дыбой вытянется млечный,
И запляшет звездный Витт.

Миров неведомые части.
До скуки перегружен мир.
И путь прокладывает мастер
Между машин и меж людьми.

В зеленом сумраке усталый
Глядит в пылающую даль,
Там трупы скучные, как скалы,
Там мертвая, как мрамор, сталь.

Их пламень мертвый неподвижен,
И без морщин небесный холст.
И пламень – мед, и ночка лижет
Златыми язычками звезд.

И мастер, оттого устал он
И плавит медом бытие,
И сам он стал материалом,
И путь сквозь сердце он свое.

А там иной, неуловимый
За низкими плетнями строк…
Там сказки ада – херувимы,
Тот путь неведомо широк.

Эти сочные звезды созрели,
Медом зорь налились, янтарем…
Скоро золотом их ожерелий
Мы подвалы поэтов набьем.

Постучатся ресницами к славе
Все, кто жаждой затишья больны.
Ночь калошами облак раздавит
Надоевший окурок луны.

Позовет нас проснувшийся хаос,
Будет космоса рвать он печать.
Будет ветер глухой, задыхаясь,
На последнюю астру ворчать.

В эту ночь на тебе заиграю,
Всю тебя я сыграю огнем.
Улыбнувшись надзвездному краю,
В эту ночь мы на землю нырнем.

Нервный ветер у ворот
На кого-то рвет и мечет.
Замечтался юный вечер,
Ловит звезды лунный рот.

Звезды вьются из реки.
Звезды точат свод хваленный.
Звезды – нервные комки
Истерической вселенной.

Пара глаз – замочных скважин.
Два затвора хладных век.
Вот и всё. Как был отважен
Тот, кто звался человек!

Созвездья, падайте от смеха,
Копайтесь в животе ночном.
Я в этот мир на вас приехал
С довольно странным багажом.

Не знаю, где и с чем граничит
Мой каждый шаг, мой каждый стих,
На белом мраморе страничек
Я в ночь раскладываю их.

И всё, чем Русь дурачил Киев,
Чем в Азию Египет ныл…
Ах, эти праздники людские
Для нас давно отменены.

И не люблю я эти звоны,
Любима ты, свирель пера.
Страница в час святой, бессонный
Моя маца и просфора.

Всю ночь не молкнет звезд набат.
Луна, как воротник Медичи.
И где-то женщины визжат,
И муж бульварный ищет дичи.

Ни жен голодных не щадят,
Ни детской юбочки короткой.
А фонарей на площадях
Просвечивают подбородки

И мелом там луна в затишьи,
Благословляя с высоты,
На стенах и на спинах пишет
Свои бездушные кресты.

День, ты теперь не рабоч,
Прячь под зарю свое рыло.
Ночь беспощадная, ночь
Пасть золотую раскрыла.

Окна полны, как бокалы,
Желтою кровью полны.
Лезьте из пальцев усталых,
Цепкие черти луны.

Буквы – хвосты да рога,
Образов черные кости.
Ну, и чтоб мир поругал,
Правду в зрачки его бросьте.

Зари настойкой сумрак лечит
От боли, песни и тоски.
На ветках золотых предплечий
Созрели тяжко кулаки.

Свинцом упасть как можно ниже
И вылиться, как динамит…
В гареме каменном, в Париже
Богиня снежная горит.

Бокалы налитые бедер.
Метелью тела ввысь бокал…
Эй, губы срама, что ж не пьете?
Вулканы-груди – молока!

На тротуар!.. В дыму окраин
Эрекции фабричных труб.
Была б она – ее бы Каин
Собой облил, – не кровью труп.

Рай один у Магомета,
Рай другой у Моисея,
У Христа, у Будды рай…
Сколько раев!.. И всё это
Для тебя, моя Психея, –
Где же слаще – выбирай.

Раев тьма под мышкой бога.
На челе его широком
Столько нет еще морщин.
С каждым создал он пророком
Рай особый… Раев много.
Только ад – у всех один.

У ночи смысл неизъяснимый,
Улыбка вечности у ней.
У облак – солнц цветные гримы,
И есть во мраке звон лучей.

И весть иная, золотая
У слова черненького есть.
И в нем, как жителей Китая,
Мечей таинственных не счесть.

Тогда, как свиток, как папирус
Любая скручена строка.
И слышу я, как пламень вырос
На клумбе радужной зрачка.

И мрак не мрак, а пламень слабый,
В нем солнц зародыши кишат.
И у стиха она должна быть,
Но только скрытая душа.