Константин Ваншенкин - Прикосновенье

Я приобрел у букинистов
Книжонку пухлую одну,
Где океана рев неистов
И корабли идут ко дну.

Она была грязна, потерта —
Обыкновенное старье,
Но ей цена была пятерка,
И я в дорогу взял ее.

В ней было все: любви рожденье,
Добра над мраком торжество
И о простуде рассужденья, —
Но как написано мертво!

В тягучей этой веренице
(Проливы, шпаги, парики)
На сто семнадцатой странице
Я встретил надпись от руки.

И в ней была такая сила,
Что сердце дрогнуло слегка.
«Я вас люблю!» — она гласила,
Та рукописная строка.

Я замер, — вы меня поймете, —
Перевернул страницу враз
И увидал на обороте:
«Я тоже полюбила вас…»

И предо мною словно вспышка —
Тенистый сад, речонки гладь.
О н а: — Простите, что за книжка?
О н: — Завтра дам вам почитать…

»,.Я ехал в ночь. Луна вставала.
Я долго чай дорожный пил
И не досадовал нимало,
Что книжку глупую купил.

И, как в магическом кристалле,
Мне сквозь огни и времена
«Я вас люблю!» — в ночи блистали
Торжественные письмена.

Читал он книгу, сидя у стола,
Себя усталым чувствуя немного,
Когда к нему любимая вошла,
Смеясь, остановилась у порога.

Она вошла, неся веселый пыл,
Весенних настроений вереницу.
И он с улыбкой книгу отложил,
Запомнив предварительно страницу.

Но, даже разговаривая с ней,
Он думал о походах и доспехах,
О трудной диссертации своей
И о бесспорно сделанных успехах…

Он думал: «Мало времени… Дела…»
Потом, надев лиловые перчатки,
Она простилась просто и ушла,
Слегка вздохнув на лестничной площадке.

Он свет поправил, лист перевернул,
Опять входя в привычную работу.
И вдруг поднялся, отодвинул стул,
Задумался и словно вспомнил что-то.

Пошел к дверям. Догнать ее, вернуть!
Но было поздно… Потирая веки,
Он снова сел, прослеживая путь
Купцов, идущих из варягов в греки.

Вижу, как стоишь ты на пороге,
Вижу свет любимого лица…

День прошел, а я еще в дороге,
Два прошло а я еще в дороге,
Три прошло, а я еще в дороге,
Даже не доехал до конца.

Полевые кончились просторы,
Село солнце в мареве степном,
И неповоротливые горы
В толстых складках встали за окном.

Не забудь, хорошая, подай же
Весточку в далекие края.
От тебя все дальше я и дальше,
Лишь звенит и стонет колея.

Паровоза яростно стремленье,
Но вдоль той железной колеи
В противоположном направление
Мчатся, рвутся помыслы мои.

…Ничего за окнами не вижу.
Ночь. Сквозит тумана полоса.
Мчится поезд вдаль…
А ты все ближе
С каждым поворотом колеса.

Окончилась ночная смена,
И наступила в мире тишь.
Руками обхватив колено,
Ты в пыльном кузове сидишь.

И едешь вдаль, спиной к кабинке,
Качаясь мерно и дремля,
По самой дальней по глубинке,
А по бокам бежит земля.

И видят люди, пролетая
В машине встречной с ветерком,
Как грудь обтянута крутая
Чуть полинялым свитерком.

Как по лицу проходят тени
Ветвей, зеленых от весны,
Как бел платок и на колене
Как пальцы переплетены.

Сидишь и цедишь пиво.
Погода неплоха.
Плывут неторопливо
Дневные облака.

За павильоном сада,
Где пиво да вино, —
Как мирная засада,
Удары домино.

Скамья лучом согрета.
На столбике — смола.
II тает сигарета
Над краешком стола.

А впереди — незнамо
Когда, в далекий час —
«Спартак» (Москва) — «Динамо»
(Тбилиси) — в этот раз.

За прожитые годы
Доверием жены
Различные свободы
Тебе разрешены.

Есть жены, что всю жизнь — как дети,
Они капризны и милы,
Они живут на белом свете,
Светясь от каждой похвалы.

И, открывая утром глазки,
Почти беспомощно глядят.
Наивным требованьем ласки
И счастья светится их взгляд.

Они любимые, родные,
Хоть к нам добры не всякий раз…
И жены есть совсем иные,
Те — словно матери для нас.

Дела, дела до самой ночи,
Все близко ей в твоей судьбе.
А открывает утром очи,
И в них — забота о тебе.

…Но четкой грани все же нету:
С тех пор как стала ты женой,
Поочередно то и это
В тебе является одной.

Не четыре стены,
А над ними крыша,
Дому нету цены,
Шпре он и выше.

Не диван, не кровать,
Не обоев краски.
Нужно дом начинать
С верности и ласки.

Если в нем скопидом —
Это просто зданье,
Это вовсе не дом,
А одно названье.

Это тоже не дом,
Если там, к примеру,
Нас едят поедом,
В нас теряют веру.

Что ты сделаешь тут?
Скверная примета!
Если дома не ждут,
Право, дом ли это?

Но своим чередом
К нам приходит чудо.
И у вас будет дом,
Если нет покуда.

Голубая звезда
В мировом пространстве.
Возвращаюсь туда
Из далеких странствий.

Итак, отчасти подытожим:
Стучала по окну капель.
А рядом с их семейным ложем
Была младенца колыбель.

Он спал, закутан в одеяло,
Беззвучно, как ему дано.
И это что-то добавляло
К их ночи, длящейся давно.

У постели сапожок
Сбросил хромовый со шпорой.
А по улице снежок
Самый первый лег за шторой.

Тщится голая земля,
Словно томная молодка,
Простыню, кого-то зля,
Натянуть до подбородка.

Была природа холодна,
На зелень раннюю глядела
И вдруг, с какого-то предела,
Теряла голову она.

Мужчина сдержанней в любви,
Чем женщина, и лишь в начале
Вы это сами отмечали —
Есть холодность в ее крови.

Они гнездо свое лепили,
Усердно строили жилье,
Но главным образом любили —
Она его, а он ее.

В бараке жили, а не в храме
И привыкали к мелочам,
Порою ссорясь вечерами
II примиряясь по ночам.

В своей тяжелой снежной шубе
Спит городок, глаза прикрыв,
Когда внезапно в старом клубе
Сеанс кончается, как взрыв.

Ночной покой мгновенно взломан:
Вот песня громкая слышна.
Свистят мальчишки. Говор, гомон…
И снова в мире тишина.

Дорога — улочкою гладкой,
Сиянье близкого лица.
И бесконечное, с оглядкой,
Прощанье около крыльца.

И разговор чудной, неточный,
Где столько важных пустяков.
И дух, дурманящий, цветочный,
Дешевых девичьих духов.

Ведь каждый знал минуту эту,
Когда прошел уже народ,
Когда на свете слаще нету
Чем целоваться у ворот.

И по морозцу, по морозцу,
Такою звонкою зимой,
Куря небрежно папироску,
Спешить под звездами домой.

Идти, с оградки снег сшибая,
Припоминать обрывки фраз.
А тень молочно-голубая
Тебя длиннее в десять раз.

Шагать и знать, что жизнь в избытке,
Что ты счастливый человек.
Остановиться у калитки
И папироску бросить в снег.

И, наслаждаясь ночью хрупкой,
Еще немного погодить,
Ключи нашарить под приступкой,
Войти и мать не разбудить.