Демьян Бедный - Том 3. Стихотворения 1921-1929

Сомлевши от жары, раскисши весь от поту,
Бранясь, кряхтя и дух переводя с трудом,
         Купчина вечером в субботу
   Ввалился в дом.
«Гордеич! – расплылась купчиха, – с легким паром!»
         «Чево?!»
         «Из баньки?..»
                «Во!
         Попарился… задаром.
         Так вспарили, что ой-ой-ой,
         Не надо чище.
Ты полюбуйся, с чем явился я домой?»
«Ай, батюшки! Синяк!»
         «Какое – синячище!»
«Сейчас примочечку… аль приложить пятак…
         Да кто ж тебя? Да как же так?»
         «Ох, мать, все очень просто:
Явилось к лавке-то, примерно, этак со сто
         Приказчиков чужих
И стали вызывать молодчиков моих:
„Вы, братцы, – как, бишь, там? – не рабская, мол, каста!
Пора вам, дескать, быть свободными людьми:
         Поторговали до семи,
            И – баста!“
Столпились, ироды, у самых у дверей,
         Ревут, как звери:
„А ну-тка шевелись, хозяин, поскорей
         Да закрывай-ка двери!“
         Тут, значит, я как заору:
         „Что, дуй вас всех горою?
         Подохну здесь, умру,
         А лавки не закрою!“
            Да сгоряча,
         Озлобившись от всех напастей,
         Как двину со всего плеча
      Молодчика из тех, кто позубастей.
Шарахнулись назад все эти подлецы:
         Марать им вроде б руки жалко.
         А у меня в руках уж палка.
На шум сбежалися соседние купцы.
         Ну, знамо, вышла свалка.
         Крик, матерщина, вой…
         Свистит городовой…
         На рынок весь тревога…
Бунтовщики – народ, известно, молодой:
Так разошлись, что нам конец бы был худой,
Когда б от дворников не вышла нам подмога.
         Приказчики, само собой,
            Отбой.
Но перед тем, как им пуститься врассыпную,
Детина этакий, прижав меня вплотную,
„Вот, – говорит, – тебе, мил-друг, на первый раз!
         Платеж потом – бери задаток!“
Да как посадит мне кулак промежду глаз,
Так я не всчувствовал ни головы, ни пяток,
„За-да-ток!..“ Матушка, что ж будет, ты скажи,
         Когда настанут платежи?!»
         И смех с Гордеичем и горе.
            Что будет – все увидим вскоре.

         Гордеич утром в воскресенье
         Беседует с женой:
         «Ну, ладно, старая, не ной!
         Подумаешь: землетрясенье.
         Ей-богу, дело – пустяки.
   И чем лишь только я вчера был так напуган?
         Ну, был избит, ну, был обруган.
         Буянил кто? Озорники!
   Вот невидаль! Кулак велик, да плечи узки:
Вся храбрость-то, небось, до первой же кутузки…
За «Правдой» бы послать… Есть? Подавай сюда.
   И где она взялась, треклятая газетка?
      Вот… про вчерашний бой заметка:
   «Товарищи! – холера их возьми! –
      Вчера вы около семи,
С хозяйской жадностью начав борьбу спокойно,
Закончили ее позорно, недостойно!»
Слыхала, матушка? Изволь-ка тут, пойми:
«Борьба решается не схваткой рукопашной,
Не тем, чтоб стекла бить… Враг дрогнет, – для него
Вы силой явитесь… неодолимой, страшной,
Лишь став один за всех и все за одного…
Объединяйтеся! Тогда-то… общей силой…»
         «Гордеич!.. Господи, помилуй!..
   Очнися, миленький!..»
         «Тог… да…»
   «Федосья!.. Марья!.. Фекла!..
       Фекла!..»
   «Воды!»
«Вот, батюшка, вода!..»
«Спа…си…бо… Душно как… Ох, вся рубаха смокла…
Так вот оно к чему! Так вот они куда!
„Объеди-няйтеся!..“ Ох, били б лучше стекла!!»

Где по миру пошло от голода село,
Там, смотришь, мироед купил себе именье.
Уж это так всегда: что доброму во зло,
         То злому во спасенье.

Корней Гордеичу нежданно повезло:
Успел он начисто забыть то воскресенье,
Когда за «Правдою» его всего трясло.
Пришла война, с войной – подряды и поставки.
   Купчина даром не зевал:
   Ему уж стало не до лавки, –
За покупателем он не сойдет в подвал!
   Не та купецких дел основа:
   Иной размах, другая ось!
Растет «Торговый Дом Корнея Дерунова».
   Откуда что взялось:
Лес, фабрика, завод, товары – склад на складе!
Свои флотилии на Волге, на Неве…
Контора главная на Невском в Петрограде
   И отделение в Москве.
   Узнав все выходы и входы,
Приумножал купец вовсю свои доходы.
Что хищникам другим с рук сходит не всегда,
То удавалося Гордеичу на славу:
Когда на хлебников устроили «облаву»,
Сумел улепетнуть Гордеич от суда.
Вдругорядь худшая над ним стряслась беда:
Поддевки паклею подбивши вместо ваты,
   «Чтоб не распарились солдаты»,
Их в армию купец за ватные сдавал.
   Попался! Следствие! Провал!
Но… с князем снюхавшись каким-то или с графом,
   И тут отделался Гордеич только штрафом.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ни капли совести да капелька ума –
Вот все, что надобно теперь для наглой плутни.
Живут Гордеичи! Их развелося – тьма!
В годину черную к добыче жирной трутни
Летят со всех сторон, восторженно гудя.
Но… правда вся о них немного погодя.

Купчиха горестно над чашкою вздыхала.
Гордеич разбирал газету по складам:
«Ка-пи-ту-ля-ци-я… Ле… Ле-ни-на». Слыхала?
Что б это значило? Все смыслу не придам.
Ка-пи-ту-ля-ци-я… Уж эти мне словечки!
Опять налог аль что? Так прямо б говорить.
   Семь шкур дерут с одной овечки.
То стригли, а теперь, никак, уж будут брить?
Пойти на лекцию? Послушать, что ль? Занятно.
Такого отродясь словечка не читал.
   На звук, так вроде бы приятно:
Ка-пи-ту-ля-ци-я… Похоже: капитал.
Был капитал, да сплыл. Все обобрала шпанка.
Все, все захвачено проклятой голытьбой.
   Идти случится мимо банка,
Так не владеешь сам собой!
Где фабрика моя? Завод? Лесные склады?
   Свели хозяина на ноль.
Прибрали все к рукам, всем завладели, гады.
   Ввели приказчичий контроль.
Не разберешь теперь: убыток аль прибыток?
   У самого себя воруй.
Дают по мелочи в неделю на прожиток.
   Живи, пируй.
   Не жизнь – раздолье.
   У, черти, взять бы вас в дреколье!
Что, мать, с тебя возьмешь? Ты – баба, ты – глупа.
Тебе в усладу брех монаха иль попа.
Ты хоть утешишься, сходив на богомолье.
   А каково, скажи ты, мне?
Куда свое я горе дену?
Молиться у Кремля ободранной стене,
Когда мне хочется башку разбить о стену?
Какой по смерти ад, коль жить пришлось в аду?
   Кажинный день несет тревогу.
Подай скорей сюртук. На лекцию пойду.
Ка-пи-ту-ля-ци-я… С ума сойдешь, ей-богу!