Илья Сельвинский - Избранная лирика
Я мог бы дать моей стране
Больше того, что дал,
Если бы гору не резать мне,
Как Тереку Дарьял.
Но Терек грыз, от пены пег,
Столетьями каждый уступ,
А много ль успеет за краткий век
Мой человечий зуб?
1Мое поколение при царе
Пришло уже к той заветной поре,
Когда слова "рабочий класс"
Как откровение души,
Когда машинально
карандаши
Рисуют уже не девичий глаз,
Где зеркальце да точка в нем,
А виселицу с вороньем,
А тюрем черные кресты,
Где побываешь ты.
(Моих героев путь
строг:
сперва гимназия,
вослед
за нею университет
и, наконец, острог.)
Но эта будущность твоя
Прекрасной кажется тебе.
Пускав не пеньем соловья
Она пройдет в твоей судьбе,
А хриплым клекотом орла,
Взъерошившим свои крыла
В железной клетке.
(Гордый лик
В плену особенно велик.)
Я это чувство понимал,
Хоть был тогда обидно мал,
Я очень гордо крылья нес,
Хоть был еще чуть-чуть курнос;
Но где же девушка моя,
Ее хотя бы силуэт?
Где та заветная скамья,
К которой вел бы нежный след?
Ведь каждому из нас дана
На веки вечные одна.
Я так мечтал
ее бровям
Преподнести
свое крыло.
Но мне, должно быть, как и вам,
Сначала долго не везло;
Я, как и многие из вас,
Гадал: она иль не она?
И вдруг — она…
Она одна!
Орлом бровей осенена,
И Революцией звалась.
2Мальчишкой в восемнадцать лет
Я защищал ее,
Горошек иволгиных флейт
Переменив на воронье.
И, с боем окунаясь в Крым,
Гранатой солнце ослепя,
Я кровью, выдыхавшей дым,
ЕЙ ПОСВЯТИЛ себя.
И был я счастлив до того,
Что комиссара своего
Вопросами
вгонял
в пот:
— Когда же страшное придет?
— Когда же страшное придет?
Но страшного я не видал,
Хоть был изранен, хоть ослаб,
Хоть ворон надо мной витал.
Хоть наклонялся шваб.
Я не был баловнем судьбы,
Нелегкой жизнью жил,
И то, что взял я, что добыл,
Я брал ценою жил.
Но не пленит меня и тот,
Кого ласкают землячки,
Кто, в лужу обронив очки,
Златую рыбку достает.
Я жил, товарищи, как и вы,
Надеясь на собственное плечо.
Меня не пугали ни мудрость совы,
Ни каркающее грачье.
И я,
как в молодости,
опять,
Пройдя за дотом дот,
Мог комиссара донимать:
Когда же страшное придет?
Нет, я не легкой жизнью жил,
Быть может, оттого что смел,
Но быть несчастным не умел
И потому счастливым был;
Лишь замороженный судак
Способен жить ни так ни сяк.
Я знаю: шутовски крестясь,
Кой-кто отвергнет мой экстаз.
Мол, в наши времена
О счастье и мечтать нельзя
Война, труды, опять война,
Опять труды…
Но вы, друзья,
Живя в суровой стороне,
Забыли о струне.
В душе у каждого из нас
Своя глубинная струна,
Она живет не напоказ,
Лишь с нами говорит она.
Слова скупы. Наперечет.
Но ты прислушивайся к ней;
На свете нет ее родней:
Она ведь душу бережет.
Ты должен ввериться струне,
Когда настроенность ее
Не подголосок старине,
А чует новое литье.
Отважно поступай всегда,
Едва она подскажет: "Да".
Но горе горькое тебе.
Когда порой на крутизне,
Чтобы подладиться к толпе,
Забудешь о струне!
Ее меняя на медяк,
Ты пропорхаешь кое-как,
Но, словно висельник, во сне
Вертеться будешь на струне.
3-4У человека испокон
Есть право звать вперед.
Но право кинуться в огонь
Лишь совесть на себя берет.
Не совестишка-правдолюб,
Что тихо ноет, словно зуб,
Кого журят: "Не спи!"
Но та, что, став твоей судьбой,
Повсюду, грозная, с тобой,
Как тигр на цепи.
Не мне, друзья, судить о том,
Чего я стою, кто таков,
Но грозной совести путем
Пришел я в мир большевиков.
