Валериан Бородаевский - Посох в цвету: Собрание стихотворений

Всю ночь над полями алело,
Как факел, тепло и светло.
Далекое где-то горело
Безвестное чье-то село.

И облак кровавые звенья
Вплетались в лазурную ночь
В тот час, как немые виденья
Плен сердца идут превозмочь.

Мы вышли… Искали прохладу…
Над клуней кричала сова…
Я верил пурпурному взгляду,
Но бледные лгали слова!

Всю ночь над равниной алело, —
Как знать, что творилось вдали?
И сердце восторженно пело
О розах ревнивой земли.

Твоей мечтой взлелеяна химера
Высокого служения богам.
В объятия, отверстые, как храм,
Слепой хаос приемлешь, баядера.

Не дерзостно свободная гетера
Дитя учила ласкам и дарам, –
Покорствуя торжественным жрецам,
Ты возросла, священная пантера.

Твои полуоткрытые уста
Лобзаньями бессмертных славословят:
Как голубица в страсти ты чиста.

И путь из роз, смиренные, готовят
К лазури очистительной реки
В запястьях две истонченных руки.

Ты, женщина любви, бегущая вольней,
Чем дикий мчится конь в безудерже степей
И, буйный, прядает, кидая вширь ногами;
Немая женщина с желанными губами,
Раскрытыми для нег, как розовый бокал,
Что в забытьи моем я вновь и вновь искал!
Я знаю, – ты спешишь… Твои мерцают взоры.
Окно зовет тебя; открыты дерзко шторы
На площадь шумную, где каждый друг и брат, –
И пальцы по стеклу насмешливо стучат…

О, конь! Каким тавром плечо твое отметить
Иль бархатистый круп, чтоб, – где тебя ни встретить, –
Моя рука одна властительно легла
На холку длинную бездумного чела,
И ты пошел за мной, забыв и степь и волю,
И буйных косяков приманчивую долю?

Какой бы тайный знак мне в сердце начертать
Твоем, о женщина, чтоб, обратившись вспять,
Ты вновь пришла, любя, и, сжав чело перстами,
Сжигала кровь мою безумными словами?

Я люблю печаль уездных городов,
Тишину ночей беззвездных, гул подков;
Площадей ленивых травы – подорожник и лопух –
И причудливые нравы пригородных молодух.

Что мне в том, что машет осень рукавом,
Льется дождь, другим несносен – что мне в том?
Переклик неугомонный ржавых труб
Сердцу, ищущему звоны, – только люб!
Сердцу, любящему струны, – лучший друг
Ночь, несущая буруны, матерь вьюг.
На стене моей беленой два скрещенные ружья
И портрет необметенный – будто милая моя;
Затянуло паутиной взор усталый, неживой,
И над грудью лебединой окружило как фатой.

Ударяет тихо в ставни чья рука, –
Или ты, друг стародавний, ты, Тоска?
Нежно бусы прозвенели на губах.
Этот пламень в гибком теле, детский страх!

Ах, в пурпурных этих волнах мне ли к берегу доплыть?
Ты притихнешь и подсолнух станешь робко теребить.
На груди, не позабыла, принесла стыдливый дар
И, потупясь, говорила: муж хмелен и стар…

Как любил я эти нравы молодух!
Площадей ленивых травы и лопух;
Тишину ночей беззвездных, заглушенный гул подков, –
Грусть забытых и безвестных, слишком русских городов.

Ты в дубленом полушубке
Хороша, как зимний день!
Целовал бы эти губки,
Да подняться что-то лень.

Сапоги твои расшиты,
На подковке каблучок;
Брови хмуры и сердиты,
И нахохлился платок.

А глаза – что у голубки:
Не видал таких во сне…
Целовал бы эти губки,
Только жутко что-то мне.

Слово горькое отрубит
Иль ударит – не беда!
Страшно, если приголубит,
Зацелует навсегда.

Брови хмуры и сердиты,
Ходят бусы на груди…
Нецелованный, небитый
Лучше мимо проходи.

София, София, Небесная Дева,
Кропила и грела ты эти поля;
Но рдяные заросли вражьего гнева
Мне к лету высоко подъемлет земля.

София, София, Царица, Царица,
От гарпий спасешь ли твой гибнущий всход?
Взмахнешь ли серпом, светлоликая жница, –
Крылатая стая мне сердце клюет!

В победе неверной на миг возлетает
И кубком горячим упьется одна, –
Но мертвая снова, грозя, оживает
И вновь с победившей змеей сплетена.

София, София, Небесная Дева,
Царица над сонмами ложных цариц,
Исполнись святого и правого гнева!
Сожженный к стопам твоим падает ниц…

София, София, Царица, Царица,
Еще я не кончил молитвы моей, –
Как новая сладкая, страшная птица
Резнула мне сердце ударом когтей.

Моя свирель – из белой косточки:
Слезами щели прожжены.
Когда взойдут, мигая, звездочки,
И копья льдистые ясны
Над белым и лазурным глетчером,
И зелень неба холодна, –
Еще белей холодным вечером,
Еще умильнее она.

Ко мне свирель моя запросится,
Коснется губ моих, любя;
И с ней душа горе возносится,
И с ней — ищу, ловлю тебя!
Вожу очами оробелыми:
И там и здесь – неверный свет…
И мне ль за горними пределами
Найти твой перелетный след?

Я не знаю, что было, как было, –
А смерть – та будет потом.
И за что мое сердце изныло,
Расскажет Архангел с мечом.

Расскажет Архангел гневный,
Потрясая пурпуром крыл,
Что очи любимой царевны
Я сам – убийца – закрыл.

А впрочем, на свитке свершений
Так много заклятых имен…
Так темны сходящие тени,
Так жуток прощальный их стон!

Не знаю, как было, что было, –
Вся мудрость моя изошла.
Кровавые смотрят светила
На холм, где царевна легла.

Июль пылал, и вихорь пыльный,
Крутясь, бежал и бил в лицо
И от невесты замогильной
Бросал разбитое кольцо.

Лучились жгучие осколки,
Дымился золотистый прах…
И дале вихорь мчался колкий
И где-то падал – на полях.

И где-то падал – в сизой дали,
И не восстанет никогда!
Ланиты, как июль, пылали
От грезы смутной и стыда.

А кузнецы в траве звенели,
Ковали неразрывный сплав…
И кольца новые горели
На перегибах шатких трав.

Огнем пожара сожигая
Из темных, окруженных глаз,
Мою дорогу, роковая,
Пересекала ты не раз.

И как губительной стихии,
Что победить не станет сил,
Я образа заповедные
Тебе навстречу выносил.

Ты усмехалась и бледнела
И, вскинув горестно платком,
Как лиру, выгнутое тело
Топила в хаосе людском.

Тогда я звал… Но ты молчала,
И я достичь тебя не мог,
Пока ты вдруг не вырастала
На перекрестке трех дорог!

И через годы, – в этой пытке, –
На перекрестке трех дорог,
Судеб таинственные свитки
Я разбирал — за слогом слог.

И ныне мне темно и сиро:
Уж не постичь твоих путей,
Ты, пламень сумрачных очей,
Ты, плоть, звенящая как лира!