Шарль Бодлер - Цветы зла

Ты, осени лазурь, и ясные светила!
Но грусть во мне опять вскипела, как волна,
Оставив на губах угрюмых горечь ила,
В час бури всплывшего с таинственного дна.

— Напрасно грудь мою ласкаешь ты руками;
Всё то, что ищешь там, мой друг, истреблено
Давно уж женскими когтями и зубами,
И сердце бедное уж съедено давно.

Душа моя дворец, запятнанный толпою,
С ее бесчинствами, и пьянством, и борьбой.
— Дух сладостный плывет над грудью молодою!..

Бич смертных, Красота, не спорить мне с тобой!
Глазами яркими, в которых заблестели
Огни, сожги всё то, что звери не доели.

Погрузимся опять в холодные мы тени.
Прощай ты, яркий свет коротких летних дней!
Уж слышу во дворах унылое паденье
Дров, ударяющих о плиты их камней.

Зима вновь вся войдет в меня: и страх, и злоба,
И ненависть, и дрожь, и труд тяжелый мой!
Как солнце полюса в аду слепого гроба,
Так сердце глыбою застынет ледяной.

Я слушаю, дрожа, стук каждого полена.
Так остов новых плах под молотком гремит.
Мой дух уж обречен, как башенные стены,
Которые таран без устали громит.

И снится мне под звук, исполненный печали,
Что кто-то второпях по крышке гроба бьет…
Кто в нем? — Уж лета нет, дни осени настали,
И шум таинственный звучит нам, как отход.

Люблю я глаз твоих зеленое мерцанье,
Голубка, но теперь всё опостыло мне.
Ни ласкам, ни огню не заменить сиянья
Полуденных лучей на ветреной волне.

Но всё ж меня любить родимым сердцем надо!
Неблагодарного лишить нельзя забот.
Подруга иль сестра, будь краткою усладой,
Как осень пышная иль солнечный заход.

Недолго! Смерть нас ждет, свои расставив сети.
К коленам дай твоим склониться головой
И с грустью вспоминать о белом жгучем лете,
Впивая осени луч нежный и златой.

Воздвигну для тебя, подруга и Мадонна,
Подземный я алтарь в груди моей бездомной,
И выстрою тебе, во тьме, на самом дне,
Вдали от суеты, в безлюдной тишине,
Придел, весь золотом сияющий и синью,
Где будешь ты стоять, застывшая богиня.
Скую из золота шлифованных стихов,
В котором вкраплены созвучья звонких слов,
Для головы твоей огромную корону.
Из ревности моей, о смертная Мадонна,
Сумею царский плащ, тяжелый и прямой,
Я для тебя скроить; как будто за стеной
Он прелесть утаит твою от жадных взоров,
И бисер слез моих блеснет на нем узором.
Одену я тебя в волну моей любви,
Которая, обняв красоты все твои,
Дрожит на остриях и спит в долинах тела,
Целуя без конца стан розовый и белый.

Из преклонения тебе я башмачки
Атласные сошью, божественной ноги
Едва достойные, и, сжав в объятьях крепко
Ее, они хранить прелестный будут слепок.
И если не смогу серебряный достать
Я месяц и его подножьем тебе дать,
Повергну я Змею, грызущую мне лоно,
Чтоб попирать могла пятою оскорбленной,
Царица властная, кем люди спасены,
Ты зверя, полного отравленной слюны.
Сиянье дум моих, как свечи, загорится
Пред светлым алтарем и девственной Царицей,
Лучами озарив лазурный потолок,
И будет век сиять их огненный зрачок.
И как во мне живет и дышит всё тобою,
Так миррой станет всё, и нардом, и смолою,
И восходить к твоей вершине снеговой
Туманом будет дух, насыщенный грозой.