Не оттого ль вокруг меня
Собачий лай,
Вороний грай,
Что от стихов средь бела дня,
Хотя и вовсе не назло,
Тигриным запахом несло?
Я мог бы дать моей стране
Поболее, чем дал.
Но взял я в милой стороне
Такую ширь, такую даль,
Такое пение души,
Такой
размах
ДУ,
Что мне считать любой ушиб,
Ранений каждый дюйм
Я счел бы нищенской сумой,
Нет, больше — низостью самой.
И где бы ни был мой причал
Средь ангелов или горилл,
О чем бы я ни говорил,
Чему стихи ни посвящал,
Там революции тавро,
Пыланье алого числа.
От них бессмертия стрела
Пройдет в мое перо.
(Моей заслуги в этом нет.
Я хоть и сильных посильней
Одна из маленьких примет
Эпохи пламенной моей.)
Бессмертие… Но в нем ли суть?
Нигде я не был в стороне.
Но мало жить не как-нибудь,
Не между прочим, не вчерне.
Но мало, мало мне того,
Что я такой, как большинство.
О, если б знать, что из груди,
Из опаленных губ и глаз
Хотя бы искра, но зажглась,
Чтобы дорогу впереди
На миг, но озарить
Я мог бы и в предсмертном сне
С последней думой о стране,
Как миф крылатый, воспарить
В Коммуне…
Но идут бои.
Сражайся. А мечту на дне
Души своей таи.
Простите гордость эту мне,
Товарищи мои…
1959
Ода науке
Подарил я другу перстень
С кровяным рубином.
Не был камень тот старинным,
Но достоин песен.
Грани будто из Гренады,
Точность до предела,
В окружении — гранаты,
Но не в этом дело.
Не в горах, грома изведав,
Не из черных ямин,
Не из царства самоцветов
Вынут этот камень.
Не столетиями рос он
По законам чуда,
Где сапфировая просинь,
Зелень изумруда.
Нет, на весь ученый форум
Среди красных дымок
Вытащил его из формул
Полулеший-химик.
Оттого-то, скороспелка,
Он достоин оды,
Не фальшивка, не подделка
Кровный сын природы!
1967
* * *
"Наука ныне полна романтики…"
Глуп, как поэт.
А. ФрансНаука ныне полна романтики
Планк, Лобачевский, Эйнштейн, Дирак…
А где-нибудь на просторах Атлантики
Живет на краю эпохи дурак.
Атомный лайнер приходит, как облако,
Луч его стаю акул пережег.
А дурачок невзрачного облика
Тихо выходит на бережок.
Сидит он в чудесной тинистой тайне,
Счастьем лучится все существо.
Ах, поскорей бы умчался лайнер:
Русалка боится шума его.
И лайнер уходит, уходит, уходит,
Как именинник, по горло в дарах…
Вы, умники, знаете все о природе,
А вот русалку целует дурак.
1967
Памяти Хемингуэя
Хоть мой предел уж недалек,
Не вижу в страхе толка:
Ведь смерть легка, как мотылек,
Она покой. И только.
Терзает нас совсем не смерть,
Нет, это жизнь терзает.
Вздохнуть сердчишку не суметь,
Сердчишко,
Словно заяц,
Удрать из клетки норовит,
И быт его ужасен.
А смерть? У смерти страшный вид,
Но это все от басен.
Я обожаю жизнь. Но как?
Страданьями унижен,
Таишь в себе, допустим, рак…
Какая это жизнь?
Как будто бы стакан воды
На голове проносишь.
А смерть — спасенье от беды,
Ты сам о смерти просишь.
Но здесь не бездна. Пусть покой,
Да и на миоги лета,
Но есть за смертью путь прямой
И это не легенда:
Ты в мир от смертного одра
Шагнешь, брат, как из пушки.
Вселенная в одном щедра,
В другом скупа, как Плюшкин,
А потому ты повторим.
(Быть может, был ты дедушкой своим.)
1967
* * *
"Что ни столетье — мир суровей…"
Что ни столетье — мир суровей,
Людишки мельче и хищней.
Земля пузырится от крови
Среди обуглившихся пней.
В пространства океанских вод
Кометы падают со звоном.
Куда история ведет,
Когда наука служит войнам?
Философ, химик ли, матрос,
Шахтеры, школьники, поэты
Все задают себе вопрос:
Что будет с нашею планетой?
И с каждым годом все ясней,
Что без идеи Коммунизма
Земля вращается без смысла
Навстречу гибели своей.
19 марта 1968 г.