Чтоб ты была во всем сходна с Марией Девой
И чтоб любовь мою слить с темным ядом гнева,
Я смертных семь грехов, палач твоих ночей,
Возьму, и, сделав семь отточенных ножей
Из них тебе на казнь, я, целясь безучастно
В глубь сердца, полного огнем любви всевластной,
Сумею все их в грудь дрожащую воткнуть,
В твою кровавую, рыдающую грудь!

Хоть изгибы злых бровей
Вид дают тебе опасный
И не рая отблеск красный
В глубине твоих очей,

Я люблю тебя доныне,
Страсть жестокая моя,
И тебе подвластен я,
Как покорный жрец богине.

И пустыни и лесов
В косах слышен запах пряный.
Голову ты клонишь странно,
Как на чей-то тайный зов.

Аромат по коже темной
Бродит, как вокруг кадил;
Словно вечер, сердцу мил
Образ нимфы смугло-томной.

Нет! Все зелья не сравнить
С красотой твоей ленивой.
Страстные твои порывы
Могут мертвых оживить.

В груди нежные и лоно
Стан и бедра влюблены,
И подушки пленены
Негою твоею сонной.

Иногда, горя в огне
Тайном бешеных желаний,
Ты кусаешься, в молчаньи
Расточая ласки мне.

Смуглый друг, смеясь небрежно,
Грудь ты мне зубами рвешь,
А потом на сердце льешь
Взор, как лунный отблеск нежный.

Под прелестною ногой
И под туфелькой твоею
В дар кладу я, не жалея,
Душу, жизнь и гений мой.

Исцелила ты все раны
Силой красок и лучей!
Взрыв живительных огней
В каторге моей туманной!

Представьте вы себе Диану средь дубравы,
В погоне за зверьми со сворой резвых псов,
Ее нагую грудь, и шумные забавы,
И гордый, быстрый бег в тиши густых лесов.

Вы деву помните ль, во дни борьбы кровавой
На приступ ведшую парижских босяков
И с пламенем в очах, в надежде новой славы,
Всходившую с мечом по лестницам дворцов?

Сизина такова! — Но яростная дева
Доступна жалости не менее, чем гневу;
Дух, обезумевший от буйного труда,

Слаб пред просителем, как безоружный воин,
И в сердце, выжженном страстями, есть всегда
Источник светлых слез для тех, кто их достоин.

На струнах новых воспою
Подругу новую свою
И сердце тем развеселю.

Венками будь оплетена,
О благодатная жена,
Которой жизнь освящена.

Твой всемогущий поцелуй
Дает забвенье; очаруй
Мой дух и раны уврачуй.

В бессильи сердца моего
Я зрел пороков торжество,
Но ты явилась, Божество,

Как светлая звезда морей,
В час бури, взорам рыбарей.
— Твоих я пленник алтарей.

Купель с целебною водой,
Верни ты голос молодой
Устам, замученным бедой.

Что было грязно — ты сожгла;
Что было грубо — убрала;
Тому, что слабо — сил дала.

Бездомному — очаг родной,
Лампады свет во тьме ночной,
Правь неизменно мудро мной!

Грудь утомленную согрей,
Источник жизни, и пролей
Благоухающий елей.

Щит целомудрия, гори
У чресл моих и до зари
Сны безмятежные дари.

Потир, которому дано
Свой блеск и дар сливать в одно,
Франциска, дивное вино!

В стране, ласкаемой лучами и душистой,
Там, где раскинули пурпуровый шатер
Деревья и в тени всё дышит ленью мглистой,
Креолку я знавал и помню до сих пор.

На шее царственной и смугло-золотистой
Волшебницы цветет тяжелых кос убор;
Она идет легко, Дианою лучистой,
С улыбкой тихою, и чист открытый взор.

О, если бы могли вы в край уехать славный
И над Луарою иль Сеною державной
Там в замке царствовать, в тиши его гербов,

То стали бы для вас, в садах, жары не знавших,
Сонеты расцветать в груди поэтов, ставших
От блеска ваших глаз покорнее рабов!